Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды
Шрифт:
Существует ли доказательства, что все эти конфликты носили идеологический, а не служебный характер? Позволял ли Наливкин себе критику начальства, боролся ли с казнокрадством и авторитарным стилем руководства и т. д. – все это не говорит о его оппозиционности или неугодности, если только не предположить, что русская бюрократическая система была изначально порочна и в ней были невозможны в принципе добросовестные, честные люди. Определенная параллель с В.В. Григорьевым, как он описан у Найта, все-таки не дает оснований, вслед за Найтом, утверждать точно, что Наливкин был какой-то «аномалией», исключением, не подтверждающим саидовское правило.
С точки зрения дискуссий о русском ориентализме гораздо более интересным является анализ взглядов Наливкина в этот период и его практической деятельности по отношению к туземному населению. Это большая тема, которая требует специального и очень подробного исследования и которую трудно осветить в одной статье. Но даже предварительное изучение этого вопроса полностью опровергает устоявшиеся стереотипы относительно Наливкина и скорее заставляет вспомнить те характеристики, которые дал российскому ориентализму (в лице Н.П. Остроумова) Халид в споре с Найтом. Наливкин, безусловно, пример того, как ученый-востоковед предоставляет все свои уникальные знания о туземном населении Туркестана в распоряжение имперской власти. В качестве эксперта он писал служебные доклады, отчеты, записки, делал переводы важных документов, участвовал в разного рода комиссиях и заседаниях, его назначали на ключевые должности в системе отношений с туземцами [81] . Остановлюсь чуть подробнее на двух фактах.
81
Будучи помощником при туркестанском генерал-губернаторе и вице-губернатором Ферганской области, Наливкин, разумеется, занимался всеми текущими делами, которые не всегда были прямо связаны с его востоковедческими знаниями. Но в любом случае он оставался одним из наиболее квалифицированных экспертов по «туземному вопросу». Все генерал-губернаторы с 1885 по 1906 г. считали своим долгом обратиться, формально или неформально,
Как я уже говорил, 15 лет после возвращения на государственную службу Наливкин служил в Министерстве народного просвещения. В 1884/85 г. Наливкин становится заведующим первой ташкентской русско-туземной школы («приходское училище для детей туземцев») и одновременно работает в качестве преподавателя сартовского и персидского языков в Туркестанской учительской семинарии, которая готовила учителей для работы с туземцами и переводчиков [82] . В 1886 г. им была составлена первая «Азбука для русско-мусульманских школ оседлого населения Туркестанского края», с помощью которой туземные дети могли обучаться русскому языку; год спустя на сартовском языке была издана «Сокращенная история России» [83] . С 1886 по 1888 г. Наливкин участвовал в качестве эксперта в развитии и распространении опыта устройства русско-туземных школ в различных регионах края. В августе 1888 г. Наливкин оставил должность в русско-туземной школе. В 1890 г. в Туркестане была учреждена должность 3-го инспектора народных училищ, в чьи исключительные обязанности входил надзор за всеми русско-туземными и – сделаю паузу, чтобы подчеркнуть – мусульманскими школами. Наливкин занял эту должность и проработал в ней до 1896 г., когда должность 3-го инспектора была упразднена. За это время он самым тщательным образом обследовал все мусульманские высшие школы в Туркестанском крае, описал их и предложил развернутый план реформирования. В 1896–1899 гг. Наливкин работает одним из трех районных инспекторов народных училищ в Самаркандской области, в его подчинение входят как туземные, так и русские школы учебного района.
82
В семинарии у него учились будущие известные востоковеды В.Л. Вяткин, П.Е. Кузнецов, М.С. Андреев. Директор семинарии Ю.О. Крачковский писал, что Наливкин инициативен, «аккуратен по службе» и «исполнителен» (Лукашова Н.М. Научная и просветительская деятельность. С. 44).
83
«Сокращенная история России» была опубликована под псевдонимом «Джахан-гир-Тюря, житель Намангана» («Джахангир» на русский язык можно перевести как «Владимир»).
Таким образом, Наливкин, у которого была заслуженная репутация «лучшего и почти единственного действительного знатока местного края» [84] , несколько лет был именно тем человеком, который непосредственно руководил политикой русской власти в сфере туземного образования в масштабах всего Туркестанского генерал-губернаторства. В историографии деятельность Наливкина на этом поприще обычно характеризуется как «просветительская» и «прогрессивная» [85] . Однако саму образовательную политику российской власти историки характеризует часто как «великодержавно-шовинистическую» и «русификаторскую» [86] . Причем в этом несколько прямолинейном определении есть, безусловно, доля истины.
84
Федоров Г.П. Моя служба в Туркестанском крае. С. 882.
85
2Лукашова Н.М. Научная и просветительская деятельность. С. 121–143. Такую же оценку дают К.Е. Бендриков, Б.В. Лунин и др.
86
Исхаков Ф. Национальная политика царизма в Туркестане (1867–1917 гг.) Ташкент, 1997. С. 150. См. также другое высказывание этого автора: «..По-настоящему же серьезным средством русификаторской и антимусульманской политики колониальных властей в сфере образования коренного населения Туркестана 8090-х годов, задействованным при Розенбахе, стали так называемые русскотузем-ные школы…» (Там же. С. 166). К.Е. Бендриков характеризовал русско-туземные школы как «новый тип школы в условиях обрусительной политики царизма», называл их проявлением «колониального гнета царизма» и «реакционного курса» Александра III, министра внутренних дел Толстого и обер-прокурора Синода Победоносцева (см. Бендриков К.Е. Очерки по истории народного образования в Туркестане (1865–1924 гг.). М., 1960. С. 179–230). Ср. с провокационным высказыванием Саида: «…всякий европеец, в том, что он мог сказать о Востоке, был… расистом, империалистом и почти тотально этноцентричным…» (Said E.W. Orientalism. P. 204).
Наливкин, рассуждая в книге «Туземцы раньше и теперь» об этом периоде, пишет, что генерал-губернатор Розенбах создал секретную комиссию, чтобы выяснить, какой должна быть русская политика в сфере образования. Комиссия, в составе которой, судя по всему, был и Наливкин, пришла к выводу, что пока туземцы остаются мусульманами «успешная русификация» их невозможна, причем «не может быть даже и разговоров об обращении их в христианство», но, тем не менее, распространение знаний русского языка и общеобразовательных предметов желательно, так как оно послужит «постепенному интеллектуальному сближению с нами туземцев и к устранению предубеждений против нас». Однако, как признается Наливкин, «за спиной этих слов» все-таки стояли «надежды» некоторой части русского общества «…на возможность русификации инородцев путем распространения среди них знаний русского языка…» [87] . Наливкин вроде бы не был сторонником такой радикальной точки зрения, но его деятельность в качестве инспектора мусульманских учреждений и русско-туземных школ являлась, вне всякого сомнения, элементом колониальной политики. Будучи едва ли не единственным русским экспертом по мусульманскому образованию, он писал о его догматизме и схоластике, об отсутствии развивающих дисциплин и преподавательских методик, о примитивной организации учебного процесса и т. д. [88] В качестве администратора Наливкин, следуя своим прогрессистским взглядам, выступал за усиление контроля над мусульманской средней и высшей школой, введение русского языка и светских предметов как обязательных в программу обучения в них и постепенное преобразование мусульманских школ в русско-туземные [89] . Некоторые его предложения в этой области были даже отвергнуты начальством из-за боязни возможного возмущения мусульман [90] .
87
Наливкин В.П. Туземцы раньше и теперь. С. 82. Об образовательной политике у мусульман Волго-Уральского региона см.: Geraci R.P. Window to the East: National and Imperial Identities in Late Tsarist Russia. Ithaca and London: Cornell University Press, 2001. P. 116–157. Политика устройства русско-туземных школ в Туркестане явно перекликалась с политикой устройства русско-татарских школ (Ibid. P. 136–143). Любопытно, что инспектором мусульманского образования в Волго-Уральском регионе был известный востоковед В.В. Радлов. Джераси полагает, что русско-татарские школы, в том числе и в представлении Радлова, являлись скорее инструментом секуляризации и формирования гражданственности, нежели русификации и христианизации (Ibid. P. 157).
88
См. Наливкин В.П. Школа у туземцев Средней Азии: Речь, произнесенная на годичном акте Туркестанской учительской семинарии 31 мая 1889 г. Ташкент, 1889.
89
3-й инспектор писал в своем отчете: «…По всей вероятности, наиболее разумным было бы постепенное преобразование мадраса или по крайней мере главные из них в нечто подобное существующим русско-туземным училищам, но уже не для детей, а для взрослых, при условии возможного расширения учебной программы и введения в нее таких предметов преподавания, которые, отсутствуя ныне в практикуемой обычной программе мадраса, должны быть признаны полезными и необходимыми…» (Цит. по: Лукашова Н.М. Научная и просветительская деятельность. С. 135).
90
Я хочу заметить, что планы Наливкина по преобразованию мусульманской школы могли выглядеть в свое время весьма консервативными. Тогда еще продолжало господствовать либеральное убеждение, что ислам сам под натиском прогресса постепенно уступит свои позиции. Легализация мусульманских школ и работа с ними с этой точки зрения казались немыслимой уступкой архаичным представлениям. Этот парадокс хорошо виден в «Воспоминаниях администратора» А.И. Термена. Работая участковым приставом в Самаркандской области в 1899 г., Термен пришел к выводу, что туземцами нужно управлять не «слабыми» русскими законами, а теми законами, «под сенью которых» сложились их нравы и привычки. Ссылаясь на биологические законы, по аналогии с которыми происходит прогресс в обществе, Термен предлагал использовать ислам и шариат в управлении туземцами, постепенно, через русское образование, меняя местный уклад жизни. Губернатор Самаркандской области, ознакомившись с этими предложениями, сказал: «Я не думал, что Термен такой ретроград [курсив мой. – С. Л.]. Нам нужно игнорировать шариат, а не подымать его значение» (Термен А.И. Воспоминания администратора. Опыт исследования принципов управления инородцев. Пг., 1914).
В этот период своей службы Наливкин активно сотрудничал с выпускниками Казанской духовной академии – Н.п. Остроумовым [91] и М.А. Миропиевым. Последний, характеризуя Наливкина весьма положительно, писал об ошибочности его увольнения с должности 3-го инспектора и отказа от предлагаемых им реформ туземного образования [92] . Тот же Миропиев утверждал, что русские явились в Туркестан «…в качестве пионеров русской цивилизации, проводя в покоренную туземную народную массу разными путями русские взгляды, порядки, обычаи и привычки…», и считал необходимым «перевоспитание души» туземцев, не исключая превращение их в русских и православных [93] .
91
Остроумов полностью разделял мнение Наливкина о том, что русская власть должна контролировать мусульманское образование в Туркестане (См.: Остроумов Н.П. Колебания во взглядах на образование туземцев в Туркестанском крае (Хронологическая справка) // Кауфманский сборник, изданный в память 25 лет, истекших со дня смерти покорителя и устроителя Туркестанского края генерал-адъютанта К.п. фон-Кауфмана I-го. М., 1910). Правда, в своей статье об образовательной политике Остроумов ни слова не говорит о Наливкине, какие-либо личные отношения с которым у него к тому времени совершенно расстроились и окончательно прекратились.
92
Миропиев М.А. О положении русских инородцев. СПб., 1901. С. 384. К.Е. Бендриков утверждает, что из-за конфликта с Миропиевым в 1890 г. Наливкин ушел из Туркестанской учительской семинарии. Однако сам Миропиев в своей книге отзывается о Наливкине исключительно лестно.
93
Там же. С. 489, 492.
В этой связи интерес представляет оценка, которую дал Наливкину историк П.П. Литвинов в книге «Государство и ислам в Русском Туркестане» (1998). Этот автор стоит несколько особняком в современной историографии, и пафос его исследования заключается скорее в том, чтобы защитить русскую колониальную политику в Средней Азии от несправедливых нападок и обвинений во всех смертных грехах. В литвиновском изображении Наливкин превращается в эффективного колонизатора, который благодаря своим знаниям языка, обычаев, психологии, своему опыту и связям среди туземцев сумел добиться снижения антирусских настроений, добиться соблюдения «требуемых от всех подданных» норм уважения к высшей власти, «примирить интересы российской государственности и мусульманской религиозной школы» [94] . Такое мнение вроде бы противоречит словам самого Наливкина, который позднее, в книге «Туземцы раньше и теперь», пишет о профанации образовательной политики русской власти в Туркестане и ее фактическом провале. Однако полное разочарование и переосмысление наступило только в тот момент, когда бывший заведующий всеми мусульманскими и русско-туземными школами оказался в роли радикального оппонента власти. В 18801890-е гг. Наливкин вряд ли был так категоричен, и его оценка Литвиновым выглядит вполне уместной.
94
Литвинов П.П. Государство и ислам в Русском Туркестане (1865–1917) (по архивным материалам). Елец, 1998. С. 122–123, 140–142. Любопытно, что Литвинов называет Наливкина «бывшим “народником”» (Там же. С. 22, 122), отдавая дань прежней историографической традиции и одновременно указывая, что деятельность на должности инспектора мусульманских и русско-туземных училищ «народнической» уже не является. К.Е. Бендриков, который также находился в плену прогрессистского образа Наливкина, тем не менее на свой манер подтвердил выводы Литвинова, отметив, что в некоторых случаях Наливкин позволял себе высказывания «в духе великорусского национализма» (Бендриков К.Е. Очерки по истории народного образования. С. 255).
Не менее интригующей для исследователей является деятельность Наливкина в 1899–1901 гг. на должности старшего помощника особых поручений при туркестанском генерал-губернаторе. Этот период, как правило, выпадает из историографических обзоров. Ни Лунин, ни Лукашова о нем почти ничего не говорят. Я думаю, дело здесь не только в том, что этот период в жизни Наливкина слишком непродолжительный, а скорее в том, что он совершенно не вписывается в тот портрет закоренелого «народника» и почти революционера, которые оба автора рисуют. Последние публикации на эту тему историка Д.Ю. Арапова проливают свет на деятельность Наливкина в эти годы.
В 1898 г. генерал-губернатора А.Б. Вревского сменил новый начальник Туркестанского края – С. М. Духовской. Эта смена совпала с событием, наложившим отпечаток на все недолгие годы правления Духовского, – Андижанским восстанием, которое произошло под знаменем мусульманского джихада. Многие прежние принципы политики в Туркестане были пересмотрены тогда в сторону ужесточения [95] . Одной из главных задач туркестанского генерал-губернатора стало определение отношения власти к исламу. В том же 1898 г. Духовской в «отзыве военному министру» высказался за усиление «надзора» за мусульманскими школами и вакуфными имуществами, для чего предлагал создать «Туркестанское духовное правление» во главе с председателем из русских, «знакомых с шариатом, тюркским и персидским языками» [96] . Генерал-губернатор не называл имен претендентов на эту должность, но с большой, почти стопроцентной, вероятностью можно утверждать, что речь шла о Наливкине, который считался лучшим знатоком местных языков и шариата, а к тому же был хорошо знаком с мусульманской элитой. Более того, похоже, что первый проект нововведений в исламскую политику составлялся при непосредственном участии Наливкина. Так, намерение усилить контроль за мусульманскими школами и вакуфами очень напоминал план реформ, который он составил, будучи 3-м инспектором народных училищ, а тот факт, что Министерство народного просвещения в «отзыве» Духовского не фигурировало, объясняется конфликтом Наливкина с главным инспектором края [97] .
95
По выражению Ф. Исхакова, политика при Духовском стала «беспредельно жестокой» (Исхаков Ф. Национальная политика царизма. С. 174–175). См. также высказывания западных исследователей-советологов: «…Все реформы, осуществленные в правление генерала Духовского, имели целью укрепление русской военной власти…» (Carrere d’Encause H. Organizing and Colonizing the Conquered Territories // Central Asia: 120 years of Russian Rule / E.A. Allworth (Ed.). Durham and London, 1989. P. 170–171). Впрочем, как пишут мемуаристы, действительным инициатором ужесточения туркестанской политики был не тяжело больной Духовской, а его начальник – военный министр А.Н. Куропаткин, в недавнем прошлом военный губернатор Закаспийской области (см. Федоров Г.П. Моя служба в Туркестане).
96
Арапов Д.Ю., Васильев Д.В. Проекты устройства Управления духовными делами мусульман в Туркестане. Документы Архива внешней политики Российской империи. 1900 г. // Исторический архив. 2005. № 1. С. 153.
97
В 1899 г. планы реформ исламской политики в Туркестане несколько трансформировались. В докладе С.М. Духовского «Ислам в Туркестане» и проектах специально созданной комиссии (куда Наливкин не входил!) уже не говорилось о создании «духовного управления» и необходимости жестко контролировать мусульманские школы и вакуфы («Ислам в Туркестане» 1899 г.: Доклад генерала С.М. Духовского // Мусульманская Средняя Азия: Традиционализм и XX век. М., 2004; Арапов Д.Ю., Васильев Д.В. Проекты устройства Управления духовными делами мусульман в Туркестане: Документы Архива внешней политики Российской империи. 1900 г. // Исторический архив. 2005, № 1). Но даже эта программа была встречена прохладно со стороны центрального правительства и была раскритикована за излишнюю и неоправданную исламофобию (Записка С.Ю. Витте по «мусульманскому вопросу» 1900 г. (публикация Д.Ю. Арапова) // Сборник Русского исторического общества. Т. 7(155). М., 2003. С. 198–209).
В 1899 г., как уже говорилось выше, Наливкин был назначен старшим чиновником особых поручений при Туркестанском генерал-губернаторе [98] . В конце 1899 г. им была подготовлена служебная записка «О возможных соотношениях между последними событиями в Китае и усилением панисламистского движения» [99] . Записка имела широкое хождение в коридорах российской власти. Что же предлагал царский администратор? Говоря о «пробуждении», под влиянием европейцев, мусульманского мира, Наливкин указывал: «…мусульманская культура, оставаясь мусульманской, никогда не может не только ассимилироваться, но и даже вполне примириться со всем вообще укладом жизни европейских народов…», а значит, по мере «все большего и большего наседания на них европейской культуры» у мусульман появляется все «более и более сильное желание сбросить с себя это ненавистное для них иго». Наливкин пугал высокопоставленных читателей столкновением «нас» («христианских народов») с «полудиким и фанатичным мусульманством», страшным «газаватом» против «европейской цивилизации», который «неизбежно вспыхнет», как только панисламизм объединится и окрепнет: «…Мы, несомненно, должны спокойно и обдуманно ждать общемусульманского газавата, наиболее тяжелая часть борьбы с которым выпадет, конечно, на долю России в силу особенностей ее географического положения…» И далее Наливкин делал вывод: «…прежде всего нельзя не признать безусловно желательными скорейшей постройки железной дороги от Оренбурга до Ташкента и постоянного нахождения в Туркестанском крае такого количества войск, которое могло бы быть достаточным на тот случай, если бы одновременно с открытием военных действий на южной и восточной границах края вспыхнули беспорядки среди местного мусульманского населения…» В этой записке можно увидеть очень консервативного деятеля, защитника устоев империи, почти реакционера.
98
Возможно, к новому назначению Наливкина «приложил руку» помощник (заместитель) генерал-губернатора Н.А. Иванов, который когда-то – в 1884 г. – в качестве губернатора Ферганской области уже был начальником Наливкина. Иванов, по словам мемуариста Г.П. Федорова, был «фактическим начальником края» во время правления Духовского (Федоров Г.П. Моя служба в Туркестане. С. 870).
99
В. П. Наливкин: «Нам необходимо всегда памятовать о грозящей опасности» (Публикация Д.Ю. Арапова) // Военно-исторический журнал. 2002. № 6.