Полярис
Шрифт:
Алекс помолчал.
– А Барбер добавила к намеку восклицательный знак, – наконец выговорил он. – Фенн, мне очень хотелось бы с ней побеседовать, когда ты ее поймаешь.
– Извини, Алекс, но этого мы не позволим. Но в любом случае, когда она объяснит, что происходит, я перескажу тебе ее слова. А теперь еще кое-что.
– Выкладывай.
– Мы опечатали ее жилище. Мне пришло в голову, что может существовать некая связь, о которой мы не догадываемся. Я бы хотел, чтобы ты совершил виртуальную экскурсию по ее дому – может
Меня всегда удивляло, что при огромном выборе стройматериалов люди до сих пор предпочитают жить в домах, которые кажутся построенными из камня, кирпича или дерева. Конечно, все они почти вышли из употребления много тысячелетий назад, но разницу заметить трудно. Вероятно, это что-то генетическое.
Тери Барбер жила на острове Тринити, примерно в четырехстах километрах к юго-востоку от Андиквара. Ее псевдобревенчатый дом стоял на вершине поросшего лесом холма. На море смотрела большая закрытая терраса – здесь постоянно дул ветер. На полпути к вершине находилась площадка, от которой вели скрипучие деревянные лестницы – к дому и к пристани. На площадке ждал желтый «венчер». Несколькими метрами ниже, у края пристани, лежало на козлах каноэ.
– Дом взят в аренду, – сказал Фенн.
– Где она преподавала? – с нескрываемым восхищением спросил Алекс.
– В университете Тринити. Учила первокурсников основам синтаксиса. И классической литературе.
Опустившись к площадке, мы осмотрели «венчер» – изящный, со стреловидными очертаниями. Идеальная машина для молодежи, но, правда, дорогая.
– Есть что-нибудь похожее на лазер? – спросил Алекс.
Фенн покачал головой:
– Никакого оружия. Ни в доме, ни в машине. – Площадка то поднималась, то опускалась. – Мы еще не закончили, но, похоже, ничего существенного не найдем.
Мы заглянули внутрь «венчера», но не увидели никаких личных вещей.
– В таком виде мы его нашли, – пояснил Фенн. – Она ничего не оставила.
Мы вернулись к дому. На террасе стояли два кресла-качалки и маленький столик. У стены была сложена поленница. Рядом виднелся пень, вероятно служивший колодой для рубки дров.
Дом – двухэтажный, с большими окнами, как строили в прошлом веке, – был в хорошем состоянии. Он почему-то вызывал сентиментальные чувства, возможно из-за большого крыльца и кресла-качалки.
– Она жила здесь одна? – спросил Алекс.
– Да, если верить агенту по найму. Четыре года. Он бывал тут нечасто, но сообщил, что не заметил никаких следов постоянного пребывания бойфренда или кого-нибудь в этом роде. И еще он утверждает, что не знал о ее исчезновении.
Картинка сменилась; мы оказались внутри. Интерьер в еще большей степени создавал атмосферу старины: огромная мебель, мягкий диван, рассчитанный на шестерых, два одинаковых кресла, кофейный столик размером с теннисный корт. Окна задернуты плотными зелеными занавесками, в коврах можно утонуть. На диван и одно из кресел наброшены стеганые одеяла.
– Давно она отсутствует? – спросил Алекс.
– Мы точно не знаем. В университете каникулы. Никто не видел ее около недели. – Он посмотрел в окно. – Приятное место. Понимаю, почему за такими домами стоит очередь.
– Думаешь, она может вернуться?
– Сомневаюсь. – Фенн подтянул рукава. – Ладно. Это, видимо, гостиная. Кухня там, по другую сторону коридора. Ванная – за той дверью. Две спальни и еще одна ванная наверху. Все в полном порядке.
– И здесь живет только один человек?
– У нее есть деньги, – сказала я.
– Вот это-то и странно. Мы проверили ее финансы – не бедная, но и далеко не состоятельная. Такой дом – явное расточительство. Если только…
– Если только у нее есть счета на чужое имя, – заметил Алекс.
На стенах висели эстампы: глубоко задумавшийся старик, дети на сельском мосту, корабль на фоне окруженной кольцом планеты.
– Дом меблированный. Все принадлежит владельцу. Она оставила одежду и немного мелочей. Но никаких драгоценностей или документов нет.
– Знала, что не вернется, – вставил Алекс.
– Или предполагала, что так может случиться, и решила подготовиться к бегству.
В задней части дома находилась спальня Барбер с окнами на океан – уютная, с темными панелями на стенах, такими же занавесками и ковром. Огромная кровать была завалена множеством подушек. По бокам стояли тумбочки с настольными лампами. На комоде мы увидели несколько фотографий: смеющаяся Барбер со своими студентами, Барбер с каким-то молодым человеком на крыльце учебного корпуса.
– Кто этот парень? – спросила я.
– Ханс Ваксман. Преподаватель математики.
Алекс пригляделся внимательнее:
– Что он говорит?
– Беспокоится за нее. Утверждает, что она никогда так раньше не поступала. Я имею в виду, так, чтобы взять и просто уйти. Они встречались весь последний год.
– А студенты, выходит, ее любят?
– Угу. Говорят, хорошая преподавательница. Кажется, о ее личной жизни никто не знает, но ее действительно любят. Никто не понимает, с чего мы ею заинтересовались.
– Ты им что-то сказал?
– Только то, что мы хотели бы с ней поговорить, поскольку считаем ее возможной свидетельницей аварии.
Спальня для гостей была чуть поменьше. За окном – пень для рубки дров. Кресло, настольная лампа, фотография Лаврито Коррендо, летящего над сценой.
– Никаких идей? – спросил Фенн.
– Есть одна, – ответил Алекс. – Чего не хватает?
– В смысле?
– У тебя в кабинете есть фотографии, которые отражают всю твою карьеру с самого начала. А дома – снимки родителей, жены и детей, тебя самого за сквэбблом. И даже, насколько я помню, мои.