Шрифт:
Александр Петрович КАЗАНЦЕВ
Полярная мечта (Мол "Северный")
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЗИМА
"Будьте страстны в вашей работе и в ваших исканиях".
Академик И. П. Павлов
Глава первая
ПОЛЯРНОЙ НОЧЬЮ
Черное звездное небо предвещало мороз. Ледяная, покрытая снегом равнина казалась серой. Местами ее перерезали гребни торосов. Льдины громоздились одна на другую, иногда становились торчком, но не отбрасывали теней, - их не дает свет звезд. По серому снегу крался медведь. Только два черных глаза и черный нос можно было различить на поверхности льда. Зверь перебирался через торосы к широкой полосе гладкого льда, тянувшейся от горизонта к горизонту и почему-то не тронутой следами ледовых битв. Медведь лег на живот и, загребая лапами, пополз. Возле небольшого круглого отверстия во льду он замер: превратился в глыбу льда. Видимо, он давно заметил прорубь, которую протаивала нерпа, чтобы выбираться на лед. Прорубь была подернута тонким ледком, нерпа еще не вылезала... Медведь лапой прикрыл черный нос и стал совсем невидимым на снегу. Ничто не нарушало мертвой тишины. Шли часы. Мертвенным и холодным был блеск звезд. Под темным ледяным стеклом что-то мелькнуло. Задняя лапа, которой медведь уперся в снежный наст, задрожала. Ледок хрустнул. Стрелками разбежались трещины. Сильнее тряслась напряженная лапа. Хруст повторился. Ледок сломался, и из проруби показалась мокрая круглая головка. Нерпа высунулась из воды, ластами уперлась в край льдины. Медведь все еще медлил. Нерпа стала выбираться на лед, но вдруг замерла, насторожилась Враг ничем не выдал себя. И все же нерпа, словно услышав посторонний звук, стала сползать обратно в воду. Медведь рванулся вперед с неожиданной для его громоздкого тела легкостью. Передними лапами он схватил нерпу. Вдруг раздался лай. Что-то метнулось по снегу. Медведь недовольно оглянулся. Таких звуков он никогда не слышал. Небольшой мохнатый зверек бросился на медведя, раздражающе тявкая. Царь снежной пустыни зарычал и замахнулся, передней лапой. Этого было достаточно, чтобы нерпа выскользнула и исчезла в проруби. Медведь взревел и бросился на наглого врага, посмевшего отнять добычу. Собака увернулась. Ее ловкость была поразительной, особенно если учесть, что ездовая лайка, лохматая, с длинной мордой, стоячими ушами и весело задранным хвостом, была без левой задней ноги. Собака оказалась сзади медведя и, прыгнув на него, вырвала зубами клок белой шерсти. Белый гигант махнул лапой. Одного прикосновения было бы достаточно, чтобы переломить собаке хребет. Но могучие когти полоснули воздух. Видно, не первого медведя травила трехлапая! Вне себя от ярости поворачивался медведь. Его кошачья гибкость, его львиная сила ничем не могли помочь в борьбе с этой верткой, наглой, тявкающей собакой. Зверь громко сопел и старался схватить врага зубами или ударить. Лайка носилась, описывая круги, и не давала медведю сдвинуться с места. Натасканная охотниками, она словно ждала, что сейчас подойдет ее хозяин с ружьем. Внезапно в морду зверя ударил ослепительный луч. И сразу серый свет звезд, освещавший до этого мгновения снег, стал тьмой. Испуганный царь льдов метнулся в сторону. Не обращая внимания на собаку, едва не задавив ее, он бросился к длинному торосистому валу. Собака с лаем гналась за зверем. - Гекса! Гекса! Назад!
– слышался низкий женский голос. Медведь мчался по снегу. Оказывается, такая туша может нестись со скоростью оленя, делая огромные прыжки, как скачущая лошадь! При каждом из них медведь переваливался с задних лап на передние. Когда медведь в два приема перемахнул через ледяной хребет, собака, свесив набок язык, с сознанием выполненного долга вернулась к хозяйке. Около проруби стоял вездеход с высокой вышкой над кузовом. - Вот и прекрасно, Матвей Сергеевич, - говорила Галя.
– Даже лед не надо прорубать. Готовая прорубь! - Золотая собака, - сказал Матвей Сергеевич, глядя на торосы, за которыми скрылся зверь. Галя усмехнулась. Трепля подбежавшую Гексу по голове, она поправила механика: - Не золотая, а рыжая. Матвей Сергеевич полез в кабину, чтобы поставить буровую вышку над прорубью. Галя задумчиво подошла к торосам, легко взобралась по нагроможденным льдинам на торчавший вертикально ропак. Закинув руки за затылок, Галя взглянула на горизонт. Ей показалось, что она видит слабый луч прожектора. Спускаясь
– крикнула Галя, почему-то снимая шапку. Матвей Сергеевич медленно вылез из кабины и уставился на небо: - Вот уж не знаю, как могли вы это видеть? Маленькой вы тогда, Галина Николаевна, были, под стол в коляске ездили. А я в тот день с фронта вернулся... вернее, из госпиталя выписался. - В какой день?
– спросил Ваня. - В День Победы. Вот так же прожекторы светили, шатром лучи в небе сходились. - Салют, Матвей Сергеевич! Это салют Победы!
– взволнованно заговорила Галя.
– Ваня! Вы слышите? Арктика капитулирует! - Капитулирует, Галина Николаевна! Капитулирует!
– согласился Ваня. - Ничего особенного. Обыкновенное северное сияние, - заявил Добров, снова забираясь в кабину. Галя долго смотрела на чудесное явление, и ей казалось, что сама природа салютует своим победителям. И она думала об Алеше с восхищением, с любовью...
Глава вторая
В СУГРОБАХ
Денис, поднимавшийся по трапу на гидромонитор, тоже видел шатер из светлых полос, но он ему представлялся гигантскими трубами, упершимися в самый небосвод. Надо сказать, что за последнее время Денису все представлялось похожим на трубы. Мысль о пропадающих под водой трубах не давала ему покоя. Он стал неразговорчив, сосредоточен, ходил с "видом бодающего быка", как шутя говорил про него Витяка. С упрямой настойчивостью он искал способ обойтись без труб. Он постоянно думал о них. То трубы делались у него изо льда, то из промасленной бумаги, обвертывающей ледяной стержень, который, растаяв в воде, даст возможность пропускать по бумажной трубе соляной раствор. Но все это не годилось. Последнее время Денис сердился на себя, стал раздражителен, придирался к товарищам по работе, которые казались ему на производстве недостаточно бережливыми. Со свойственным ему упрямством он все продолжал думать, как бы обойтись без этих "бисовых труб", которых десять раз хватило бы на водопровод до Луны. От мучившей его проблемы Денис был отвлечен общим тревожным настроением на строительстве. Дело было серьезнее размышлений о трубах. Даже со спущенными в воду трубами мол не замерзал!.. Эту беду Денис, впрочем, как и все его товарищи по работе, воспринял как свою личную. За несколько дней он похудел, осунулся. Причиной беды оказалось неимоверное количество выпавшего в эту зиму снега и почти непрекращающаяся пурга, редкая даже в Арктике. Учесть при проектировании вес это было нельзя. Радиаторы, которые по расчетам проектировщиков должны были охлаждаться ветром, занесло теперь снегом. Снег защищал их от холодного ветра, соляной раствор плохо охлаждался и не замораживал морскую воду. Последняя пурга почти совсем занесла радиаторы в той части мола, где каркас уже был закончен. Встревоженный и судьбой стройки и состоянием друга, Денис явился прошлой ночью к Алексею. Алексей только что вернулся из парткома, где проходило экстренное совещание. Расхаживая по тесной каюте и задевая все время за длинные ноги Дениса, Алексей взволнованно рассказывал о своем столкновении с Ходовым: - Рассматривает строительство только как опытное!.. Прежде всего научиться замораживать мол! Перенести опыты на Ладожское озеро... Ну, нет! Вопросы надо решать на ходу. - Что ж тут придумать можно?
– мрачно спрашивал Денис.
– Не отгребать же снег лопатами и снегоочистителями? - Приходи завтра в салон капитана. К двенадцати часам. За ночь кое-что подготовлю! Денис ушел от Алексея несколько ободренный. Он видел, что его друг не складывает оружия, когда Ходов готов отступить. На следующий день в назначенное время Денис отправился в салон капитана. Работа на стройке не останавливалась. Когда Денис шел по палубе гидромонитора, корабль прорезал полынью для спуска под лед новых труб. На мостике стоял Федор. Денис сразу узнал его крупную коренастую фигуру в полушубке, в меховой шапке с длинными ушами. "Пока идут споры, этот ведет себе корабль вперед", - подумал Денис. С шипением вырывались из боковых гидромониторов водяные струи, похожие на стальные шпаги. Перед судном, как бы намечая его путь, появлялись два пропила. Остановившись на мгновение у реллингов, Денис видел, как ледокол рванулся вперед, на надпиленную льдину. Стальная громада наползала на лед, и он отламывался. С непостижимым искусством Федор не давал отломанной льдине всплыть, заталкивая ее корпусом судна под лед. Денис постучал в дверь салона, где жил и работал Ходов. На стук вышел Алексей в меховой одежде. Лицо его было озабоченно. - Пришел?
– сказал он, пожимая Денису руку.
– Поехали. Василий Васильевич, мы ждем вас в вездеходе. Пока шли по палубе и спускались по трапу, Алексей успел сказать Денису: - Потребуются серьезные переделки. Батареи подняты недостаточно высоко надо льдом. Такие сугробы мы уж никак не предвидели. - Разгребать?
– спросил Денис. - Ничего не выйдет. Радиаторы должны служить и все будущее время предохранять мол от таяния. Раствору надо циркулировать постоянно. Денис промолчал. - Будем исправлять проект. Природа потребует внести в него еще не одну поправку. На это мы и рассчитывали. - Товарищ Денисюк, - коротко сказал подошедший Ходов.
– Вам мы поручим работы по переделке собранного каркаса. Вездеход тронулся. Алексей быстро повел его вдоль корпуса ледокола, штурмующего лед. Шипение струй стало замирать за спиной. Следом за ледоколом по полынье двигался лесовоз - корабль, специально приспособленный для перевозки бревен. Он оказался удобным для транспортировки длинных труб. Шла разгрузка. Людей видно не было. Краны работали словно сами собой. Трубы с грохотом опускались на лед, но не рассыпались, а оказывались сложенными в аккуратный штабель. Для удобства обращения с ними они были намагничены и прилипали друг к другу. Аккуратные "трубные поленницы" остались позади. Приближались огни еще одного корабля, шедшего по проложенной полынье. Это был пассажирский пароход, на котором жили невидимые теперь строители. На льду, освещенном прожекторами, кипела работа. Хитрые стальные машины разумно и хлопотливо поднимали и опускали решетчатые руки с электромагнитными пальцами, к которым прилипали стальные трубы. Трубы превращались в зубья огромных гребенок, уложенных вдоль полыньи. Параллельно первой шла и вторая полынья. По ней тоже двигались корабли, а около них работали машины с устремленными в темноту неба решетчатыми стрелами. Ряды труб устанавливались на таком расстоянии один от другого, чтобы вода между ними промерзала без помощи искусственно охлаждаемого жидкого воздуха, лишь за счет циркуляции раствора по трубам и радиаторам, охлаждаемым ветром. Для надежности замерзания строители пошли на большой расход труб, располагая их не двумя, а несколькими рядами. Сколько раз задумывался Денис о судьбе этих труб, обреченных навеки остаться в ледяном монолите! Сколько раз он клялся самому себе найти способ замены этих труб! "Ведь столько металла зря под водой останется! Не горюют об этом наши инженеры, даже Алексей. Ему бы и придумать что-нибудь. Голова у него светлая", - размышлял Денис. За кормой пассажирского парохода из воды поднимались канаты и шланги. На дне - "подводная черепаха". Подводники укладывают патрубки. Вездеход шел теперь мимо подъемных машин, около которых также не было видно ни одного человека. Люди словно попрятались от мороза. Но впечатление это было обманчиво. Жужжали электрические моторы, светились окна закрытых кабин, двигались решетчатые стрелы, то поднимая в воздух гребенки с очень длинными зубьями, то спуская их в воду полыньи. Проехали еще немного. Строительство теперь выглядело опустевшим. Над подернутой ледком полыньей возвышался низенький частокол труб, накрытый горизонтальной металлической коробкой - коллектором. Здесь работы еще не начались. Приходилось ждать, когда лед станет более толстым и сможет выдержать тяжесть новых машин. Вдоль замерзшей полыньи лежали полузанесенные снегом радиаторы, приготовленные для установки. Едва видимые в свете фар, они напоминали Денису батареи отопления. Скоро вездеход снова въехал в полосу света ярких прожекторов. В летящей снежной сетке по воздуху плыли батареи. Они опускались на коллектор в нужных местах. Подвижные стрелы специальных кранов с поразительной точностью повторяли раз заданные движения и не нуждались в людях, которые кричали бы: "Вира!", "Майна!", "Еще немного!" Установленные на коллекторе батареи уходили в темноту полярной ночи ребристой стеной. Некоторое время вездеход шел вдоль этого ребристого забора. Скоро встретились цистерны, заливавшие трубчатый каркас будущего сооружения холодильным раствором. Одетый в легкий комбинезон, словно выскочивший на минуту из помещения, строитель присоединял гибкий шланг. Это был первый человек, которого увидел Денис за все время путешествия. Костюм строителя был прошит металлическими нитками, по которым, нагревая их, проходил электрический ток. Цистерна начала качать раствор, а человек перешел к следующей цистерне, уже закончившей свою работу. При этом он перенес идущий от его пояса провод и подключил его к новой штепсельной розетке. Денис подумал о холодильном растворе, который должен был унести вниз холод, отнятый от арктического воздуха. Он знал, что тут-то и крылась беда. Вездеход продолжал идти вдоль ребристого полузанесенного снегом забора. Видимость все ухудшалась. Ветер мел по льду тучи снега. Ходов закрыл окно. Алексей включил снегоочиститель. На мутном стекле появился прозрачный веер. В свете фар крутился серебристый снег. Вездеход остановился. Руководители стройки и Денис вышли на лед. Ветер ударил в лицо, запорошил снегом усы Дениса. Никаких следов сооружения не было видно, словно вездеход далеко отошел от места стройки. Алексей, увязая унтами в снегу, забрался на сугроб и принялся рукавицами разгребать его гребень. Скоро появилась ребристая спинка радиатора. Денис прикидывал в уме, какую гигантскую работу предстоит проделать, чтобы расчистить занесенные радиаторы. Ходов подозвал Дениса. - Денис Алексеевич, мы решили направить вас сюда. Дадим подъемные краны и необходимое число помощников. Предстоит огромная работа. - Расчистить сугробы? - Нет. Поднять радиаторы над сугробами. Пусть снег свободно метет под ними. Это идея Алексея Сергеевича. Мне она кажется удачной. - Понятно!
– обрадовался Денис за своего остроумного друга и сразу же спохватился: - Но как же поднять? Придется надставлять трубы? - Нет, - возразил Ходов.
– Мы вытащим трубы изо льда метра на полтора. Коллектор и радиаторы окажутся выше. - Трошки вытащить? - Да, вытащить, - подтвердил подошедший Алексей. - Так ведь они же вмерзли! - Василий Васильевич предложил пропустить по трубам электрический ток и слегка нагреть их. Они свободно выйдут изо льда. Ведь в нижних патрубках они не закреплены. - А как же... как же эти полтора метра? Там внизу?..
– все еще недоумевал Денис. Алексей рассмеялся. - А что же, по-твоему, Денис, останется во льду, если из него вытащить трубу? - Дыра останется. - Дыра, как и в трубе, - подтвердил Алексей.
– А для холодильного раствора ничего больше не надо. "Во льду дыра... для раствора ничего больше не надо", - ошеломленно повторял Денис, чувствуя, что его лоб под шапкой покрывается испариной. "Что же это такое?" - почти не веря себе, размышлял Денис.
– Почему эти головастые инженеры догадались, что можно вытащить трубы на метр, да не подумают трошки еще? Там и есть самое главное!" Ходов говорил Денису: - Переделка отнимет у нас много людей и сил. Ведь график строительства окажется под ударом... Ветер усиливался, закручивал над Денисом вихри снега, но тот не замечал начинающейся пурги. Он смотрел на откопанную часть радиатора. "Не на метр надо вытащить трубы! Не на метр!.. Их надо, после того как лед замерзнет, вытащить совсем! И не только из средних рядов, как могли рассчитывать инженеры, а все! Чтобы ничего во льду не осталось! Никакого металла! Будут во льду только дыры - ведь для холодильного раствора ничего больше и не надо! Трубы освободятся! Переноси их на другой участок! Используй! А надо льдом выше сугробов останутся только радиаторы на высоких патрубках... Холодильный раствор, такой, чтобы не разъедал лед, будет циркулировать прямо во льду, по дырам!.." Сердце у Дениса учащенно билось. Ему хотелось тотчас же рассказать инженерам о своей мысли. "Сберечь миллионы тонн металла! Разве не стоит об этом подумать! Недаром он так долго мучился. А Витяка еще издевался, Скупым рыцарем дразнил. Жаль металла на мол? Да! Жаль!" - Хорошо, что строительство только начинается, - говорил тем временем Ходов.
– Сейчас еще не поздно исправить ошибку. Вытаскивать изо льда большое число труб мы не смогли бы... Не закончили бы мол к весне, и вся работа пошла бы, прошу прощения, насмарку... Слова эти, сказанные скрипучим голосом Василия Васильевича, подействовали на Дениса отрезвляюще. "Ходов боится вытаскивать трубы на одном лишь незамерзшем участке... Как же предложить ему вынимать трубы все до одной, едва они обмерзнут? Как подсказать ему производить здесь, на льду, в мороз, в пургу двойную работу?" У Дениса в эту минуту не повернулся язык рассказать, что мол можно построить и без этих напрасно оставляемых во льду труб. Начиналась пурга. Алексей гудками звал к вездеходу.
Глава третья
В ПУРГУ
Надо льдами бушевала пурга. Теперь не было ни серого света звезд, ни светлых полос северного сияния. Казалось, сама непроглядная тьма несется и кружится, бьет в лицо острым битым стеклом, валит человека, хочет занести снегом навеки. Денис распорядился натянуть канаты, чтобы люди не заблудились, случайно отойдя от линии радиаторов. Сильные прожекторы едва пробивали стремительно несущуюся снежную пелену. Мутный белый поток почти скрывал решетчатые стрелы кранов. Денис, по колено увязая в снегу, перебегал от одного крана к другому и предупреждал машинистов. - Сигнал дам прожектором. Как три раза потухнет - тягай! Смотри, полегоньку тяни. Зараз трубы от коллектора оторвешь. Как ни крепко стоял на ногах Денис, ветер все же свалил его с ног. Снег сразу набился за воротник, в усы, даже под шапку. Чертыхаясь, Денис еле поднялся. В первую минуту он не мог понять, куда надо идти. В ушах свистело. Перед глазами неслась стена, едва освещаемая как будто далеким прожектором. Денис, увязая в снегу, побрел к огромному автобусу тарахтевшей дизельной электростанции. Электрический ток через понижающий трансформатор должны были пропустить по трубам, чтобы нагреть их и потом попробовать вытянуть. Именно попробовать. Никто еще не знал, удастся ли обойтись с наименьшим числом людей, чтобы всю тяжелую работу выполнили бы краны. Денис долго отряхивался, прежде чем забраться в крытый кузов передвижной дизельной станции. От яркого света электрических лампочек он зажмурился. Открыв глаза, отфыркиваясь, потирая свои огромные озябшие руки, он заметил, что у мраморного распределительного щита стоит парторг строительства Александр Григорьевич Петров и старательно выбирает сосульки из бороды. Денис добродушно улыбнулся, снял заснеженную шапку и крепко пожал дяде Саше руку. - Зараз потянем репку. А вы все таки пришли до нас? И на пургу не посмотрели?
– охрипшим басом говорил он. Александр Григорьевич улыбнулся. Разве не здесь, на самом трудном участке строительства, было сейчас его место? - Дать ток!
– скомандовал Денис, поворачиваясь к щиту. Андрюша Корнев, тот самый вихрастый паренек, который когда то на общемосковском комсомольском собрании призывал будущих строителей отказаться от зарплаты, включил рубильник. Стрелка гальванометра не двигалась. - Неужели не нагреются?
– волновался молодой машинист, то застегивая, то расстегивая на груди куртку. - Терпи, козаче, - сказал Денис. Время текло бесконечно долго. В незаметную щель залетали снежинки. Они вертелись перед щитом, садились на мрамор, на сверкающую медь приборов. Стрелка гальванометра дрогнула. Пропускаемый по трубам ток стал нагревать их. Денис и дядя Саша видели: температура труб поднялась до нуля градусов. Стрелка застыла на месте. - Что там у тебя? Все ли в порядке?
– забеспокоился Денис. Молодой машинист перебегал от одного прибора к другому. Электрический ток продолжал идти, но трубы не нагревались. Паренек вопросительно посмотрел на Дениса. - Позвонить надо до начальства. Черт его батьку знает, что тут отучилось!
– решил Денис. - Не надо, - остановил его парторг.
– Электрическая энергия переходит сейчас в теплоту плавления. - Правильно!
– ударил себя по лбу Денис.
– То ж сообразить треба! Лед плавится, а температура труб остается неизменной. Стучал дизель, жужжал трансформатор, выл ветер. Стрелка гальванометра не двигалась. Денис не спускал с нее глаз. Он первый заметил, как она дрогнула. - Туши прожекторы!
– оглушительно заревел он. Три раза погрузилась во тьму вся линия кранов, выстроившихся около радиаторов. Денис и дядя Саша, увязая в снегу, пробирались к батареям. Ветер дул в спину. Ничего не видя, кроме светлого тумана перед собой, они протягивали вперед руки. - Вира! Вира!
– хрипло кричал Денис, словно его можно было услышать. Канаты натянулись. Краны силились вытащить изо льда батареи вместе с прикрепленными к ним трубами. - Идет! Идет! Сама пойдет! Подернем! По-одер-нем!
– кричал Денис. Действительно, батареи двинулись, поползли вверх. С них стал осыпаться снег. - По-одернем! По-одернем!
– густым, поразительно низким басом пел Денис. Батареи поднялись на полтора метра и замерли. Под ними изо льда тянулись тонкие трубы. Денис снял рукавицы и потрогал металл рукой. Почему-то рассмеялся и, посмотрев на дядю Сашу, сказал: - Значит, можно их вытягивать? Славно это Алеша придумал. Эх! Надо бы еще потянуть! - Зачем же еще?
– не понял Александр Григорьевич. - А так... чтобы совсем трубы вытащить.
– Денис хитро смотрел на парторга.
– Во льду дырки останутся. По этим дыркам и пропускать холодильный раствор. А трубы на другой участок перенести. Вот вы и прикиньте, будьте ласковы. Весь мол можно почти без металла построить, если не считать радиаторов. Во всяком случае, без труб! - Подожди, что ты говоришь?
– взволнованно прервал его Александр Григорьевич, запуская рукавицу в заснеженную бороду. - Я так, дядя Саша, разумею: можно сберечь стране миллионы или уж не знаю сколько тонн металла. - Ты говорил об этом с инженерами?
– быстро спросил Петров. - Да ни! Язык у меня вроде заржавел. - Почему? Денис выпрямился и указал рукой на снежный вихрь. - Побоялся я. Сейчас, чтобы дело исправить, сколько нам сил приходится тратить. А то вдруг взять да и решить все трубы до одной на лед вытаскивать! Да разве с такой дополнительной работой справишься? - Денис, ты, должно быть, сам не понимаешь, что предложил!
– мягко сказал дядя Саша. - Рабочий, он, дядя Саша, первый понимает, когда работа удваивается. Предложение-то предложением. Экономия металла и там другое разное... Я надо всем этим который месяц думаю. Только не облегчит все это труд, а наоборот... - Денис! Ты сейчас же едешь со мной на гидромонитор. Ты не имеешь права молчать! Денис покосился на Александра Григорьевича. Не привык он, чтобы парторг волновался. Около радиаторов, поднявшихся выше сугробов, возились рабочие, укрепляя ребристую стену распорками, иначе ветер повалит. Краны передвигались на новую позицию, чтобы вытягивать следующую секцию труб и радиаторов. - Поехать? А как же тут?
– в раздумье спросил Денис. - Здесь тебя заменят. Идем в мой вездеход! Денис нехотя пошел следом за парторгом. Он почти жалел, что проговорился. Как встретят инженеры его предложение? Вдвое утяжелить труд полярных строителей, когда и так люди едва справляются!.. Как об этом заикнуться?
Глава четвертая НА ЛЕДОКОЛЕ
По тесной своей каюте взволнованно ходил Алексей. Его карие глаза блестели, на щеках выступил румянец. Денис, ссутулившись, сидел на койке, дядя Саша - на вертящемся стуле около письменного стола. Он следил за Алексеем теплым взглядом, слушая его горячие слова. - Кто объяснит мне технологию творчества?
– говорил Алексей.
– Почему к самому простому идешь вслепую, кружным путем, а придя, удивляешься? Ведь ты был рядом, в двух шагах! Почему ни я, ни Василий Васильевич,
– Денис рассказал мне по дороге, что на эту мысль его навело ваше с Василием Васильевичем распоряжение вытягивать трубы на полтора метра. Он додумал, казалось бы, совсем немного: вытянуть их и дальше! Если можно обойтись без труб на длине в полтора метра, можно обойтись без них совсем. - Вот именно!
– Алексей остановился и, словно видя Дениса в первый раз, стал разглядывать его лицо. Тот даже смутился. - Он додумался до этой простой вещи потому, что все время соображал, как бы обойтись без труб, - продолжал дядя Саша.
– Ему нужен был лишь толчок. И этот толчок дали ему вы, инженеры, стремившиеся в тот момент лишь найти выход из бедственного положения. - Подумайте, дядя Саша, - сказал Алексей.
– Сколько людей внесли в идею мола свои поправки! Как не похоже то, что мы сейчас создаем, на мои первые смутные мечты! Дядя Саша встал. - В наше время, Алеша, при современном уровне техники, изобретатели никогда не открывают "америк". Изобретатель как бы кладет последний кирпич в здание, сложенное из бесчисленных достижений, мыслей, изобретений его предшественников или современников. Изобретатель кладет последний кирпич, потому что ему есть куда положить. Даже и сам кирпич подчас сделан другими. Надо только его взять и водрузить на место. Не сделает этого один, сделает другой. Алексей ударил Дениса по плечу: - Не могу себе простить, Дениска, что я сам не додумался до такой величайшей по эффекту идеи! - Все сделанное кажется простым, - сказал дядя Саша.
– Но можно ли думать, что инженеры-проектанты могут сделать такой идеальный проект, в котором все предусмотрят, в котором народ ничего не сможет улучшить? Нет таких инженеров, нет таких проектов. А творческие возможности народа неиссякаемы. И решения, рождающиеся в народе, всегда самые простые, самые остроумные. Когда-то подобный Денису представитель народа расставил по иному своих помощников в шахте, в забое и опрокинул все точные расчеты инженеров. Нефтяник в Баку и одновременно с ним москвич на автозаводе додумались до простейшей вещи: заблаговременно затачивать инструмент, пока он не успел затупиться, - и опять целый переворот в технике. Таких примеров тысячи. И все они нисколько не сложнее предложения вытаскивать трубы изо льда. - Важно, что все они одинаково эффективны. В этом главное!
– сказал Алексей.
– Я уверен, что идея Дениса будет принята "на ура" всеми. Дядя Саша пристально посмотрел на Алексея: - Видишь ли, Алеша, хочется предостеречь тебя. Я первый был взволнован предложением Дениса. Но спроси его самого - поддерживает ли он эту идею до конца? Я чувствую, что он сам еще не решил, какую позицию занять. Твое мнение, как я вижу, готово, а вопрос заслуживает очень серьезного изучения. Он требует, если хочешь знать, подлинно партийного, государственного подхода. Алексей встал и схватился за дверную ручку. - Мы сейчас же примем решение у Ходова! - Да, Василий Васильевич у нас и начальник строительства и главный инженер. Человек он огромного опыта, трезвого ума, ясной мысли...
– сказал дядя Саша. Алексей нахмурился, закусил нижнюю губу, посмотрел на Дениса. Тот понял этот взгляд по-своему. - Кто ж додумался? Я, что ли? Ведь не я решил вытягивать трубы изо льда. Вы с Василь Васильичем, - бубнил он низким басом, словно оправдываясь. Ходов принял Алексея, Дениса и парторга в салоне капитана. Репродуктор связи в салоне был включен. Слышались шорохи и голоса, словно было открыто окно в наполненную людьми комнату. Шла перекличка по линии. Василий Васильевич проверял положение на всех строительных участках, раскинутых между искусственными островами по трассе мола в Карском море. Группы кораблей возглавлялись ледоколами, которые прокладывали полынью для спуска трубчатых каркасов. - Да, да!
– говорил Ходов в микрофон.
– Вытягивать на полтора метра. Радиаторы встанут выше сугробов. Напрасно сомневаетесь. Я только что получил донесение, что Денисюк со своей бригадой прекрасно справился с задачей: вытащил трубы!.. Что? Для нас сейчас каждый человек важен! А вы людей поморозили. Переведите обмороженных на подводную работу, в тепло. Что? Ничего, под водой теплее. Не сорок градусов, а всего только минус один и восемь десятых. У меня все. Ходов быстро взглянул на пришедших. - Третий участок? Вы слышали мой разговор со вторым? Примите все к исполнению. Дизельная станция будет вам сброшена на парашюте. Что вам еще надо? Разве у вас не хватает подъемных кранов? Нет, вам придется обойтись своими, не задерживайте меня разговорами. Четвертый участок? Прошу кратко доложить. Что? Пурга? Знаю, что пурга. Разве у нас тут субтропики? Такая же пурга. Верю, что тяжело. Не хватает людей? Не уподобляйтесь битым полководцам, которые только и делают, что просят подкрепления. - Что там у вас случилось? Почему приехали с аварийного участка?
– бросил Ходов Денису, но, не дождавшись ответа, снова закричал в микрофон: - Почему задерживаете сводку о ходе замораживания? Что? Слишком трудно? Все мы знали, как трудно будет строить мол. У меня все. Нет, подкрепления не будет. Обойтись своими силами! - По линии! Всем по линии! Делаю перерыв на полчаса. Заслушаю очередные сводки.
– Ходов выключил аппаратуру и устало посмотрел на пришедших. На столе перед ним лежал ворох бумаг.
– Слушаю вас, - обратился Ходов к Денисюку. Денис потерял дар слова. Свесив длинные руки, он только молча шевелил усами. Дядя Саша откашлялся. Алексей молчал, поблескивая глазами. Видя, что Денис не соберется с силами, дядя Саша кратко рассказал Ходову о предложении Дениса, которое сулило экономию несметного числа труб. Ходов встал и холодным взглядом оглядел смущенного Дениса, взволнованного Алексея и выжидающего парторга. Потом, чуть согнув свою узкую спину и положив руку на поясницу, прошелся по просторному салону. Все молчали. Снаружи доносился шум и свист пурги. В салоне было тепло, и Денис расстегнул полушубок. Плохо выбритое лицо его побагровело. - Похвально, очень похвально, - процедил сквозь зубы Ходов. Техническая задача решена блестяще, но... - Но?
– пытливо спросил Алексей. - Но метафизически. - Почему метафизически?
– искренне удивился Александр Григорьевич. - Метафизически, то есть вне связи со всеми другими явлениями, - скрипучим голосом пояснил Ходов. Заложив руки за спину, сгорбившись, он ходил взад и вперед по салону.
– В нашем случае без учета всех остальных обстоятельств и положения на строительстве. Какую задачу поставила перед нами партия? Какое задание дало правительство? Построить опытный участок мола в Карском море. Проверить результат его действия на природу весной. Это значит, что к весне вся трасса мола должна быть заморожена. Все выжидательно молчали. Ходов прошел за стол и сел на свое место. Зажигалась сигнальная лампочка телефона, но Ходов нажал кнопку, давая знать, что говорить не может. - Мол должен быть закончен. Да, на него требуется много металла, огромное количество труб. Правительство знало это и выделило нам нужные фонды. Наша страна ныне очень богата металлом. Но дело не в фондах. Вспомним, как делаются и где делаются эти трубы. В тепле. На юге. Без участия людей. Вам хочется сэкономить эти почти без всякого труда полученные трубы? Какой ценой вы хотите этого добиться? - Василий Васильевич!
– страстно прервал Алексей.
– Но ведь если не надо труб, то ледяной мол будет строить легче, чем железную дорогу той же протяженности! У нас нет самых трудоемких земляных работ, а теперь не будет и металла! - Легче, говорите?
– прищурившись, спросил Ходов.
– По-вашему, легче работать на льду, в пургу, в мороз, полярной ночью? По-вашему, легче не только спускать трубы под лед, но еще и вытаскивать их обратно, переносить на новый участок? Вы, как всегда, увлекаетесь, Алексей Сергеевич. В данном случае вы увлекаетесь экономией металла. Не понимаете, что стране выгоднее делать для нас трубы в благоприятных условиях, избавляя этим полярных строителей от дополнительного труда в условиях тяжелых. Денис дернулся на месте. Этого возражения он и ждал! Ходов продолжал говорить ровным, скрипучим голосом, приводя новые, как казалось Денису, все более неопровержимые аргументы. - Приняв предложение Денисюка, вы возложили бы на строителей двойную работу. Они попросту не справились бы с ней. Это и понятно. Наш технологический процесс рассчитан до минут, едва ли не до секунд. Для него созданы специальные машины.
– Ходов положил руку на телефон.
– Я каждый час слышу о трудностях, о срывах, о неполадках. Принять предложение Денисюка, заставить вместо машин работать людей - это значит во имя экономии металла сорвать строительство. Мол не замерзнет к весне, а значит, будет и не нужен. Уж если стремиться к экономии труб во что бы то ни стало, то есть еще более эффективный и простой метод. - Какой же?
– не выдержал Денис. - Не строить мол совсем, - отрезал Ходов и закашлялся. Никто не возразил начальнику. Александр Григорьевич сидел нагнувшись, запустив руку в густую бороду. Алексей, видимо, едва сдерживал себя. Денис был ошеломлен. - Не строить мол совсем, - холодно повторил Ходов.
– А если решили мол строить, то надо думать, как его построить, а не измышлять способы к затруднению строительства. Я понимаю хорошие побуждения Денисюка, но я смотрю на вещи реально. Мы должны всячески облегчить труд людей в тяжелых условиях арктической зимы, всячески облегчить... Даже если для этого потребовалось бы вдвое больше труб. Для нас важнее всего люди! Люди, а не трубы! Прошу прощения, у меня сейчас будет разговор на линии. Я вам больше не нужен? - Прошу прощения! Я не согласен с вами, Василий Васильевич!
– резко сказал Алексей. Ходов пожал плечами, но промолчал. - Мы имеем возможность сберечь стране несметное количество металла. Как мы можем пройти мимо этого?
– запальчиво продолжал Алексей. - Но какой ценой? Я вам скажу, какой ценой. Ценой замены работы машин-автоматов напряжением мускулов людей, людей, которые обмораживаются на ветру, спускаются в ледяную воду. Вы не так понимаете задачи коммунистической стройки, товарищ Карцев.
– Ходов поднялся. Алексей стоял, не спуская с него пристального взгляда. Казалось, он вложил в этот взгляд весь свой темперамент, всю свою волю, все упорство. Парторг строительства поднялся. Ходов счел необходимым обратиться к нему: - Александр Григорьевич! Что ты скажешь? Ты отвечаешь за строительство наравне со мной, ты больше, чем кто-либо, печешься о людях. Что ты скажешь? Александр Григорьевич стоял посредине салона, запустив в бороду руку и наклонив в раздумье голову. - Мое мнение, товарищи, ничего бы не решило. Есть другое мнение - более весомое, более решающее. Ходов и Алексей выжидательно молчали. Парторг спокойно посмотрел на них и сказал: - Вопрос этот без народа решить нельзя. Надо, чтобы свое мнение сказали сами участники стройки, партийные и непартийные. Я думаю, что партийный комитет строительства согласится со мной. - Хотите обсуждать мое мнение на собрании?
– понизив голос и с трудом сдерживая гнев, спросил Ходов. - Да. Решение должно быть подлинно государственным, оно будет принято не мной, не Алексеем, не тобой, Василий, а принято, будет в Москве. Там дорожат мнением каждого строителя. - Можете собирать любые суждения, - сказал Ходов, ударив по столу ладонью.
– Я отвечаю за свое партийной совестью. Я знаю узкие места строительства. Мне поручено строительство мола, а не металлургического завода по изготовлению труб. Для меня люди дороже металла. Прошу прощения. - Пусть скажет свое слово и народ, - веско заметил парторг. - Да, надо поговорить со строителями, - ухватился за мысль парторга Алексей. - Я не против обсуждения, но остерегайтесь митинговым запалом толкнуть строителей на невыполнимые обязательства. Еще раз прошу прощения. У меня время связи с дальними участками. Берусь в любой аудитории доказать несостоятельность и несвоевременность ваших забот об экономии строительных материалов. Алексей вскипел. Он не мог больше сдерживаться. - Вы говорите, как консерватор! И смотрите на все с директорской колокольни, а не с государственной точки зрения. - Государственные интересы - в выполнении государственных заданий, а не в срыве их во имя фантастических благ. Алексей, заикаясь, сказал: - Н-на ком-мунистической стройке... н-надо говорить и д-думать, д-думать и говорить по-иному!.. - И думать, и говорить, и действовать нужно только так, чтобы обеспечить готовность мола к весне. - Любой ценой?
– вызывающе спросил Алексей. - Да, - отрезал Ходов. Посетители вышли. Ходов, оставшись один, поморщился, как от сильной боли, и сорвал трубку. - Телевизионную связь с Москвой. Немедленно!
– скомандовал он.
Глава пятая
С ТЕМ, КТО В МОРЕ...
В черном небе светила полная луна. Она только что взошла над горизонтом и висела, касаясь своим краем льдов, огромная, красноватая, почему-то волнующая. Капитан гидромонитора Федор Терехов смотрел на луну. Мысли его мчались к ней, потом, словно отражаясь от лунной поверхности, неслись к земле, но уже в другую, не в полярную ее область - в далекую пустыню... Непреодолимая сила потянула Федора в каюту. Он завернул сначала в штурманскую рубку, проверил, точен ли курс корабля, прокладывающего полынью для установки труб, потом, не в силах уже противиться себе, дробно простучав ногами по ступенькам трапа, широким шагом прошел в каюту. Он плотно закрыл дверь, щелкнул ключом. Подошел к сейфу, набрал на вращающемся диске нужный номер. Тяжелая, толстая дверца распахнулась сама собой. Маленьким ключиком Федор отомкнул верхний ящичек и вынул из него изящную шкатулочку - диковинку южных морей. Он бережно отнес ее к письменному столу, сел за него, словно предвкушая что-то, зажег настольную лампу, одновременно выключив верхний свет. Каюта погрузилась в уютную полутьму. В центре освещенного круга на столе переливалась отблесками перламутровая шкатулка. На боковой ее стенке нужно было повернуть одну раковинку, тогда крышка открывалась. Федор вынул пачку записанных радиопочтовым аппаратом писем, аккуратно перевязанных ленточкой. Он взял первое письмо. На нем была дата дня телевизионной связи гидромонитора с Барханским заводом.
"...Сама не своя... Не опомнюсь от всего, что произошло около телевизора. Казалось бы, не смогу смотреть людям в глаза, а я иду по заводу со вздернутым носом, сияющая и глупая... И мне ни капельки не стыдно! Всякая уважающая себя девушка должна ждать, пока ей скажут желанное слово, от которого ее бросит в жар. Так заведено веками, идет от дедов. Именно от дедов, а не от бабок. Потому, что выбирали деды, а бабки, тогда молоденькие, рдеющие, ждали. Это сейчас я стала такая храбрая, когда уже выдала себя с головой. А то бы тоже сидела и ждала, когда после плавания "кто-нибудь" скажет мне заветное слово... Но я сама выпустила его, как ласточку. И не жалею! Оно слетело с моих губ, хотя они и произносили только слова испуга. Я весь вечер играла, счастливая и смущенная, воображала Хрустальный дворец и девушку, которая плакала в тоске по героическим дням. Всегда думала, что только на такие слезы способна, а слезы-то оказались самыми простыми, женскими... И тем дороже, может быть, они? Неужели... только "вопреки"? Или все-таки и "за что-нибудь"? Когда я думаю о тебе... Ой, сорвалось!.. Это тоже ласточка заветная!.. Когда я думаю о тебе - теперь только так буду звать, - я тысячу раз могу повторить "за что, за что, за что"! И тут будут: и сила, и мужество, и сдержанность, и спокойствие, и воля, и робость. Эта милая, смешная робость, которую я ценю больше пылких речей. Я буду перечислять прямоту и честность, благородство и долг... Буду говорить, говорить... и все о тебе!.. И все-таки ты прав. Не только "за что-нибудь", но и "вопреки". Вопреки самой себе, которая - какая глупая, смешная!
– противилась этому всеми силенками. Вопреки тому, что ты всегда будешь в плаванье, за что я должна была бы возненавидеть твои корабли, но я их вопреки всему... Нет! Не проговорюсь! Даже о кораблях не скажу этого... Нет! нет! Мы, девушки, должны ждать, когда нам скажут желанное слово. О, если бы ты знал, какое оно желанное, ты бы давно, давно сказал его мне... И я знаю, знаю, что скажешь. Иначе разве моя хваленая гордость позволила бы мне все это написать тебе? Скажешь. Я жду его, настороженная, устремленная вдаль. Я думала о том, кто в море. Мне хотелось быть с ним. Я перестала играть на рояле, выпрыгнула в открытое окно, как девчонка, и попала ногой в клумбу: я ведь живу на первом этаже. Потом старательно заглаживала свой предательский след. Пахло левкоями. На сердце было сладко. Я хотела быть с тем, кто в море. Я прокралась на берег озера, разделась и поплыла. Брызги светились, как искры. Это все луна!.. Та самая, волшебные лучи которой принесли мне твое изображение. Я отплыла от берега далеко-далеко, лежала на спине и смотрела на черное, "плюшевое" небо, на "нашу" луну. Ведь случайно и ты мог смотреть на нее. И вдруг что-то вспыхнуло на берегу. Над заводом вставало яркое зарево. Мартеновский цех светился изнутри, косые расходящиеся лучи вырывались изо всех проемов и доставали до самого неба, мягкого и мохнатого. Таким оно мне казалось. Очевидно, шла плавка. Я поплыла от берега, и каждый раз, как я оборачивалась к нему, мне становилось все веселее и радостнее. Я даже пела, плыла и пела. Я чувствовала себя далеко от берега... с тем, кто в море. Лена".
Сколько раз перечитывал Федор это первое письмо Жени! Нежно прижав его к губам, он сидел долго-долго. Потом перечитал и другие письма. Искренние, но совсем не простые, как сама Женя, и бесконечно близкие Федору. Он не умел так писать, но умел читать все, что было за каждой строчкой, умел понять ее настроение, угадать ее тончайшие ощущения, о которых она и не писала, но которые чувствовались за недосказанными фразами. Сейчас Федор сошел в каюту не только для того, чтобы перечитать дорогие ему письма. Он писал ровным, размашистым почерком, строго выводя каждую букву:
"Лена, родная моя! Письма к тебе - мой дневник. Не вел в детстве, в юности. Веду сейчас. Такой же тайный и немного смешной. Тревожно у нас. Инженеры спорят. Горячие головы, и в первую очередь Алеша, хотят обойтись без труб. Ходов доказывает, что это затруднит строительство. Слушаю их и тревожусь о другом. Профессор Сметанкин, как сварливая совесть, покоя не дает. Снова и снова пишет и мне и другим. На него уже перестали обращать внимание. Прозвали современным Катоном. И подобно тому как римский сенатор каждый раз провозглашал, что "Карфаген должен быть уничтожен", профессор Сметанкин провозглашает, что отгороженное море замерзнет. Карфаген был уничтожен... Никто не придает словам этого каркающего ворона такого значения, как я. Я не понимаю даже Александра Григорьевича, дядю Сашу. Не раз я разговаривал с ним. Он ведь океановед, авторитет которого сыграл роль при решении вопроса о стройке опытного мола. Он отводил разговор в сторону. "Опытный мол должен все показать. Данные океанологической науки недостаточно проверены. Опытный мол будет вкладом в эту науку". Мне кажется, что он чего-то недоговаривает. Знаю, вызывали его в Москву, к Волкову. Знаю, ведет он переписку с академиком Овесяном. Но даже мне он ничего не говорит. Алеша - весь в заботах стройки. Живет ими, горит. О том, что "полынья" замерзнет, и слушать не хочет, как тогда на защите диссертации. У меня сердце болит. Сжимая крепче челюсти, иду на мостик. Когда дует ветер в лицо, видишь льды, легче на душе. Знаешь, с чем борешься. Вопрос о трубах действительно важен. Касается непосредственно тебя, вашего завода. Ценой двойного напряжения здесь, во льдах, наши хотят освободить вас от поставок. Подумал, что вы там, наверное, не захотите остаться в стороне. Надеюсь, выводы сделаешь сама. Директор твоего завода и металлурги отзовутся. Письмо - дневник. Каюсь. Ухватился за повод. Если металлурги захотят принять участие в обсуждении, которое намечается, снова можно установить телевизионную связь. Увижу тебя, живую, двигающуюся, улыбающуюся... мне. Кажется, только в дневниках в этом сознаются".
Федор перечитал письмо и остался недоволен. Ему хотелось написать, что он любит, любит ее, что она бесконечно близка и дорога ему, что он хочет видеть ее ежечасно, что он не хочет расставаться с ней, что постоянно хочет ощущать в своей руке ее тонкие пальцы, смотреть ей в глаза... Но никогда таких слов не смог бы написать Федор. Да, может быть, и не надо было их писать. Женя прекрасно умела все читать в его письмах, даже и неписанное.
Глава шестая
ПОД ВОЙ И СВИСТ
"Уважаемые товарищи! Мы получили ваш адрес от нашего друга Майкла Никсона и считаем своим долгом переслать вам некоторые газетные вырезки. Они расскажут не только о необыкновенной судьбе нашего товарища, сделавшей его близким многим американцам, но и о тех надеждах и стремлениях, которые питает американский народ. Нам было бы очень приятно, как рядовым представителям этого народа, пожать ваши руки. Преданные интересам Америки друзья Майкла Никсона..." Под письмом стояло более сорока подписей. Объемистый конверт был набит газетными вырезками.
"НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС Заявление профессора Колумбийского университета Гарольда Смайлса на заседании Лиги "стального занавеса". Ледовая агрессия коммунистов против американского континента! Лига "стального занавеса", ставящая своей целью борьбу против сближения с коммунистическими странами, заслушала заявление мистера Гарольда Смайлса, профессора, крупнейшего знатока геологической истории и климата американского континента. Почтенный ученый заявил: "Строительство коммунистического мола вдоль северного побережья Азии, помимо потепления омывающих побережье морей, вызовет в Америке геологическую катастрофу, на которую, очевидно, злонамеренно и рассчитано. Едва мол будет закончен и ледовая кромка на сотни миль сдвинется к американскому континенту, на Аляске и в Канаде наступит резкое похолодание, которое положит начало обледенению. В течение последующих лет образовавшиеся ледники сползут через Канаду к жизненным центрам Соединенных Штатов, неся с собой опустошение и гибель цивилизации". Профессор Смайлс приветствовал цели лиги, назвав безумием продолжающуюся политику "умиротворения" и сближения с коммунистическими странами. "Пусть коммунистический ледяной мол, который принесет разорение и горе американцам, отрезвит, наконец, недальновидных политиков, готовых терпеть мировой коммунизм, - заключил мистер Смайлс.
– Земному шару нужен не только "стальной занавес", но и решительные меры пресечения возможной коммунистической агрессии". Профессор Смайлс был единодушно избран почетным членом лиги".