Полярный летчик
Шрифт:
Встреча самолётов назначена выше облаков, над островом Рудольфа.
Пролетая низко над зимовкой, я увидел между островами Рудольфа и Карла-Александра огромное яркое пятно – это в разрыве облаков светило солнце.
Чтобы не попасть в обледенение, я воспользовался этим окном и поднялся выше облаков.
Сверху мне был хорошо виден мыс Аук, и, ориентируясь по нему, я начал делать круги на высоте тысячи двухсот метров, поджидая товарищей: Сима Иванов сообщил им об этом разрыве и месте, где мы их ждём.
Прошёл час – товарищей нет. Я приказал
Прошло полтора часа – товарищей нет.
Запросили ещё раз. С зимовки вторично ответили: «Три самолёта ушли на взлёт, но в воздухе их не слышно. Где они, в тумане не видно».
Что же делать? Решаю снизиться и пройти над аэродромом.
На острове видимость заметно ухудшилась, стояла густая дымка. То и дело попадая в нависшие космы облаков, я снова прошёл над зимовкой, взял направление на аэродром и, пролетая над ним, сквозь дымку заметил три самолёта.
Я понял, что мои товарищи из-за рыхлого снега не смогли взлететь.
Как тут быть? Лететь одному? Погода уж очень хорошая – в Амдерме ясно. Если не улететь сейчас, то придётся долго ждать парохода, который доставит нам колёса. Всё было за то, чтобы лететь в Амдерму.
Но как я полечу без товарищей? Нет, если уж суждено будет сидеть на Рудольфе, то лучше сидеть всем вместе. Принимаю решение идти на посадку, хотя это и очень обидно.
Садиться на такой перегруженной машине опасно. Можно было бы слить часть горючего через аварийные краны, чтобы облегчить машину, но я этого сделать не могу: на базе не оста-, лось ни одного килограмма бензина, и пополнить его будет нечем.
Решил, не сливая горючего, идти на посадку.
Вот уже подо мной ровный снег, слева мелькнул домик аэродрома. Убираю газ… И вдруг впереди вырастает самолёт Мазурука.
Я даю полный газ – все четыре мотора уверенно подхватывают мою машину. Резко тяну ручку на себя: «Ну, дружище, перетяни!» Ещё не потерявшая скорости машина легко, как хороший конь, берёт барьер.
Вторично иду на круг и на этот раз благополучно сажусь. Всего я летал около двух часов.
Машины товарищей, как я и предполагал, не смогли оторваться – им не хватило аэродрома. Немало времени потратили мы, пока с помощью тракторов и моторов поставили самолёты на старт.
На этот раз изменили направление взлёта, выбрали более крутой склон – от десяти до сорока пяти градусов – и решили, что первыми поднимутся Молоков, Алексеев и Головин, а затем я.
Туман волнами проходил через аэродром. Когда видимость улучшилась и становилось видно море, Молоков начинал запускать моторы; но, пока он готовился к взлёту, купол снова закрывало. И так несколько раз. Мы уже потеряли всякую надежду на вылет.
Вскоре купол закрылся основательно. В течение часа мы не могли дождаться улучшения видимости. Начала сказываться усталость. Я ушёл в помещение и через десять минут уже спал крепким сном. Не знаю, сколько времени я проспал, как вдруг кто-то встряхнул меня за плечо:
– Товарищ командир, погода улучшилась!
Я выскочил из дома, рассчитывая увидеть солнце, но, увы, не увидел ничего, кроме льдин на море.
Отто Юльевич в это время отдыхал в крыле моего самолёта.
Я не стал его беспокоить и дал распоряжение стартовать.
Первым поднялся, как мы договорились, Молоков, за ним – Головин. Поднимались они на запад, а с востока надвигался густой туман. Вот он уже совсем близко подошёл к самолётам.
Я мысленно тороплю Алексеева: «Скорей, скорей, а то закроет!»
Алексеев и сам понимал это и, ещё не потеряв из виду моря, быстро сорвался с места.
Купол закрыло туманом. Услышав шум моторов, Шмидт вылез из крыла. К нему подошёл Спирин и сказал, что товарищи поднялись в воздух.
Отто Юльевич посмотрел по сторонам.
– Как же мы поднимемся? – удивлённо спросил он. – Ведь кругом туман.
Подниматься в направлении, в каком улетели товарищи, я не мог – флажков там не было; не видя моря, я не сумел бы выдержать прямую.
Посмотрел на север, куда мы поднимались в первый раз, – с трудом удалось различить три флажка.
«Что же делать? Товарищи дожидаются над облаками. Как бы им не пришлось столько же летать, как и мне!» После минутного размышления решил лететь. При таких условиях только угроза таяния снега в Амдерме могла заставить нас торопиться с вылетом.
Даю полный газ. Самолёт едва заметно ползёт. Кончаются флажки, а скорость не развивается.
Я уже инстинктивно выдерживаю прямую. Отжав ручку от себя, высоко поднимаю хвост самолёта и резко тяну штурвал к себе. «Что же ты не отрываешься?» Тут машину кто-то словно вытянул кнутом вдоль спины. Она слегка подпрыгнула и рванулась вперёд.
Смотрю на указатель скорости – семьдесят. И тут же стрелка полезла вверх – восемьдесят… девяносто… сто… сто десять…
Плавно тяну ручку на себя, но машина продолжает бежать. Наконец мне силой удаётся оторвать её.
Как только она повисла в воздухе, под нами мелькнул ледяной обрыв. Это напоминало цирковой трюк, но не «под куполом», а «на куполе».
Я стал пробиваться вверх. На высоте шестисот метров увидел солнце, а метров на пятьсот выше меня один за другим кружили самолёты.
Они заметили меня, присоединились, стали в строй, и мы взяли курс на юг.
Через шесть с половиной часов мы увидели Амдерму.
Делая круг над Амдермой, я усиленно искал, где сесть. Везде виднеется земля, а мы на лыжах. Стоя рядом со мной, Спирин указал вниз:
– Может быть, здесь?
– Где?
Под нами протянулась узенькая полоска, метров пятьдесят шириной и метров шестьсот длиной. Разворачиваюсь, иду на снижение.
Вижу, Головин на своей маленькой машине хорошо приземлился. Как-то сядем мы?
Ветер был боковой. При посадке мы легко могли зацепиться друг за друга, но нам повезло: все три корабля сели благополучно.