Полынь для учительницы
Шрифт:
– У меня у ребенка вторые сутки температура, а я здесь как дурак, – пробормотал он, и посмотрел на свои ладони мутными от бессонницы глазами.
– Представь, что у тебя диарея, и смойся домой, – ответила Яна безрадостно.
Павел глянул на нее, крякнул, и поспешил к выходу, энергично протискиваясь сквозь толпу.
Послышался звонок, совсем как учебный, с той лишь разницей, что он не умолкал почти минуту. Все притихли.
Поднялся Ёмкин и уверенно начал вступительную речь. Рядом с проректором сидели двое в полицейской форме, и еще один человек в бледно-розовой рубашке и опрятном темно-сером пиджаке. Яна внимательнее всмотрелась в лицо этого третьего гостя, и брови ее удивленно изогнулись. Тот самый, что облил ее чаем в магазине. Только сейчас он одет более тщательно,
Мужчина холодно скользил взглядом по лицам в зале. На него никто не обращал внимания.
– Гаврила Сергеевич Сашкин, – провозгласил Ёмкин, и уступил место на кафедре незнакомцу в бледно-розовой рубашке.
– Доброе утро, господа, – начал Сашкин уверенно. – Мне очень жаль, что приходится отрывать всех вас от важных дел, но я вынужден быть навязчивым, чтобы закончить следствие в максимально короткие сроки. Надеюсь, наше общение будет продуктивным.
Широкие плечи, хорошая осанка, но главное – черты лица. Бесстрастный опытный взгляд, красивый крупный нос, прямые строгие губы, характерные скулы и хорошая стрижка, позволяющая волосам лежать естественно и аккуратно. Голос прозвучал спокойно, отчетливо. Прокурор немного растянул губы, видимо изображая улыбку, и прошел на свое место. В зале воцарилось молчание. Вероятно, половина из присутствующих просто не верили в убийство. Они ждали какой-то ловушки в рамках антикоррупционного закона. Каждый мыслил о личных грехах.
Озадаченная, не в силах управлять взбесившимися обстоятельствами Яна почувствовала себя ущербной. Ее глаза прилипли к подтянутой прямой фигуре Сашкина, она зачарованно впитывала его интонацию, движения, смысл слов. Неужели ему пятьдесят? Что он здесь забыл? А если Сергей его племянник, чего ей ждать от дяди? Как жаль, что они вообще как-то связаны… Лучше бы он был родственником кого-то еще…
Гаврила Сергеевич оставил кафедру, прошел вдоль столов президиума, шепнул что-то соседу в полицейской форме, и покинул зал. Собрание продолжалось еще около часа, но Яна уже не могла слушать. Ее пробирал озноб. Предательские пальцы стали совершенно ледяными.
* * *
К трем часам дня Яна давно уже была занята в школе, провела свой последний урок, и углубилась в составление рабочей программы для нового учебника пятого класса. Сегодня суббота, и в это время коридоры обычно пустеют до начала следующей недели. Но завучи разойдутся лишь через час. Значит, у нее есть сорок минут чистого времени. Сейчас и не вспомнить, что день начался так рано, что дома в тазу лежит пропитанная имбирной жидкостью куртка и через пару часов следует забрать Максима домой. В учительской душно, светло и тихо. Приятный звук клавиатуры под пальцами заставляет работать еще и еще, словно это школьное умиротворение будет длиться вечно. Под вечер голова работает лучше. И память не беспокоит ее здесь.
Каждый звук, оттенок голоса прекрасно ей знакомы. Немного скрипит пол у окна. Пальчики Яны бегали по клавишам, и мысли выстраивались аккуратно и правильно. Отвлек телефонный звонок. Свекровь.
– Да, Татьяна Анатольевна, – тихо отозвалась она.
– Яна, тебе Костенька не звонил?
– Нет, не звонил еще, – ответила Яна громче.
– Ладно, я Лещева наберу, – решила свекровь и положила трубку.
«Пора ехать за Максимом» – поняла Яна.
Она добралась за сорок минут. Сидя в машине, застегнула сумку с большой осторожностью, словно оттуда мог выскочить скорпион. Неохотно выбралась из мягкого сиденья. Подошла к подъезду, потянулась к домофону, вздрогнула и резко обернулась.
– Я открою, – сказала худенькая девушка пришедшая вместе с ней. Они вошли, Яна поднялась, и немного задержалась перед квартирой. Пальцами она потянула уголки губ вверх, но от этого на душе стало еще гаже. Повернула ручку, вошла. Максим опять смотрит мультики, не услышал ее шагов, Татьяна Анатольевна с кем-то спорит по телефону.
– Не понимаю тебя, – услышала Яна. – Какая дача? Лещев сказал, что ни в какой Краснодар ты не полетел.
– Мама, я тебе
Яна дотронулась лбом до дверного косяка. У свекрови очень качественная сотовая связь.
– Ты пробудешь там неделю? – теряя терпение, воскликнула Татьяна Анатольевна, в следующий момент заметила Яну и поспешно нажать отбой.
* * *
Суббота. Три часа ночи. Нет, значит, уже воскресенье. Свет в квартире погашен. Максим тихо спит в своей кровати. Яна снова подошла к окну. Тротуар и дорога стали совершенно безлюдны, словно смотришь не в окно, а на большую фотографию ночной улицы. Частый мелкий дождь тихо забарабанил по подоконнику и стеклу. Начался как-то сразу. Тонкие нитки воды возникают в свете фонаря, и становятся невидимы без света. Большая лужа возле соседнего дома навязчиво отливает неоном от вывески на магазине. И на глянцевой поверхности луж виден след от каждой упавшей капли.
Одеревеневшая от напряжения Яна задернула штору поплотнее, зажгла ночник, и отправилась в гостиную на диван. Никто не пытается ее уничтожить. Сейчас, по крайней мере, она не вступает в борьбу, а лишь вяло тащится в неизвестном направлении. На стене часы тихо тикают. В это время тишина становится абсолютной. Шорохи покидают ночной мир, а у нее нет мира. Двадцать девять часов назад она убила человека, и, значит, недостойна спать возле своего сына. Он дышит так спокойно, беззвучно словно мотылек, но ей постоянно кажется, что она кожей чувствует каждый его вдох и выдох… Тихий вдох и выдох.
Ночная мелодия телефона не сразу разбудила Константина Заляхова. Рядом спала разнеженная Эля. Она оказалась не просто очередной микстурой от хандры – ее манера заниматься сексом подействовала на него ошеломляюще. Такая белокожая, такая ухоженная, а дикая как цыганка из романов про царскую Россию. Константин посмотрел на экран и сел в кровати прямо.
– Да?
– Извините, что побеспокоил. Есть новость. Геракл мертв.
– Сведения точные? – выдавил из себя Константин. В горле у него пересохло. Кровь пульсировала в висках.
– Это произошло в пятницу. Перун занимается этим. Я высылаю счет за свои услуги.
– Да, конечно.
Связь прервалась, но Константин все еще держал плоский телефон перед собой. Геракл умер. Двуличный, имеющий варианты действий вместо совести, циничный, непредсказуемый, вечно с сигаретой в зубах Сергей вчера… Константин с удивлением обнаружил на лице слезы. Как тяжело было читать эту книгу отношений с ним и теперь так больно от пустоты. Никто не понимал, отчего они могут быть лучшими друзьями. Константин и сейчас не умел передать этого. Но чувствовал, что отчаянно скучает. Предстань перед ним сейчас убийца Сергея, этот зверюга с трехдневной щетиной, Константин только закричал бы, подняв глотку к небу. Потому что никакое правосудие не может вернуть друга, пусть даже он был моральным извращенцем… Константин редко обращался к воспоминаниям, просто это было ему несвойственно. Только вот сейчас, когда пространство рассекла молния смерти Сергея, он задумался о буйном свободном веселье, которому они предавались будучи подростками, как пробовали курить, пробовали пьянеть, пробовали женщин в запретных местах. Сергей пошел дальше, но Константин точно помнил, что последней его шалостью был секс в пять утра на ложе Дездемоны на сцене оперного театра в день какой-то премьеры. У него было две женщины и чугунная с похмелья голова. Константин редко курил, но сегодня он с облегчением затянулся – смерть единственного человека, с которым он мог обсуждать воплощение своих прихотей стала пробоиной в корабле. Через пробоину ушла вода. И чего-то перченого, распутного уже быть не сможет. Сергей шантажировал, угрожал, он съехал с катушек, но Константина это не слишком пугало – он много раз видел, как его родная мать планирует вынудить к увольнению ту или иную неудобную ей учительницу, как она провоцирует людей на ссору, на измену, на развод. Манипуляции и зло были в глазах Константина явлением природы, чем-то неизбежным, словно снег в январе.