Полынные сказки (с илл.)
Шрифт:
— Нету, — говорит, — Игнатко, у меня копейки. Погоди, вот стану богатые покупки делать, стану дёготь покупать да гвозди, копейка-то останется, я тебе её отдам.
Вот стал Игнатко к Дубу-то к Петру чуть не каждый день забегать:
— Когда, дядька Дуб, дёготь будешь покупать?
Хочется мальчонке копейку-то получить.
— Погоди, Игнатко, — Дуб говорит, Пётр. — Видишь, колёса к телеге правлю. Понаправлю — за дёгтем пойду, колёса мазать, там копейка и получится.
Бегал-бегал Игнатко, а колёса к телеге
— Ты хоть бы гвоздей-то купил, — Игнатко намекает.
— А ты сам-то посуди, Игнатко, — Дуб говорит. — На кой мне гвозди, ведь молотка нету.
Так бегал Игнатко взад-вперёд, а Пётр Дуб думает:
«Пускай бегает. А копейку жалко отдавать. На кой ему копейка? Ну его. Отдам копейку, а у меня не цельный рубль будет».
Но всё-таки в конце концов надоел ему Игнатко. И Пётр Дуб затеял спрятаться от Игнатки в погреб. Спрятался и сидит. Три рубля в кармане трогает. Проберётся в карман через травку и трогает.
А Игнатко, как прибежал, сразу догадался, что Дуб в погребе.
— Эй, дядька Дуб! — кричит сверху. — Ты что, в погребе, что ли?
— Ну да, — Пётр Дуб отвечает.
— От меня, что ли, спрятался?
Пётр Дуб думал-думал, что сказать, и снова говорит:
— Ну да.
— А насчёт дёгтя и гвоздей-то как? — Игнатко спрашивает. — Не пора ли покупать?
Пётр Дуб думал-думал, что сказать, и говорит:
— Да ну.
Ушёл Игнатко, а Пётр Дуб вылез из погреба и думает:
«Зря я ему на вопросы отвечал. Уж теперь умру, а не отвечу. А уж ещё лучше, так это я сам как будто умер».
Вот Игнатко прибегает на другой день — нету Петра Дуба. Игнатко и в погреб покричал — нету. Заходит в дом. Вдруг видит — лежит на столе Пётр Дуб, весь белый. А в головах свечка горит!
Напугался Игнатко. Стоит ни жив ни мёртв.
«Умер, — думает, — дядька Дуб!»
А Пётр Дуб лежит и думает:
«Хорошо, что я догадался рожу мелом намазать. Догадливый я всё-таки. Не станет ведь Игнатко с мертвеца копейку тянуть. Интересно, где мои три рубля, в кармане или нет?»
Тут стал Пётр Дуб потихоньку в карман через травку пробираться, а Игнатко-то видит: в кармане у мертвеца что-то шевелится.
— Ой-ё-ёй! — закричал Игнатко.
А Дуб-то как подскочит на столе.
— Где?! Где мои три рубля?!
Ударился Игнатко бежать.
А Пётр Дуб стоит на столе, мел с него сыплется, из кармана трава летит.
— Где, — кричит, — мои три рубля?
Нету.
Искал-искал Пётр Дуб три рубля — и в погребе смотрел, и там, где рожу мелом мазал, а так и не нашёл.
Сказка о сёстрах
Чуть в стороне от деревни, на самом краю обрыва, стоял самый маленький в Полыновке домик.
В нём жили две сестры.
Старшую звали Еленакай.
Высокая и худая, она всегда что-то говорила вслух, даже когда шла по улице. Голубые глаза её светились радостью, и ласково протягивала она руки встречным.
— Люди, — говорила она, — добрые люди, помогите друг другу, помогите жителям деревни Полыновки, всем, кто замерзает сейчас в степи, всем, кто растёт, голодает и мучается.
Странно было видеть эту чёрную фигуру, протягивающую руки к прохожим.
Слова свои Еленакай говорила очень тихо. Не все прохожие слышали их, но кто-то и слышал.
А сама Еленакай почти ничего не слышала, она только видела. Таких людей называют глухими. Но это неправильно. Глухие те, у кого глухое сердце.
Еленакай умела шить. Она была единственная портниха в деревне Полыновке. День и ночь стрекотала её швейная машинка, и все жители деревни ходили в том, что сшила Еленакай, — и батюшка поп, и лавочник Чернов, и даже самый маленький ученик Ваня Антошкин.
Денег за свою работу Еленакай не брала. Она работала не за деньги и даже не для души. Она просто хотела одеть всех жителей деревни Полыновки, чтоб им не было холодно.
Лавочник Чернов, которому Еленакай сшила штаны, решил как-то заплатить ей. В чистое полотенце он завернул головку сахару и банку дорогого китайского чая и пошёл к сестрам.
Еленакай вначале не поняла, зачем он пришёл, и хотела угостить его морковным чаем. Но тут лавочник достал головку сахару и свой, в коробочке, чай и стал хлопать по коленям, показывая на штаны. Еленакай ведь была глухая, и лавочник жестами стал ей объяснять. Он хлопал себя по штанам и тыкал пальцами в сахар. Ты мне, дескать, штаны, а я тебе — сахар да чай. Вот, мол, какой я молодчага.
Добрая Еленакай долго его не понимала, а когда поняла, схватила головку сахару и кинула её в снег. Лавочник вылетел из дома, а вслед ему летела банка очень дорогого китайского чая.
— Люди живут не так, — говорила вслед Еленакай. — Люди живут не так.
Еленакай хлопнула дверью и скрылась в доме.
Лавочник Чернов, который упал в снег, поднялся на ноги и хотел было собрать то, что выкинула Еленакай в снег — головку сахару и банку очень дорогого китайского чаю.
Но тут на крыльцо вышла младшая сестра. А звали её Натакай.
— Ай-яй-яй! — сказала Натакай. — Лавочник Чернов, что ты ползаешь тут по снегу?
— Да это я так… спотыкнулся.
— Это ты принёс нам головку сахару и китайского чая?
— Я и принёс.
— А где же они, эта головка и этот чай?
— Да вот они… в снегу валяются.
— И пусть валяются, — строго сказала Натакай. — Короче — или забирай свой чай да сахар, или оставляй в снегу штаны.
Натакай была совсем не похожа на сестру. Она была маленькая и плотненькая, весёлая и черноглазая. Кроме того, она всё прекрасно слышала и слушала за двоих.