Полынный мой путь (сборник)
Шрифт:
После раскола Церкви, ураганом нагрянувшем на Россию в XVII веке, монахи без помощи государства кое-как сберегли монастырь. Но не выдержали свирепый петровский указ, который мертвой удавкой лег им на шею: из монастыря при Петре сделали тюрьму, потом богадельню, потом дом инвалидов… Первым игуменом стал строитель Ефрем, в пору его игуменства и позже многие из обители носили почетный титул «строитель»: иеромонахи Савва, Иосиф, Тихон. Их имена – в разряде святых. Ничего нового они, конечно, не строили, перестраивали монастырский уклад на новый, христианский лад. Делали его русским.
Строитель Иосиф, например, едва не погиб во служении «перестроечному» Валааму. Сильная буря опрокинула ладью,
Иным оказался игумен Назарий, «от юности хранитель девства и целомудрия». Бог одарил его духовным суждением. Его изречения – памятник духовной опытности и староверской мудрости, по которым и прежде жил Валаам. Вот некоторые из них: «Иметь чистую и откровенную совесть», «Дело в руках, молитву в устах, очи в слезах, весь ум в благомыслии иметь», «О себе рассуждать и себя осуждать», «Любить нищету и нестяжение, яко многоценное сокровище».
При игумене Иннокентии, который подавал собою пример братству, Валаамская обитель достигает цветущего состояния с помощью Божьей и усердием монастырской братии… О старой вере уже не вспоминали, новая вера победила окончательно.
И вот что мне показалось любопытно в истории Валаама XIX века – при игумене Ионафане, отличавшемся очень тихим характером, в монастыре появились люди с «поврежденной верой». Закостенелые во зле, они пытались разлить яд папства. Ионафан «отлично честным своим поведением» (так сказано в указе духовной консистории) обезоружил злодеев, но тишина монастыря не исцелила людей с «поврежденной верой», что показала вся дальнейшая история Валаама и царской России.
И еще на одно обращу внимание – как дружно жили монахи. Все сами! Все для себя, для людей, для служения Господу. При монастыре имелась богатая библиотека, родник, бесценное хранилище «староверских» духовных и нравственных изданий, от которых, к сожалению, не осталось и следа. В советское время все растащили, все исчезло. Так же, как ушли в безвременье богатые сады, огороды, фермы Валаама. Весь уклад жизни исчез в одночасье.
Эти уединенные острова на Ладоге (или все-таки Алдоге?) познали славу просветительского центра северной Руси и России. В монастырской школе и мастерских мальчики-подростки, по большей части сироты и дети из беднейших семей, учились грамоте и ремеслам. А потом, после обучения, возмужавшие юноши отсюда уходили в мир либо оставались в обители, принимая монашество, что тоже в тюркской традиции.
Попечение о юных подвижниках благочестия отличали монастырь еще в XIX веке.
Мирские люди, паломники издревле ходили на Валаам поклониться святыням, грудью вдохнуть успокоения. Все здесь, как когда-то на Древнем Алтае, где появились первые монастыри. Паломников с терпением и готовностью принимали игумен и его помощники, всем находили благословение, совет и помощь.
С очищенными душами мирские люди уезжали из монастыря.
…Балансируя поклажей, стараясь не споткнуться и не ступить в грязь, я шел через пристань к собору. Около пристани, на зеленой лужайке, хорошела пролетная часовня во имя иконы Богоматери Всех скорбящих радости. Иконы, к сожалению, не было, вместо нее пустотой зиял проем. Безликой стояла часовенка, а значит, безымянной. Оказывается, если вернуть икону, рядом надо ставить автоматчиков. «Украдут», – сказал сопровождавший нас человек из монастыря.
За часовней – каменная лестница в 62 ступени, поднявшись по ней, догадаешься, каким было валаамское чудо. Правда, требуется воображение, чтобы в заброшенном мире, который обосновался на монастырской земле, увидеть тот монастырь – деревянный, первозданный, староверский. Пятьдесят лет атеизма – полвека или два поколения людей! – сделали грязное дело. Очередное по счету.
С 1940 года, как подняли красный флаг над святыми воротами, чего здесь только не устраивали, и все оставило следы-раны, которые никто не думал лечить. В монастырских домах была школа боцманов и юнг. Потом сюда, подальше от глаз людских, запрятали интернат для инвалидов войны, людей безруких и безногих, ведь Валаам был абсолютно непосещаем. Настоящая запретная зона.
Быстро и тихо умирали бесхозные инвалиды войны в холодных кельях Валаама, а в разрушающийся монастырь спешили другие бездомные – люди из тюрем, по льду озера добирались они зимой. Ныне это костяк «коренного» населения. Пятьсот человек назвали Валаам своим домом. Им некуда уехать, никто их не ждет, потому что никому не нужны… Отбросы социалистической системы или, наоборот, ее порождение? Вопрос, что говорить, глубокий, почти философский.
Я видел, около ворот храма три дамы пропитыми голосами выясняли отношения с мужичонкой лукавого вида. От их «сильных» слов сотрясалась штукатурка. А неподалеку, из какой-то кельи, магнитофон горланил что-то блатное и очень пахучее… Жизнь есть жизнь, я шел, не замечая нелепостей, шел к храму, закутанному лесами реставраторов. Скоро заутреня, а к ней положено готовиться: не пить, не есть. Иначе – сердце глухо.
В Соборном храме Валаамского монастыря, куда мы пришли, верхний зал был в реставрации, а нижний открыт. Заброшенной пещерой казался он, минут десять привыкал я к пустоте. Низкие серые своды, мрачные стены давили. Запах горя и заброшенности еще не выветрился. Тяжелый то запах. Долгий. От него кругом идет голова… Может быть, так пахнут стены, с которых, словно омертвевшая кожа, сошла роспись?
Краска грязными струпьями свисала и с потолка.
Давили, конечно, не стены. Безлюдье! Лишь мы, паломники, пришли на молитву. Никто из местных жителей не слышал звона колоколов. Церковь стояла без людей!..
Мы поодиночке подходили к свечному киоску, за которым стояла миловидная женщина в черном одеянии. На витрине – те же иконки на картонке. А цены! Не знаю, кого прельстит грубой штамповки крестик, подвешенный на шпагате? Это не мелочи для верующего человека. Ибо Христос сказал: «Безумные и слепые! что больше: золото или храм, освящающий золото?»
…Новое открытие – «комсомольские» паломники, как я назвал их, пристроились к исполнявшим службу священнослужителям, и опять оскорбляющая нелепость ножом резанула меня. Как же так? Среди черных церковных одежд у сиротского, прямо-таки наипростейшего, алтаря суетились, мелькали джинсы и джемперы… и самое ужасное, на них не обращали внимания. Действо у алтаря походило на водевиль провинциального театра, где трудности с реквизитом.
Спектакль играли в «полуподвальном» храме, когда-то прекрасном, но низведенном до пещеры. Играли пещерные актеры пещерным же зрителям… Оставалось тихо страдать, стоя в стороне.
После службы занял очередь на исповедь…
Больше в храм я уже не ходил – навсегда расхотелось.
В тиши островного леса живет прежнее величие Валаама. Тишина и богоугодный покой, но редкий экскурсант заглядывал сюда. Здесь, на природе, и закончилось мое паломничество, столько чувств всколыхнуло оно… На глазах «хомо советикус» примерил рясу на свою кожаную тужурку, чтобы назваться демократом. Новая власть, новая религия, новая история. Опять все новое в стране. Что делать? Подскажи, Господи.