Полынный мой путь (сборник)
Шрифт:
Айдын-мюалим явно огорчился, он чувствовал мое состояние, может быть, я слишком громко молчал? Конечно, жаль крепость. Но в Талышских горах, говорят, осталось много других памятников истории. «Завтра поедем, еще кое-что покажу», – сказал наш добрый хозяин, желая как-то поднять мое настроение. Он даже оседлал жеребца и привязал его перед домом – вдруг я захочу прокатиться.
Назавтра мы поехали на дальние пастбища, туда на лето переселяется полселения, по пять-шесть месяцев люди живут в шалашах, при скотине. Так жили их предки… Традиции в горах незыблемы, потому что природа и время создали их. У шалашей я видел маленьких детей и постарше, видел седых людей, для которых горы – это среда обитания, жизнь, а костер – родной очаг. Кстати, об очагах. Без костра талыш не талыш, ведь его предки
На Кавказе есть правило – ничего не просить. Никогда. Как решат хозяева, пусть так будет. Закон гостя здесь ко многому обязывает хозяев, своей просьбой вы можете поставить принимающих вас людей в трудное положение. Лучше неудобство, но только не просить. Словом, опростоволосился я. Услышал, что в селении Сарак живет народ чаруж, говорит на своем языке… Как не попроситься туда? Нам назначили день и час.
О народе чаруж я даже не слышал. Вообще мало кто знает о нем. Есть мнение, что язык чаруж ближе к гилякам – народу, живущему в Иране. Гиляков в мире не более двух миллионов. А сколько чаруж? Этнографическая наука, видимо, просмотрела этот народ, в справочнике «Народы мира» о нем не упоминается. Оказывается, еще три народа живут среди талышей – мелев, халаджи и дережа, о них тоже не упоминает этнографическая литература… Я просто не мог не напроситься сюда.
…Селение Сарак ничем не показалось: дома, как всюду. Разве что участки больше, да сады гуще. Селение разместилось в предгорье, а кругом «железный» лес. Здесь растут уникальные железные деревья с очень прочной древесиной, она тонет в воде. Не всякий топор одолеет ее – отскакивает, как от камня.
Когда въехали в селение по проселку, заметил, достатка в домах еще не бывало. Дома строятся много-много лет. В горах строят не из камня, а из глины и веток. Сперва каркас будущего дома, между стойками вплетают ветки, обмазывают их глиной. Стена готова. Так строили предки.
Гюльнара Мамедова первой вышла навстречу, за ней – многочисленное семейство. Когда закончился ритуал приветствия, появился Багали – хозяин дома. Он не успел к нашему приезду, он с утра возился с коровой: зарезать корову – работа не на полчаса. Целую тачку мяса толкал перед собой… Все-таки у него гости. Эту бедную корову я себе не могу простить до сих пор, она была единственной в их доме. Спросил, как же они без молока, такой семьей. «У соседей будем брать, пока своя телка не отелится», – спокойно ответил Багали.
Стол поставили во дворе. Стали подходить соседи. Особенно запомнился Гафиз-мюалим, ветеран, в прошлом учитель, наверное, самый уважаемый в селении человек. Гафиз-мюалим надел новый пиджак, повесил орден, но не успел побриться – слишком неожиданно мы нагрянули. Подошел он медленно, по-стариковски, протянул руку. Вижу, волнуется аксакал, возраст берет свое, и чтобы помочь ему, завожу разговор о тросточке, которая подрагивает в его руке. Оказывается, эти палочки старики делают сами из мушмулы, кустарника, на котором к осени созревают вкусные шишки. Мушмула хороша тем, что не ломается и очень легкая. «Бросишь в собаку палку – не сломается». А железное дерево – хрупкое, такой тростью собаку не ударишь.
Когда он это рассказал, тросточка уже не прыгала в его руке. И мы стали говорить о чаруж, о его предках, о ныне здравствующих родственниках.
– Хорошо ли живем? – переспросил он по-талышски. – Конечно, хорошо.
Немного помолчал и добавил:
– Рога после ушей появляются, но рога всегда выше ушей бывают.
Я его понял… Когда-то предок Гафиза-мюалима, спасаясь от преследования, привел сюда из мусульманского (шиитского) Ирана родственников, видимо, те были христианами или монофизитами, теперь они мусульмане-сунниты. Только этим можно объяснить, что место для деревень нашлось им в предгорье. На равнине жили шииты. Для кого-то эти различия не важны, но только не для мусульман. Сначала было все хорошо, община жила своей жизнью – росли уши. А с 1938 года появились рога: чаруж, как и другие народы Азербайджана, потерял имя. Их «сделали» азербайджанцами (тюрками)!.. Лишь считанные единицы ныне помнят родной язык.
Прежде чаруж отличались от талышей и одеждой. Носили архалук, что-то типа жилетки, делали на плече «ложный» карман – нашивали треугольником лоскут ткани по традиции, зародившейся со времен Халифата. Там нашитый лоскут был обязателен для христиан, он служил им знаком отличия.
А женщины чаруж на лицо вешали «раза» – украшения из мелких монет. Несколько монеток, связанных ниткой, это уже «раза». Тетушка Гюльнара показала и украшение, которое пришивали к одежде, вроде брошки – иранская монета, но крупная. Тоже знак из далекого прошлого, рассказывающий о культуре народа. Из таких знаков, как из мозаики, складывается историческое панно. Или тайная летопись.
Идет человек, и понятно, он чаруж… Теперь этого нет. Теперь они азербайджанцы – «тюрки», чуждые тюркской культуре и не желающие знать ее. Увы, никому еще не удалось обмануть Природу, о том очень точно сказал великий поэт Востока:
Благородство и подлость, отвага и страх —Все с рожденья заложено в наших телах.Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже —Мы такие, какими нас создал Аллах.Журнал «Вокруг света».
Ноябрь 1991 г.
Вместо послесловия
Письмо поэта
Здравствуйте, Мурад Эскендерович!
Читаю ваши книги, могу сказать, много горечи доставляют они нам, забывшим своих предков. Хочу поддержать их доброй завистью: вы озарены светом Тенгри и потому счастливы, ибо вы – избранный. Это стихотворение родилось тотчас, как начал читать «Дыхание Армагеддона».
Мифотворчеству вопреки Мураду Аджи
«Я пишу свои книги, страдая»,Чем мне горечь души утолить,Если правда – давно не святая,И во лжи всем приходится жить.Археолог вскопает лопатойГлянец Лжи, но паркетный лакейВсе, что вскрыто в курганах горбатых,Постарается спрятать в музей.И угодливо смолкнет запасник,Только я – сумасшедший фанат,Нет, – счастливец в Истории страстной,Озаренный искомым величием дат.Мне не надо придумывать нечто,Все, что вызнал, полынной травойГлянец Лжи прорывая беспечный,В книге каждой, как пламень живой.Да, сгорает в огне саламандра,И про рукописи зря говорят,Не хочу быть безумной Кассандрой,Но костры всем правдивым сулят.Мы не любим уроки и знанья,Мы с рожденья мудры на века,Задолбив назубок в свою память:«Горе, горе – всегда от ума!»Нет, я счастлив, нарушивший вето,«Кто есть я?» – вопрошаю себя.Прорастает сквозь горечь ответовРодославная гордость моя [16] .16
«Родославная» – через «А». (Прим. ред.)