Полюс. Неутоленная жажда
Шрифт:
Гера: «20 апреля. 87°35' с. ш. 86°51' в. д. До СП 269 км. Вчера вечером вырвал из раны отмороженного пальца какой-то конгломерат мертвой плоти, величиной с кедровый орех. Этот мертвый кусок сидел во мне больше месяца, одним концом он выходил на поверхность, а внутренней частью давил на кость или куда-то еще, от чего возникала основная боль при ходьбе. Сразу же стало легче, впервые не крутился вокруг своей ноги. Жизнь налаживается. До Полюса дойдем, вот только „зашкалим“ в май. Это уже чувствуется. Чтобы успеть в апреле, нужен дуровой дрейф на север, дня три-четыре. Это вполне реально, судя по другим годам. Но до сих пор нас постоянно сдувает на юг».
Несмотря на то, что в марте были сильные морозы и путь наш чаще всего лежал через непролазные торосы, сами мы были полны сил, и это выражалось в наших адекватных реакциях и оценках. В суровых условиях марта мы были активны в делах и, тем более, в мыслях. Нас мало что смущало на этом пути, мы принимали к
В апреле, несмотря на то, что путь наш улучшился, мы погрузились в новое для себя состояние — проживания как будто в нереальной жизни. Мы не способны были полностью контролировать или, на худой конец, сопровождать осмыслением все, что происходило с нами, мозг уже не оставлял энергии на эмоции, все силы шли на обеспечение только физического перемещения в пространстве. И, словно в подтверждение этому, меня перестали радовать чистые поля. Тогда я еще не понял, что энергию, которая обеспечивала эмоции, кто-то повернул на другие дела. Эмоции ушли и перестали нас волновать. Славка называл это состояние «идти как зомби». Иногда оно было сильнее, иногда слабее, а иногда уходило совсем. Но началось оно со второй половины апреля. Похоже было, что организм отдавал последнее, что имел, а мудрая природа, подтверждая равновесие мира, уносила нас в сторону весны — температура поднялась до -20°, и мы перестали мерзнуть.
Очевидно было, что мы не успеваем на Полюс к 27 апреля, в день, когда Бернар должен привезти туда своих клиентов и, если мы там окажемся, вывезти нас на «Барнео» — в этом случае наше снятие с Полюса было бы для нас бесплатным или, во всяком случае, не дороже той суммы, что пришла на ум адаптировавшемуся в России французу, реально представляющему себе финансовые пожелания самих русских. Последние подсчеты говорили о том, что на Полюсе мы появимся в самом конце апреля или 1–2 мая. В связи с этим надо было начать экономить продукты и сделать запас на два-три дня. Теперь мы откладывали от дневного рациона часть продуктов и за несколько дней скопили увесистый мешок килограмма на четыре с половиной. Постепенно становилось теплее, днем было около -20°, но, ложась на голодный желудок, мы мерзли в своих спальниках. В ответ на это мы перед сном кипятили кружку воды, добавляли туда ложку сахара (так как мед давно кончился) и две ложки спирта, выпивали и ныряли в спальники. Эта самопальная медовуха давала нам несколько минут на то, чтобы заснуть в тепле. Нам явно хватало тридцати литров бензина, взятых к Полюсу, хотя вначале, выйдя на эту цифру теоретически, мы удержались оттого, чтобы взять бензина больше, и не ошиблись, Теперь мы не выключали примус и нещадно палили бензин, после того, как была сварена еда.
Видел экскременты на заструге, наверное, небольшого зверька. Кто здесь может жить, в семистах километрах от ближайшей земли? Эти места враждебны любому существу, кроме медведей. А зверек этот, вроде песца, чем он может здесь питаться? Солеными «цветами»?
Идем, пробираясь, выискивая проходы в торосах. Поднимаясь на заструг, видишь пространство впереди себя, оглядывая его, замечаешь прорежения и намечаешь себе путь от полянки к полянке, стараешься запомнить его, так как, спускаясь с наддува, попадаешь в окружение высоких торосов, за которыми ничего не видно. Выходя к широкой трещине или разводью, если они имеют хотя бы небольшую северную составляющую, идем вдоль него, волоча весь свой груз, или, когда явно видны места торошений, идем к ним, зная, что там наверняка будет переход. Если у разводьев нет ни того, ни другого, мы сбрасываем рюкзаки, отстегиваем нарты и расходимся в разные стороны вдоль полыньи, в поисках перехода. При этом время от времени оглядываемся друг на друга. В хорошую погоду видно далеко, и, если лыжная палка в руке поднята, переход найден.
Последние десять дней апреля
Мои мартовские мечтания относительно того, что, сбросив вес, мы «полетим», не оправдались. В конце апреля пришло истощение, почти полная невозможность идти быстрым шагом. Я не верю этому и пробую разогнаться по твердому фирну — такая поверхность всегда предполагала хорошую скорость передвижения. Скольжение такое, что сани временами скользят даже боком. Я очень стараюсь, когда пробую разогнать свое тело и нарты по этой твердой как бетон поверхности. Но с сожалением вижу, что мои
Гера: «23 апреля. 51-й день. 88°07' с. ш. 84°19' в. д. Вялость в теле и мыслях. Чувствуется недосыпание. Ветер тот же, но тише. За три часа, пока спали, отъехали на юг на 800 метров. Какой-то калейдоскоп, мелькание картинок: сон, еда, работа, сон, еда… Пять переходов нужно выдать! Это главное. Первый, второй, третий, четвертый, пятый. Не успеваю отдыхать на перерывах. Делаю ломовое вбрасывание в желудок (халва, шоколад). Во время перехода думаю о том, что говорить в „Иридиум“, как сбросить вес с саней, как выдержать пять переходов, не потерять темп».
Почти середина 88-й широты. Сколько людей не дошли сюда и сколько прошли здесь в своем порыве на Полюс. Где-то здесь тринадцать лет назад Файнес, этот великий англичанин, закончил свой путь и вызвал вертолет. Наверное потому, что англичанин не может мыслить иначе как по-английски. Японцам в Арктике мешает японский менталитет, иначе чем объяснить четыре безуспешные попытки настырного Мицуро Обо дойти автономно? Корейцы тоже не приспособлены скользить взглядом своей души в согласии с полями дрейфующих льдов. А мы, русские?! Мы да норвежцы. Я иду и кричу Файнесу: «Зачем же ты, полярный волк, взял еды только на сорок пять дней?!!». Здесь, в Арктике, стратегическая ошибка всегда будет иметь свою национальность.
Слава: «24 апреля.
– 18°. 88°20' с. ш. До СП 177 км. До обеда шли неплохими полями, затем опять уперлись в торосы. За четвертый переход прошли 300 метров. На дежурстве я произвел инвентаризацию наэкономленных круп и супов. Почти хватает на 4 дополнительных дня, скоро перестанем экономить крупы. Полтора дня иду без маски. После обеда пошли бодро, по 3,2 км. Но опять на 4-м зашли в хаос глыб. С первого взгляда кажется, что пройти невозможно. Все забито до горизонта, но прострелить все-таки удалось, даже не снимая лыж».
То, чего я особенно боялся, отправляясь к Полюсу, — капризы моего желудка, — стали доставать меня только в самом конце пути. Более полутора месяцев экспедиции желудок мой посчитал достаточным сроком, чтобы напомнить о себе. На этот случай я тащил в аптеке не меньше полукилограмма замерзшего еще на мысе альмагеля. Желудок мой просто обиделся на то, что его начали набивать два раза в сутки тем же объемом, который он всегда получал за три раза, и решил напомнить, что на нем штук пять застарелых рубцов. Через час после обильного завтрака, когда я на переходе съел добрый кусок халвы, он сделал так, что по телу разлилась слабость, в коленях пошла дрожь, ноги подломились и задница, полтора месяца постоянно мечтавшая сесть прямо на снег, получила эту возможность. Славка упорол в сторону Полюса и теперь маячил на горизонте. Уже несколько дней я замечал признаки несварения после того, как съедал убойную дозу — треть шоколадки, или приходящие по раскладке, совсем убийственные — сало в сочетании с сырокопченым сервелатом. В последнем продукте содержалось огромное количество яда для человека, который беспощадно действовал даже в условиях хронического голода на пути к Полюсу. С этого дня жизненный оптимизм Славки получил глобальную поддержку, потому что всю свою колбасу, корейку, сало и часть шоколада я стал отдавать ему. Кстати, мне кажется, что первая смерть в группе Чукова произошла не только потому, что у Подрядчикова были допоходные проблемы с желудком, а большей частью оттого, что в таких экспедициях предпочитают питаться тяжелыми, высококалорийными продуктами, и желудок с этой нагрузкой не справляется. Я прошел через период сомнений, настоящих волнений и даже испуга, когда понял, что в условиях зимней, силовой экспедиции с необходимостью потребления большого количества тяжелой пищи мой желудок непременно даст сбой, и даже удивил свою семью, когда два раза добровольно сделал гастроскопию и провел достаточно длительное время в разговорах с серьезным терапевтом. Врач удивила меня своим оптимизмом в отношении состояния моего здоровья, обнадежив и как бы благословив на Полюс, что стало решающим моментом перед экспедицией.