Помереть не трудно
Шрифт:
— Первый: здесь, в окрестностях, кто-нибудь живёт?
— Как не жить, — развёл тот руками. — Во-о-он там, за речкой — село Розенкрейцеровка. Бывший совхоз имени Елены Блаватской.
— Далеко? — быстро спросил шеф.
— Километра два будет.
— Хорошо, тогда второй вопрос… — Алекс оглянулся на стройку. — Можно, мы ещё придём?
Мужик честно задумался.
— Не советую, — наконец сказал он. — Съедят.
— А в село?
— Это уже третий вопрос, — погрозил корявым пальцем дед.
— Господь
— Приходите, — разрешил дед. — Но только днём. Ночью нельзя.
— Учтём, — вежливо поклонился Алекс.
— И зверей не приводите, — мужичок дёрнул за ухо волчицу. Та чуть оскалила чёрную пасть, горло её задрожало, но звука не вышло. — Не любят их у нас.
Мужик сделал шаг назад и будто растаял в путанице ветвей. Ни один листик не шелохнулся. А на том месте, где он стоял, обнаружился туесок с малиной. Ягоды были крупные и блестели, как настоящие рубины.
Как только дед слинял, волчица сорвалась с места и скрылась за кабиной вертолёта. Через минуту, поправляя ремень на комбинезоне, вышла Хельга. Глаза у неё были белые от ярости, на нас она старалась не смотреть.
— Сделай вид, что ничего не было, — шепнул шеф, и ловко перепрыгивая на сухие кучки земли, поспешил к вертолёту.
— Да легко, — пробормотал я себе под нос.
Честно говоря, я так ничего и не понял.
Посмотрел на туесок с ягодами… Вдруг страшно, до боли в скулах захотелось отведать. Бросить мягкий сочный плод на язык, раздавить о нёбо, ощутить кисловатую, душистую сладость…
Подхватив туесок, я поспешил за шефом. На ходу кинул в рот несколько ягод, и улыбнулся. Малина… Округлое, сладкое слово. На мгновение привиделись хитроватые глаза деда и пахнуло сивухой. Раздался сухой смешок, и наваждение сгинуло.
— Угощайтесь, — как только устроился на сиденье, я протянул туесок девушке.
Та яростно, и в очень быстром темпе, переключала какие-то рычажки, тумблеры, кнопки, и на моё предложение лишь дёрнула носом. По спине её прошла заметная дрожь.
Во время обратного полёта мы не разговаривали.
Город встретил грохотом и недобрым колючим ветром. В небе рвались в клочья чёрные тучи, под ними, наперегонки, сновали стрижи.
Алекс с удовольствием оглядел город.
— Гроза, — произнёс он с растяжкой. — Л-люблю…
Стояли мы на верхней площадке небоскрёба. Высадив нас, лёгкая, похожая на мыльный пузырь машинка понесла угрюмую девушку-пилота куда-то в ангар.
А мы остались.
Далеко под нами мерцала сетка улиц, речек, мостов, пешеходы были крошечные, как муравьи. Так и потянуло подойти к краю ничем не огороженной площадки и сделать шаг в пустоту…
Я благоразумно отошел подальше. Не то, чтобы я боялся высоты, или испытывал тягу к суициду… Просто себе я больше не доверял.
— Что дальше?
Малину я за время полёта как-то незаметно съел. Алекс взял всего несколько ягод, пожевал, как хлеб, и отвернулся, так что весь туесок достался мне… Теперь я вертел испачканную ягодным соком корзинку в руках, не зная, что с ней делать. При этом меня переполняла странная бодрость. Будто от самых пяток, будоража внутренности, поднимались лёгкие пузыри, заставляя тело подпрыгивать и всячески выражать желание потратить энергию.
— Вечереет, — сказал шеф, глядя на далёкую полоску горизонта. Снизу она была желтая, подкрашенная оранжевыми всполохами. В ней наполовину утонул красный апельсин солнца. — Пора встречаться с Володей. Идём.
Алекс воспользовался пропуском, который вместе с папкой вручил Геннадий. Этот пропуск, точнее, магнитная карта, открыл нам сначала дверь с вертолётной площадки внутрь здания, а затем и двери лифта.
Как только мы вошли внутрь небоскрёба корпорации «Семаргл», меня окружил запах псины. Он был тонким, едва заметным, но удушающим.
Словно я попал на дорогую, ухоженную псарню.
Интерьер, впрочем, был самый обычный: кадки с пальмами, низкие диванчики вдоль стен и рассеянный свет энергосберегающих лампочек.
А вокруг сновали вервольфы.
Толстые вервольфы, худые вервольфы, молодые и старые вервольфы, одетые в дорогие деловые костюмы и рабочие комбинезоны с логотипом скалящейся волчьей головы… Объединяло их всех одно: привычка при нашем приближении отводить взгляды и запах противоблошиного шампуня.
Я почувствовал себя неуютно. Несмотря на вполне человеческий вид, одежду и цивилизованные манеры, создавалось впечатление, что мы с шефом движемся сквозь многочисленную волчью стаю.
— Спокойно, кадет, — тихо сказал шеф, идя по коридору ровной походкой. — Они не должны почуять твой страх.
Я сглотнул и постарался расслабиться.
Всё дело в аурах. Излучение от них было куда сильнее, чем от любого человека. И отличалось оно… вибрациями, что ли? Лучше объяснить не могу.
Но когда, проходя мимо, моя аура соприкасалась с аурой вервольфа, у меня на спине поднималась несуществующая шерсть.
Вервольфы не оставались в долгу. Некоторые скалили зубы — с удивительно острыми и большими клыками. Другие издавали горлом тихие густые звуки, похожие на рычание.
У дамочки, которая несла стопку папок, прямо на глазах выросла шерсть на руках, ногти с громкими щелчками отчпокались, и из пальцев показались чёрные крепкие когти.
— Вот чёрт, — ругнулась она шепотом, когда мы прошли мимо. — Опять маникюр делать…