Поместье-зверинец
Шрифт:
Вечером приехал доктор Тейлор и мистер Блампье. Я доложил им, что успокаивающее подействовало, и все-таки Чемли не дает мне осмотреть ухо, хотя он и одурманен. Мы отправились в его апартаменты. Рядом с клеткой я установил яркие лампы и стол на козлах, чтобы положить на него нашего пациента. Доктор Тейлор смочил эфиром маску, я отворил дверь спальни Чемли, наклонился и тихонько положил ему маску на лицо. Он сделал несколько вялых попыток снять ее, но от совместного действия эфира и успокаивающего очень быстро уснул. Мы немедля вытащили его из клетки и, не снимая маски, положили на стол. И вот специалисты приступили к работе. Сперва осмотрели ухо. Оно было в полном порядке. На всякий случай обследовали второе ухо – тоже в порядке. Заглянули в рот, тщательно проверили все
Лежа с закрытыми глазами и тяжело дыша эфирными парами, Чемли напоминал этакого херувима с бесовскими наклонностями, который, основательно напроказив за день, теперь заслуженно отдыхает. Легкие Чемли выделяли столько эфира, что пришлось открыть окно. Через полчаса он стал глубоко вздыхать и подергиваться – первые признаки возвращающегося сознания. Я сел возле раскладушки, держа наготове чашку с водой, потому что по опыту знал, как хочется пить после наркоза. Через несколько минут Чемли открыл глаза. Увидев меня, он тотчас приветственно гукнул слабым голосом и, еще полусонный, протянул руку. Я приподнял ему голову и поднес чашку ко рту. Чемли пил очень жадно, но тут эфир его снова одолел, и он опять уснул. Однако я успел заметить, что из обычной чашки поить его неудобно – много воды проливается. Поэтому я обзвонил друзей и раздобыл кружку с носиком, какими пользуются курортники. Когда Чемли проснулся во второй раз, он мог не вставая пить воду из носика.
Теперь он уже узнавал нас, но отупение и дурман не прошли, и я решил спать эту ночь на диване по соседству, на случай, если Чемли вдруг проснется и ему что-нибудь понадобится. Напоив его еще раз, я постелил себе, выключил свет и задремал. В два часа ночи меня разбудил стук в дальнем углу комнаты. Я поспешно зажег свет и увидел, что Чемли, будто пьяный, бродит по гостиной, задевая мебель. Тут и он разглядел меня, радостно вскрикнул, проковылял ко мне и полез обниматься и целоваться. После этого он выпил неимоверное количество воды. Я его опять уложил, накрыл одеялами, и он крепко проспал до самого утра.
День Чемли провел спокойно, лежа в постели и глядя в потолок. Съел несколько виноградин и – обнадеживающий признак – проглотил очень много воды с глюкозой. А главное, он не держался за щеку, у него явно прошла вся боль. Каким-то непостижимым образом мы, ничего не сделав, исцелили его. Днем позвонил доктор Тейлор и, узнав обо всем, удивился не меньше меня. Потом он позвонил еще и поделился своей догадкой: возможно, у Чемли было смещение позвонка, которое и вызвало острую боль нервов челюсти и уха при отсутствии каких-либо видимых причин. Когда Чемли, усыпленный эфиром, безвольно лежал на столе, мы, крутя ему голову во время обследования, могли, сами того не ведая, исправить смещенный позвонок. Мистер Блампье согласился с этим диагнозом. Конечно, никаких доказательств у нас не было, но не было также сомнения, что Чемли вполне исцелился. Боль потом его больше не мучила.
За время болезни он, естественно, сильно похудел, и две-три недели мы держали его в специально отапливаемой клетке, потчуя всякими вкусными вещами. Очень скоро он заметно прибавил в весе и стал опять прежним Чемли. Теперь в каждого, кто приближался к его клетке, летели горсти опилок. Очевидно, таким способом он выражал свою благодарность.
Иногда животные сами себе наносят повреждения, причем самым нелепым образом. Среди птиц, например, ястребы и фазаны часто бывают жертвами собственной истерики. Случись что-нибудь неожиданное, они в дикой панике взлетают вверх, словно ракета, и врезаются в потолок клетки, да так, что ломают себе шею или снимают собственный скальп. Впрочем, есть другие, не менее глупые птицы. Взять хотя бы Сэмюэля.
Сэмюэль – южноамериканская кариама. Кариамы напоминают африканского секретаря. Величиной они с молодую индейку, ноги длинные, сильные, клюв сверху украшен забавным хохолком из перьев. Летают кариамы мало, а большую часть времени вышагивают по лугам, отыскивая змей, мышей, лягушек и прочие деликатесы. Я купил Сэмюэля в Северной Аргентине у одного индейца, который сам его выкормил, так что птица была совсем ручная, я бы даже сказал, чересчур ручная. Доставив Сэмюэля вместе с другими животными на пароходе на Джерси, я извлек его из тесной транспортной клетки и пустил в отличный, просторный птичник. Сэмюэль был счастлив и, спеша показать свою благодарность, тотчас взлетел на жердочку, сорвался с нее, упал и сломал левую ногу. Животные иногда способны на такие дурацкие поступки, что просто слов не хватает.
К счастью для Сэмюэля, перелом был закрытый, несложный, посредине голени. Мы старательно перебинтовали шины, наложили гипс и, как только он высох, поместили Сэмюэля в небольшую клетку, чтоб поменьше двигался. На следующий день нога у него чуть распухла, и я впрыснул ему пенициллин, за это он на меня ужасно обиделся. Опухоль быстро опала. Когда подошло время снимать шины, кость уже превосходно срослась, и теперь вряд ли можно определить, какая нога была сломана. А Сэмюэль давно уже забыл обо всем и важно расхаживает по птичнику, но, зная, какой он дурачок, я нисколько не удивлюсь, если он снова что-нибудь натворит, причем, скорее всего, выберет для этого день, когда у меня других дел будет по горло.
Выступая в роли лекаря в зоопарке, поневоле привыкаешь к тому, что пациенты кусают тебя, царапают, лягают, колотят. Часто, оказав им первую помощь, тут же приходится оказывать ее самому себе. И не всегда крупные животные самые опасные. Белка или мешотчатая крыса, если захочет, может задать вам не меньше жару, чем стая бенгальских тигров. Как-то я смазал пушистому галаго с трогательными глазами воспаленный участок хвоста. Зверек так цапнул меня за большой палец, что ранка загноилась, и я десять дней ходил с бинтом. А сам галаго поправился через два дня.
Врачи, которые лечат людей, произносят клятву Гиппократа. Врачи, лечащие диких животных, произносят много сочных и выразительных слов. Боюсь, однако, что Британский совет здравоохранения их не одобрит.
Глава шестая
ЛЮБОВЬ И БРАК
Уважаемый мистер Даррел!
Мне семь лет, и у меня только что родилась маленькая черепашка.
Есть много способов определить, хорошо ли чувствует себя животное в неволе. Прежде всего об этом судят по внешнему виду и аппетиту. Если у вашего питомца блестящая шерсть или оперение и он к тому же ест как следует, уже ясно, что он не тоскует. Но главное, решающее доказательство, что клетка стала родным домом, – появление потомства.
Раньше, если тот или иной зверь не размножался в зоопарке и вообще не жил долго в неволе, считалось, что дело в нем самом, а не в уходе за ним. Мол, такой-то вид невозможно держать в неволе и, даже если он может выжить определенный срок, невозможно заставить его размножаться. Эти огульные утверждения делались с обидой в голосе, словно негодная тварь отказывалась жить и плодиться назло говорящему. Одно время существовал длинный список животных, которых будто бы нельзя держать и разводить в неволе. Сюда входили человекообразные обезьяны, слоны, носороги, бегемоты и другие звери. Но вот среди сотрудников некоторых зоопарков появились светлые умы, которые всем на удивление доказали, что отсутствие приплода и гибель животных объясняются вовсе не упрямством питомцев, а недостатком знаний и опыта у людей, ухаживающих за ними. Я убежден, что на свете очень мало животных, от которых нельзя получить потомства в неволе, надо только правильно их содержать. Под правильным содержанием я подразумеваю умение выбрать клетку, корм по вкусу и, главное, подходящую пару. На первый взгляд это может показаться просто, но иногда изведешь не один год, чтобы выполнить все условия.