Помилованные бедой

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Так оно и в городе, бабуль!

— В городе работа иная! Слыхивали про то! Кто из городских сумеет корову подоить или косить траву на сено? Нынче городские мужики разучились дрова колоть. Топор не умеют в руках держать. Вот тебе и мужики! У нас в деревне дети с такой работой управляются шутя.

— Бабуль! А кому в городе дрова нужны? Люди живут в квартирах! Там отопление, горячая вода подается по трубам!

— Во! Сбаловали люд! Надо, чтоб каждый сам себе ту воду грел, а то коснись лихо, мужики не выдержат и как мамонты посдыхают. Разве это верно? Нынче бабы все хозяйство на себе волокут, мужики только пьянствуют.

Даже не дерутся. Тоже разучились. А как красиво раньше дрались. С кольем, стенка на стенку, кулаки в крови, зато как молотили. Не то что нынче! Чуть кто кого матом послал, враз пистолеты из карманов — пах-пах! И нету мужиков. А ить их завсегда недоставало. Зачем стреляться, родимые? В драке насмерть не зашибали. С нее через неделю все заживало. Ну ладно, иной синяк поносит, ну кому-то зуб вышибут. Так это же не жизнь отнять! Нет, в наше время люд чище был. Совестливый, работящий. Вон мои невестки пришли в дом. Все, как одна, — девушки! Я их за дочек и приняла. А внуки сплошных блядей натащили! Они еще с детсаду бабами стали. Мужиков меняли чаще, чем трусы. Ну, я их не стерпела. С дому согнала сучек. Всех до единой.

— Баба Настя, а много у вас невесток? — спросил Семка старуху.

— Десяток наберется. Всех по имени ужо и не вспомню! Полдеревни наберется, если не боле.

— Неужель ни одну не любите?

— Этих нет! Терпения моего не хватает видеть бабу без подола. С утра до ночи голые их задницы вижу и ни одного лица. Срамотища единая! Да коли б мы в свое время вот так оделись, нам старики косы повыдирали и ноги с жопы вырвали б! Я сыновьих жен уважаю. Они любимые. Но пошто своих невесток в руках не удержали, не разумею…

— А старик ваш живой?

— Давно помер голубь мой! Уже годов пятнадцать как. Сорвался родимый. Врачи ничем не смогли подмочь.

— Долго вы с ним жили?

— Почти полсотни годов. И ни разу не ругались. Все ладом да миром шло. Мужик мой человек сурьезный был. Не пил, не курил, по бабам не бегал. Да и куда? Кузнецом в колхозе всю свою жисть проработал. С утра и до ночи без выходных и праздников. А и замены ему не было. Все колхозники

знали, как тяжко на кузне, и никто туда не хотел даже в подручные.

— А вы с ним долго встречались до свадьбы?

— Ой, милок! Две зимы. В третью предложился в мужики. С подарком пришел. Принес обручальное кольцо. Так-то вот и уговорил. Обещался любить до гроба, беречь и заботиться. Никому в обиду не давать. И всякое слово сдержал. Не бил, словом не обидел. Хоть с железом работал, ласковым был что голубь. Бабы за ним хороводами ходили на гулянках. Он меня ни на единую не променял. С им я без седины до седьмого десятка прожила. В семьдесят три вдовой осталась. Ох и надоело без него маяться. Все к нему прошусь. На што сдалась вся маета? Нынче детва сама справится. Да и чего морокаться, почти все в квартирах устроились. Кверху задницами отдыхают.

— Баба Настя, а чего вас к нам привезли?

— Ой, Семушка! Невестку я проучить хотела! Бабу середнего внука! Деньги приноровилась у всех красть. Даже мою пензию щипала. То две иль три сотни стянет. Думает, коль малограмотная, то и считать не могу! А вот хрен ей в зубы, той Лизке! Все бабы на земле, даже самые дремучие, считать завсегда умели. Особливо деньги! Иная ничего не умела, но посчитать деньги завсегда могла! То же наилюбимейшее дело кажной, особо старухи. Я ж всякое

утро их пересчитывала по многу раз. Всякую трату записывала, поэтому знала, куда кажная копейка ушла. Тут же раз, опосля и в другой — три сотенных пропали. Я их прятать стала. Лизка нашла и опять украла. Я ее ругаю, она отпирается. Окромя ей, спереть некому. Я следить начала за сукой и приловила прямо на месте. Она уже в банку с деньгами влезла. Тут я с чердака выкатилась. Вырвала деньги, всю нахальную рожу той курве изодрала. Глаз выбила насмерть, волос с головы на целую подушку надергала, саму измолотила дочерна. И если б не внуки, вовсе насмерть забила б лярву. Так ведь помешали, разняли. Но самое обидное, что эти дураки связали меня, а не ее! Это Лизку стоило сюда свезти навовсе. Она их нынче дочиста оберет, до копейки. Всех! Ее убить надо. Нельзя ей в нашей семье жить, этой змеюке подколодной!

— Бабуль! А вам зачем деньги?

— Во псих! Как без их? Купляла нужное!

— Сама в магазин ходила?

— А кому свою пензию доверю? Сама!

— Послушайте, а Лизка пила?

— Еще чего? Да я ее в говно втоптала б своими ногами! В нашей семье отродясь пьющих баб не водилось. Чур меня!

— Так, может, ей на жратву не хватало?

— Ой, милок, Ромушка! У них жратвы полный огород и сарай. Только не ленись!

— А хлеб, а сахар?

— Так внук механизатор! Хорошо получает! Одна его получка — моя годовая пензия.

— Для чего же вы деньги копите?

— На черный день. Когда помру, чтоб было на что схоронить и помянуть по-людски.

— Уж, наверное, набрали?

— Да што ты? У нас в деревне на поминки все придут, даже детва; а какие еще на ноги не встали — тех принесут. Даже лежачих стариков накормят и напоят. Вот помочь не докличешься. А на поминки — всей оравой, вдесятеро больше, чем на свадьбу!

— Отчего так?

— Во чудной! На свадьбу подарок надо куплять, деньги давать! А поминки дармовые. На неделю вперед лопают и пьют. Так в нашей деревне завсегда бывало. У других так же…

— Любят ваши мужики выпить?

— Нынче бабы от их не отстают. Иные как ужрутся, до хаты своей не доползают. Свалятся где-нибудь под забором, потом дети волокут домой. Кто за руки, кто за ноги. С неделю в себя приходят, на квашеной капусте да соленых огурцах сидят с повязанными головами. Морды — ни в одну бочку не лезут, так опухнут. Зато покойного целый год добрыми словами вспоминают.

— Ребята! Чего тут болтаете? Там в палате драка! Пошли скорее! — позвала санитарка.

Шум, крики были слышны в коридоре.

— Кто там кипеш поднимает? — спросил Семка.

— На новенькую наехали.

— За что?

— Вылупалась!

Когда вбежали в палату, оторопели. Бабы устроили новенькой темную. Кинули на нее одеяло и били кучей.

— Живо по койкам! — крикнул Семка. — А то в клетки!

Больные нехотя отступали от новой бабы, та орала на все

голоса.

— Тебя не трогают! Чего воешь? Вставай! Иль добавки хочешь?

— За что вы ее обидели? — спросила санитарка.

— Иль не видишь? Дверь говном вымазала!

— А до того надела Надькин халат без спросу, обоссала его и в унитазе стирала!

— На обеде в тарелки всем плевала!

— Грозит, что ночью придушит всех как цыплят.

— Ты чего тут выступаешь? Зачем отрываешься на наших женщинах?

— Давай ее в клетку!