Помилованные бедой
Шрифт:
— Сам он к вам не придет. Спрячется в городе у друзей. Там его не найти.
— Разыщем! — пообещали уверенно.
— Это ты расстаралась? — побледнел Остап, увидев повестку из военкомата.
— Да! Это я! — не стала скрывать Шурочка.
— Где ты, мать? Кто ты? Едва порог переступил, вернулся из зоны, и уже на войну, на смерть посылаешь. А ведь я твой сын! Почему именно ты моя мать? За что? Чем хуже других? Ты никогда не любила меня. С детства не видел ни тепла, ни добра! Другие дети были любимыми.
— Остап! Если тебя ударит твой сын, если он подожжет дом, станет пропивать вещи, обзывать, что с ним сделаешь, спасибо скажешь?
— Может, побил бы, но не отправил бы в тюрьму, а потом на войну. Я знаю, что оттуда не вернусь живым. И моя смерть повиснет на тебе проклятием! Не станет меня, и ты не обрадуешься жизни. Каждый свой день будешь проклинать и звать смерть. Но она не станет спешить избавить от мук, ты не заслужишь у нее помилования. А и я никогда не прощу тебя, ни живым, ни мертвым…
— Ты видел, как тяжело дается мне всякая копейка. А вместо того чтобы помочь заработать, воруешь и отнимаешь последнее.
— Ты остаешься дома. Наживешь. А меня заберут навсегда! Мне осталось совсем немного. Потерпи. — Потрепал ее по плечу и целый вечер сидел молча у окна, курил, думал о своем.
А через две недели его отправили на службу вместе с другими призывниками.
Остап перед отъездом просмотрел все семейные фотографии, не взял ни одной. А уходя, сказал из коридора:
— Когда тебе сообщат о моей смерти, не плачь. Твоим слезам не поверю!
Шурочка даже не придала значения сказанному, а через неделю уже была в Турции. Она снова вернулась в торговлю и очень редко вспоминала Остапа. Она не простила его. Ведь уезжая на службу, сын даже не извинился. И лишь военкомат сообщил, что ее сын служит в Абхазии. Там нынче война…
Женщина старалась пореже вспоминать Остапа и окунулась с головой в торговлю. Крайне редко ночевала дома.
Шли месяцы. Шурочка уже накопила нужную сумму и собиралась пойти в фирму, продававшую квартиры. Предварительно позвонила туда. Ей ответили, что пока нет однокомнатных, имеются только двухкомнатные квартиры. Лишь в начале следующего года ей следует записаться на очередь, а летом получит жилье.
Женщина посетовала на неудачу, но решила подождать. Другого выхода не было.
Шура решила поездить до конца года в Германию. Вместе с соседкой она дважды побывала там и осталась довольна. Немецкая одежда шла в городе нарасхват. Но стоило бабе появиться на вещевом рынке с новой партией товара, как ее приметили рэкетиры.
Вечером к ней пришли крутые. Они не стали просить. Они потребовали сумму, якобы за ее охрану и защиту.
Шура онемела. Сумма показалась огромной. И баба отказалась платить.
— Ну смотри, пташка! Потом не пожалей! — предупредили уходя.
Женщина
— Где твое барахло? Ищи! Кто взял, ты видела? Поймала за руку? Вот здесь мы все! Смотри. А не найдешь, от нас получишь! — И избили свирепо, без жалости.
Вернулась домой вечером, не видя дороги перед глазами. А дома дверь открыта нараспашку. Весь товар, что привезла, — украден. Вызвала милицию. Те приехали с собакой, покрутились десяток минут и ушли, забыв попрощаться. Шура снова поехала за рубеж. Но едва привезла новый товар, рэкетир подошел к ней на рынке.
— Ну, поумнела? Будешь доиться, плесень? — спросил плотный стриженый парень с наглой ухмылкой.
— Я никому ничего не должна и свой хлеб зарабатываю сама! Не побираюсь и не отнимаю чужое! Вам работать, вкалывать надо, а вы разбойничаете, козлы! — заорала на парней.
— Не дошло! Не дозрела! — хмыкнул плотный парень в темных очках.
— Поторопим! — пообещал второй.
Они молча отошли от нее, а в сумерках появились возле дома Шуры. Они долго барабанили в дверь, женщина не открывала. Сидела затаившись. Но крутым ждать некогда. Слегка надавили на дверь, она открылась. Да и какой крючок удержит рэкетиров? Они вытащили бабу из угла, нащелкали пощечин, снова потребовали деньги.
— Нет у меня ничего! Сами ограбили! — орала Шурочка.
— Опомнись, квашня! Не нарывайся на худшее!
— Слышь, дура! Сыпь бабки, и расскочимся по сторонам! Тебе дышать будет легче! А коли зажмешь, взвоешь! Мы ж не оставим жировать на халяву! — предупредили оба.
Шурочка заорала еще громче.
— Не! Эта мартышка спит! Пора ей макушку причесать!
Вытащили бабу в коридор и, вломив в челюсть, выбили во
двор.
— Отслюниваешь? — спросили хрипло.
— Нет у меня ничего!
Крутые отошли к машине. Отлили бензин в ведро, плеснули на дом и подожгли.
Баба заорала истошно. Но ее крик уже никто не услышал. Рэкетиры уехали. Шура попыталась вскочить в дом, чтоб забрать деньги с чердака, но там уже вовсю бушевало пламя. Никто из соседей не вышел тушить пожар. Все видели, кто его устроил. Никому не хотелось оказаться на месте Шурочки.
— Господи! За что? Возьми ты мою проклятую жизнь, не мучай больше! Зачем мне этот подарок — жизнь? Я не хочу, ты извел! Или сама наложу на себя руки! — кинулась баба в дом, горящий со стоном и с гулом.