Помни имя свое
Шрифт:
Потом — фронт стабилизировался, они прошли линию фронта и уже собирались начать снайперскую охоту на линии фронта — когда их отозвали в Берлин. Из Берлина — их направили как раз в Цоссен, где испытывали одну из главных новинок, составлявших долго обещавшееся фюрером «оружие возмездия». Снайперский бесшумный автомат с ночным прицелом.
Сейчас Крайс понимал — если бы они не занимались всяческой дурью, не тратили бы деньги на Фау и Фау-2, стремясь за что-то наказать Лондон — скорее всего в сорок пятом они снова подошли бы к Москве. По некоторым признакам — он понимал, что русские тоже на пределе, и если нанести им сильный, сбивающий с ног удар — они просто не поднимутся, не хватит людей. А для того, чтобы нанести такой удар — нужно что-то совершенно необычное, что-то — чего нет у других. Армия, даже не такая большая — но способная эффективно воевать ночью, когда все остальные слепы — и стала бы таким оружием возмездия.
Но, увы. Это был Берлин сорок пятого, станция Потсдаммерплац. И русские отсюда были — в паре сотен метров.
Йельке посмотрел на свои часы. Хорошие часы, золотые. Какому-нибудь русскому варвару — хорошая добыча…
— Девятнадцать ноль семь — сказал он.
— Когда сегодня темнеет?
— Девятнадцать пятьдесят три.
— Тогда ждем…
Берлин. Полоса наступления 3-й ударной армии
Примерно два километра до рейхстага
26 апреля 1945 года
Темнота неумолимо наступала, разводя сцепившиеся в жестком клинче стороны по углам ринга, называемого Берлин. Сегодняшний темп наступления — примерно восемьсот метров за день, саперы обезвредили две вкопанные в землю Пантеры и несколько серьезных огневых точек. За это за все — пришлось расплатиться четырьмя танками, больше чем ротой пехоты убитыми и ранеными. Один из солдат, когда его тащили в госпиталь, ругался на фрицев благим матом, мол — и за Берлин цепляются, сукины дети…
Разведчики капитана Тимофея Прошлякова пробирались по только что взятой с боя улице. Юркий «второй фронт» — Виллис, с установленным на нем трофейным MG-42 ловко лавировал между оттащенными в тыл танками, которые еще можно было починить, а вот Стударю — трудяге Студебеккеру — приходилось туго, он еще протискивался под благой мат ремонтников, вынужденных сворачивать работы. Вообще то — вызов в штаб дивизии касался одного Прошлякова — но он взял с собой все свое воинство, своим нутряным фронтовым чутьем предположив, что работа найдется для всех. И он был прав.
Воинство Прошлякова — совершенно не походило на советских солдат в том виде, в каком их рисуют на плакатах. Одетые во что попало, как разбойники с большой дороги, вооруженные в основном трофейным оружием, многие — бывшие партизаны, на своей шкуре освоившие то, чего не преподавали ни в каких академиях — тактику малой войны. Трофейное оружие — им нужно было потому, что они часто действовали в оперативном тылу немцев — и снабжать их боеприпасами никто не собирался. То ли дело — снабжаться самим с убитых. По той же самой причине все носили немецкие офицерские сапоги — и ногам удобно, и по следу ничего не определишь. Не раз и не два — их обстреливали свои, реагируя на стрельбу немецкого оружия. Опознавались, как обычно — матом.
Виллис принадлежал Прошлякову на законных основаниях — его модифицировали, поставив пулеметную спарку с разбитого бронетранспортера и переставив задние сидения задом наперед — а вот Студебеккер они тиснули. Еще в Польше тиснули, у снабженцев. Номера заранее сняли с подбитого. Когда разъяренный майор прибыл разбираться, комполка просто махнул рукой — не мешай, разбирайся сам, если сможешь. Вытащить же что-то обратно, если это уже захапали прошляковцы — было почти невозможно…
Но дело они делали. Не раз и не два приволакивали языков, последний раз — немецкого оберста. В полосе наступления на зееловских высотах — тихо прошли в тыл и оттуда сосредоточенным огнем подавили несколько укрепленных позиций немцев. То, как они воевали — больше походило на действия немецких егерей, но результаты приносило, потому их не трогали. Но и не отмечали особо — хотя тому же Жукову, совершившему при штурме Зееловских высот грубейшие ошибки [77] — валом валилось.
77
Включили прожектора — идиоты, хотя от артподготовки пыли и дыма было до неба. И бросили в лобовую, притом прожектора — любезно подсвечивали немцам наших солдат со спины, чтобы стрелять было удобнее. У Рокоссовского, который до прожекторов не додумался — потери были намного, в разы меньше.
Наконец — они напоролись на препятствие, которое было не обойти при всем желании. ИС-2, новейший тяжелый танк стоял поперек улицы с открытыми люками. Мелькали огоньки электросварки…
Виллис остановился, едва не ткнувшись в танковый борт.
— Стой, моя родная… — прокомментировал Прошляков, выбираясь из маленького, верткого внедорожника — вы чего тут, на всю улицу раскрылились?
— Работаем, не видишь что ли? — грубым голосом отозвался кто-то.
— Вижу. А другим мешать обязательно? Штаб дивизии где?
— Дальше чеши и налево, во двор. Там горелая Пантера, сразу увидишь.
— Благодарствую. И ты чешись, не спи…
К Прошлякову подошел один из его «партизан», ефрейтор Булыга. Он и в самом деле был партизаном, в армию попал только в сорок четвертом.
— Что?
— Здесь стоим. Пожрать пока можете. С местными не ругаться, ничего не лямзить.
— Есть.
Обходя танк, Прошляков увидел, что с другой его стороны — несколько черных как черти танкистов ломают ни в чем не повинные кровати, несколько кроватных сеток — уже были приварено к Иосифу Сталину с другой стороны. Кровати были хорошими, «с шарами» — мечта любого советского человека на такой кровати спать. Но тут они — всего лишь спасение от фаустников.
— Стой, кто идет!? — крикнул кто-то.
— Уже пришли — буркнул Прошляков — смотреть надо, а не ворот ловить. Капитан Прошляков, по вызову…
— Три.
— Четыре.
Итого — семь. Это и есть пароль.
— Проходи…
Хоть чему-то научились за пять лет войны. Разведчик противника — может быть совсем рядом, у тебя под ногами, ты может не видеть его — а он будет и видеть и слышать. Опыт войны приходил тяжело, с кровью — но приходил.
Дивизионный штаб располагался в полуподвальном помещении кафе, почти не пострадавшем от огня: здесь даже мебель была. Очевидно, все уже слышали про действия подрывных групп в городе — поэтому прямой прорыв в помещение преграждала пулеметная баррикада, с трофейным пулеметом МГ-42 и сидящим около него на венском стуле бывалым сержантом. Прижимая приклад коленями, сержант что-то ел из котелка, ел истово, по-крестьянски, работая ложкой. Но, судя по взгляду, который он бросил на Прошлякова — бдительность он не терял. Чуть что выпустит из рук котелок, схватится за пулемет, изорвет очередью кого угодно.
На потолке — висела лампа — летучая мышь. Офицеры — сдвинув в середине помещения столы, склонились над картой. На стульях, сдвинутых к стене — кто-то спал, трофейное оружие было сложено в углу. В городских боях — огневой мощи не хватало, особенно пулеметов, поэтому многие командиры приказывали собирать трофеи для их использования. С MG-42 — не мог сравниться ни один советский пулемет.
Подполковник Бронников, начальник дивизионной разведки — обернулся, сделал страшные глаза. У Прошлякова не то, что не было нормальной формы — у него не было формы вообще. Немецкая была — а советской не было. Когда он находился на этой стороне фронта — он обычно ходил в каком-то подобии драной и перешитой танкистской формы, которую никак нельзя было назвать обмундированием, приличествующим офицеру.