Помни меня
Шрифт:
“Глаза засверкали. Что ты, дурочка, можешь понять по глазам?” с иронией подумала я о Мяхри. “Разве, можно такими обычными словами описать глаза, которые, я поставила началом всего? Нашлась читательница по глазам”
С того момента я перестала разговаривать с Мяхри. До окончания школы я избегала встреч с ней. А Сердар стал смотреть на меня, как обиженный чем-то ребёнок, а я старалась не показываться ему на глаза. “Ведь, это я должна на него обижаться” – думала я. Эта мысль естественным образом не покидала меня. Я с ними засыпала, и с ними вставала. Проснувшись, стирала имя Сердара со стекла, на котором были, ещё не успевшие растаять, мечты о любви.
Так шли дни. Я нашла привычку беззвучно плакать. Что-то тяжелое никак не могло вырваться из груди и освободить меня от боли. Это дошло до того, что я плакала, если не увидела Сердара на перемене. Самое страшное, что я не в силах была что-либо изменить. Именно, в ту пору я возненавидела реальность, ведь, как ни старайся, она была неумолимой, беспощадно стойкой. Я бегала за призрачной мечтой, которая, как мне на то время казалась, могла бы стать реальной, осуществляемой. Написанные на парте строки любви превращались в мучительные воспоминания. И усилило желание самой стать лишь воспоминанием в этом мире. Я так рыдала
Однажды, рассказывая на уроке о романе известной английской писательницы Джейн Остин “Гордость и Предубеждение”, я увидела, что по коридору прошёл Сердар. Наш класс находился по соседству с кабинетом директора. Должно быть он туда направился. Я обрадовалась, что увидела столь желанного через открытые двери. Я продолжила свой рассказ с очень интересным фактом об одноимённом фильме по роману Дж. Остин. Когда во время съёмок фильма пришли посмотреть на дворец, где должны были идти следующие сцены, английские кинематографы увидели запись, сделанную ещё в XVlll веке. Несмотря на то, что запись была сделана достаточно много времени тому назад, она сохранилась в первоначальном виде. Эту запись сделала одна несчастная аристократка, чья судьба нам доподлинно неизвестна. Она на дворцовом зеркале нестирающимися красками написала своё последнее слово. Потом критики рассказали о печальной любви к одному господину этой аристократки. Здесь было главное то, что моя запись на парте и её запись на зеркале совпадала по содержанию. Ведь, там было написано: “Помни меня” Почти то же, что я написала на парте.
Мои слова, сказанные дрожащим голосом, возможно, в реальности не дошли до человека, который, что-то обсуждал с директором школы в соседнем кабинете. А если бы и дошли, то, вероятно, он не понял бы. Мне казалось, что, он меня слушает тайком от всех, слушает с замиранием сердца. Желая, чтоб никто не заподозрил, я рассказала о своей любви через ту аристократку, бросила камень с души. С каждым признанием мне становилось все легче и легче, будто гора свалилась с плеч. После признания я немного замолчала, и моя душа обрела покой. Такая мысль была у меня и раньше, но претворить её в жизнь удалось лишь в тот прекрасный весенний день.
Спустя некоторое время я услышала, что Сердара переводят в другую школу, и эта школа находится далеко, за границей. Вот тогда я окончательно поняла, что, между нами, ничего не будет, и что в его глаза будет смотреть другой человек. Он так красиво, по-голливудски исчез из моей жизни, как странник в один прекрасный день, пришедший во дворец, и покинувший его, оставив госпожу в неловком положении. В тот день, когда я узнала об уходе Сердара, я поняла, что он уходит из моего мира любви. Я смирилась с тем, что от него останутся лишь воспоминания, да и те вспомнятся, когда в повседневной суете жизни в очередной раз услышу какую-то печальную историю несбывшейся любви. Я дала себе слово больше никого не любить, а себя утешала тем, что «Все будет хорошо со мной… или без меня”
После того дня, когда Сердар простился со своими друзьями и покинул школу, я всё, равно, снова спешила туда, чтобы его увидеть. Мне казалось, что он должен попрощаться со мной. Не смотря на то, что мы никогда не разговаривали больше двух минут, да и разговоры были только об учёбе, он, почему-то, должен был отдельно попрощаться со мной. Но, этого не случилось. Сославшись на головную боль, и взяв в руки своё болевшее сердце, я отпросилась с урока. Я хотела, хотя бы, на мгновение посмотреть на парту, где когда-то родилась наша любовь. Нежеланные слёзы застилали мне глаза. И я вдруг сквозь слёз увидела кое-какие буквы, словно, с сенсорного экрана, где одним прикосновением можно увеличить и уменьшить на вкус. Когда мой взгляд наконец прояснился, я начала различать запись на парте. Чтобы, вывести небольшие буквы, автору пришлось сильно нажимать на ручку. Обычно, мы не писали с таким нажимом, чтобы потом легко было стереть. Я сразу узнала автора. Оказывается, он меня слушал. Эта мысль молнией прошлась по голове. И вдруг я вспомнила слова Мяхри о засверкавших глазах Сердара… Не в силах стоять, я опустилась на стол, только потом вещи вернулись на свои прежние места, и меня начали душить, как ливень, горькие слёзы. Я до сих пор не понимаю, почему, мои горькие слезы вылились наружу с воплем, и только потом моя душа обрела покой, но я знаю, что смогу преодолеть любые препятствия в тяжелые моменты своей жизни, вспоминая те глаза, в которых видела себя, и ту запись, что была на парте. Ведь, там было написано «Помни меня»
Принц из сказки
(рассказ)
Девушка ничем не выделяющаяся от остальных, таких же худеньких, чёрненьких, и необычайно весёлых девушек она отличалась тем, что верила в сказку и в принца. В детстве она подражала мультяшным принцессам, надевая самые разные платки на голову, и почти всегда опустив чёрные как смоль волосы на плечо, так и не собрав их в пучок. Мама её вместо того, чтобы привести дочку в реальность одобряла её самые разные принцесские капризы. Она гордилась тем, что именно её дочку называют «Жасмин» или «Ариель» Поэтому с ранних лет разрешила дочке воспользоваться косметикой для взрослых, и непременно требовала, чтобы дочка окрасила своё худенькое, овальное личико в белый цвет. «Все принцессы белокурые» утверждала она. Её дочка так и не узнает почему все принцессы белокурые, и умрёт с твёрдым мнением о том, что принцесса Жасмин англичанка, которая говорит по-английски. Капризы «её величества» иногда расстраивали младшего брата, который на первое время не замечал ничего дурного в детских забавах и в индийских танцах, что были исполнены почти при каждом визите гостей, а потом повзрослев он заметил, что сестра всё ещё танцует эти принцесские танцы и держит нос выше других -стал упрекать её на каждом шагу. Выходки сестры иногда доходили до раздора в семье, и заканчивались тем, что младший брат постоянно получал советы от мамы не лесть в чужую жизнь. «Да, она мне не чужая, мне стыдно, что она до сих пор остается высокомерной в ожидании принца» заорал он. Однажды самый настойчивый из её поклонников, и из-за своей настойчивости получивший прозвищу «Дрель» спросил, кого она ждет, не принца ли в белом коне. Она надменно посмотрев в его кругленькое лицо, которое при свете сияло, с уверенностью сказала: «Он лучший, чем всякий принц» Её подружки знали даже как он выглядит, и никак не могли найти на какую известную личность он больше походит. «Не тратьте времени по – пусто, просто вы его не встретили никогда, и не встретите, ибо, он целиком мой» говорила она, и добавляла с улыбкой, что они увидят его на их свадьбе. Удивительно то, что принц, который жил в её воображении никогда не менялся возрастом и красотой. Девушка, носившая принцесские прозвища со временем немного набрала вес, стала высокой, и поменяла походку, но эти изменения и тот факт, что кавальеры понемногу стали отходить от неё в сторонку никак не повлияли на принца, который жил в воображении девушки. Наоборот, с годами он все больше стал родным и красивым. Иногда бывало, что девушка временами хотела в нём кое-что поменять, например, его длинный ровный нос как у европейцев, или, черные волосы как у арабов, или даже, телосложение, что почти всегда оставался неизменным из-за того, что девушка любила стройных. Но, потом она отбрасывала свои изменения в связи с тем, что ей трудно узнать своего возлюбленного изменившегося, что она так к нему привыкла изначально, что даже, будь он реальный, она бы никогда не хотела его видеть в таком виде. Так и жила, не обращая внимание на реальных парней, которые утверждали, что она останется старой девой если не опомниться. Но, эти приду приждения она сначала воспринимала как упрёки, потом угрозы, а чуть позже выяснив для себя, что они её жалеют, и из жалости всё это говорят, строго-настрого запретила обсуждать свою личную жизнь и свое личное мнение. «Он существует» кричала она, «И однажды я его увижу» Действительно, однажды она его увидела, когда поехала на свадьбу своей племянницы Мерджен. Та была без ума от радости, что её «высокопочтенная» тетушка приехала, и почтила своим присутствием лично, так как, тетушка редко выходила на люди, а именно на свадьбы. Она познакомила её со своим женихом до свадьбы. Увидев, жениха своей племянницы, она охнула. У неё закружилась голова, а в глазах появились маленькие белые звездочки как блуждающие огоньки, и украсили появление жениха так эффектно, что она чуть ли не прослезилась от удивления. «Боже мой, это…» Она так и молчала, не сумев составить свое предложение полностью, и разумно как подобает её высочеству. За то её племянница охвачена восторгом от того, что тетя плачет от увиденного, рассказала, как они познакомились. Жених, рядом стоявший вместе с невестой только качал головой в знак подтверждения, и с улыбкой продолжал смотреть на тётушку своей невесты. На тот момент она уже была в статусе старой девы, о чём свидетельствовали морщинки вокруг глаз, и потому, что, девушка, не выходившая замуж до двадцать пяти лет, считается старой девой, а ей было тридцать два. «Я тебя ждала» сказала её невинная улыбка, жених же в ответ ей тоже улыбаясь сказал: «Приходите и на мою свадьбу» Так и попрощались. Девушка носившая принцесские прозвища, и всю жизнь подражавшая им не могла понять почему её принц оказался чужим. «Ведь, он жил в моем воображении, и как он мог реализоваться у чужой?» думала она с негодованием, готовя кофе почти на каждое утро, и обнаружила, что после этого инцидента принц из её воображении потихоньку угасает. Он все больше становится чужим потому, что представляя его снова она начала думать о племяннице, о той что не умеет модно одеваться, что носит абсолютную безвкусицу, и не выщипывающая, даже, собственные усы, что заметно маленькими чёрными волосиками на поверхности верхней губы. Сначала она пыталась не верить в реальность, и тешила себя мыслями о том, что ей от одиночества все мерещиться, и что он не очень-то похож на её принца. Но потом, возвращаясь в замкнутый круг воспоминаний, она понимала, что муж своей племянницы и есть её принц. С того момента начался обратный отсчет в её жизни. Если раньше она пыталась достать из небытия того, кто на самом деле не существует, тогда теперь, ей приходилось превращать его на выдумку. Она была вынуждена предаваться забвению. Это умышленное «потеря памяти», потеря того, кого любишь, изменило её сознание. Она начала часто путать имена вещей, после чего, забывала на совсем. Мир, конечно, не сразу стал для неё чужим и пустым, но он с каждым мгновением отделялся от неё. Предложение выйти замуж поступило, именно, в тот период, когда она почти «без сознания» жила в своем пустующем мире. Приняв предложение судьбы, она начала обрести то, что потеряла, и смеялась временами про то, что «только таким образом согласилась бы выйти замуж за «простого смертного»
Роза для Соломона
(рассказ)
После разрушения храма, что он с усердием строил и возлагал большие надежды, назвав «домом своей любви», Соломон стал совершенно неузнаваемым. Он ходил мрачный как призрак, словно не из мира сего и стал больше походить на бродячего раввина, нежели на великого царя земного. Ничего не радовало его сердце и не придавало блеск его глазам. Казалось, его сверкающие глаза навсегда утратили былой блеск. С каждым днём с угасающим блеском глаз он начал худеть. И похудел до такой степени, что кипа, прежде украшавшая его кудрявые волосы, стала выглядеть смешно из-за сильно истощенного вида лица. Щёки Соломона исчезли, а глаза стали пугающе большими. Когда он ходил по замку, по его настоянию, ни один лучик солнца не должен был проникать в замок, в связи с тем, что Соломон после разрушения храма не мог выносить какой-либо луч солнца, ибо храм разрушился днём, когда солнце светило также ярко. Его длинный чёрный халат шуршал сам по себе, и невозможно было предугадать, содействуют ли тому его ноги.
Был обыкновенный – такой же «чёрный день» как и все дни после падения храма. «Чёрным» их назвали слуги царя. Не говоря о смехе, нельзя было говорить громко при царе. Он запретил громко говорить даже в отсутствии своем. Слуги вели себя так, как будто они в трауре. Слишком мучительной казалась им такая гробовая тишина замка. Они как можно скорее хотели покинуть аудиенцию некогда весёлого Соломона. Не давало переносить его странную, и страшную молчаливость и то, что он разговаривает только самим собой. В такой, изнутри кипящей, а снаружи тихой тишине, действительно, Соломон казался помешанным, который других тянет за собой, приказывая не беспокоить и не говорить громко, не задавать лишних вопросов, и поскорее удалится из его глаз вон.
– Я хочу увидеть свет, – заявил он однажды неожиданно. Слуга от неожиданности даже дар речи потерял, затем, взяв себя в руки, поклонился и покраснел. Но подняв голову, он увидел, что царь не смотрит на него, его взор был устремлён куда-то вниз.
– Ваше величество, – шепотом начал было слуга, пытаясь смягчить свой тон, он заговорил тихим, необычным ему голосом – Я … то есть, мы, давно хотели показать вам строительство базара, и…
Увидев, что Соломон поднял голову и внимательно на него смотрит, слуга оторопел