Помни о микротанцорах
Шрифт:
– Зачем такая сложность?
– Чтобы удовлетворить его инстинкт охоты. Он умрет, если не будет охотиться. Вагонетки будут убегать и уворачиваться, он будет их ловить. Он будет их съедать целиком, вместе с металлом и пластиком. Это не повредит его желудку. Первое кормление начнется в половине двенадцатого. Не выключайте телевизоры.
И в этот момент раздался взрыв. Было много дыма и вначале камера ничего не показывала. Потом показала толпу бегущих людей, разрушенную боковую стену клетки и огромное животное, просовывающее свое тело в пролом.
Теракт произошел в 10-47. В этот раз о нем
Машина включила сирену и помчалась прямо на ящера. Она даже зацепила его ногу и, не снижая скорости, помчалась по аллее. Все посетители палеопарка сейчас были возле большой клетки. Это значило, что вся остальная, обширная территория парка сейчас совершенно пуста. Машина уводила ящера от людей. Машина шла на предельной скорости и ящер, при всей его быстроте, пока не мог ее догнать.
Длина центральной аллеи – четыре с половиной километра. Затем начинаются боковые дорожки со многими поворотами.
Спустя два месяца этим людям поставят памятник. Спустя полгода о них забудут.
Ник бросил ювелирное дело. После своей поездки к шефу и последнего разговора с ним, он две недели оставался в депрессии, ни с кем не хотел говорить и не слушал никаких доводов. Он уходил в парки и целыми днями лежал там на траве, если позволялла погода, собирал ягоды и цветы. Кольцо парков вокруг города было на самом деле цепочкой микроклиматических зон, в которых всегда сохранялась одна и та же погода: в одних парках осень, в других зима, в третьих – лето. Были экстремальные парки, с неприятными ветрами, температурами, влажностью и осадками, такие использовались для кратковременного экстремального туризма. Ник вернулся домой, когда почувствовал себя плохо: поднялась температура и голова кружилась так, что приходилось лежать в постели, не вставая. Выздоровев, он успокоился, но будто окаменел. Что-то изменилось в нем. Он стал казаться взрослее. Теперь он ходил медленно, степенно, мало говорил и много слушал, а когда говорил – односложно и точно. Изменился даже его голос, изменилась манера себя вести и себя держать. Исчезла непринужденность и взамен ее явилась серьезность человека, хранящего в душе тайну. Исчезли футболки, появился галстук и ремень на брюках.
Спустя год после пожара на вилле он явился к Гектору и попросил учить его самообороне.
– Я знаю, что вы вели клуб самообороны в университете, – сказал он. – Там вас помнят.
– Допустим. Зачем тебе это нужно? – спросил Гектор.
– Просто так.
– Если просто так, найди другого инструктора.
– Я буду хорошо платить.
– У меня своих денег хватает, – не согласился Гектор, – и потом, мальчик, если тебе не нужно было это до сих пор, то не нужно и сейчас. Или ты хочешь кому-то подражать, или хочешь сделать кому-то больно. Я тебе в этом не помощник.
– Я хочу изменить свою жизнь.
– В жизни ничего нельзя изменить. Самое сильное, что ты можешь сделать, это остаться самим собой.
– Пустые слова.
– Мне понадобилось тридцать лет, чтобы до этого дойти, – возразил Гектор.
– И я очень много потерял за это время, пока не понимал. Большую часть себя.
Но то, что осталось, я постараюсь сохранить.
– Если получится, – возразил Ник.
– Обязательно получится. Хотя бы последнюю маленькую искорку, что бы ни случилось. Это останется со мной. Даже когда я буду умирать, в последнюю минуту я подумаю и скажу: «Я существую». Как тебе такое?
– Чепуха.
– Ну, тогда иди, подрастай. Когда подрастешь, заходи.
– Я был там, – сказал Ник.
– Где?
– На розовой вилле, перед пожаром. Мы оба там были.
– Может быть да, а может и нет.
– Я все знаю. Хотите, расскажу?
– Валяй, – ответил Гектор.
– Я пришел, чтобы прочитать ему письмо. Шефу, то есть. И прочитал. То самое письмо, вы понимаете. Вначале он не хотел слушать. Он хотел меня прогнать. Но потом до него дошло, потом его задело. Он даже попросил меня повторить. Он попросил меня сесть за стол, включил лампу, стал за моей спиной и попросил объяснить ему шифр. Когда я наклонился над листочком, он ударил меня сзади. По шее. Я чуть с уме не сошел от страха. Я думал, он хочет меня убить.
– И что потом? – спросил Гектор.
– Потом он разрезал мне кожу у локтя и себе сделал такой же разрез. И он смешал нашу кровь.
– Ага. Вот это новость.
– Я был в шоке, я даже не знал, бежать мне или нет. Он вышел и вернулся с бутылкой. Он пил из горлышка и предложил мне. Я понимал, что он заразил меня. Но я не знал чем. Какой-то страшной болезнью.
– Теперь ты знаешь?
– Нет. Но я встретил старца. Теперь это не важно.
– Конечно, – сказал Гектор, – конечно ты его встретил.
– Старца Федора. Он сказал, что я на пути к знанию. К знанию и счастью.
Федору девяноста четыре года.
– Это он сам так говорит.
– Не надо смеяться. Федор очень стар. Он очень умен. И, не знаю как сказать, от него как будто пахнет правдой. Все, что он говорит, попадает прямо в сердце.
– И что он говорит?
– То есть вот, он сказал мне, чтобы я пришел к вам. Чтобы все рассказал. И чтобы пригласил в гости. Он сказал, что вы прийдете.
– Может быть, – ответил Гектор. – Если ты дашь мне его адрес.
– Он сказал, что вы знаете адрес.
Старец Федор и на самом деле выглядел очень старым. Он был высок и очень худ, совершенно лыс, ходил быстро и свободно, слегка горбясь. В его словах, в его уме и его эмоциях еще не было ничего старческого, но было что-то иное, непонятное, волнующее, запредельное, будто нечеловеческое.
Старец жил в катакомбах, в беспорядочных, на первый взгляд, проходах, напоминающих подземные муравьиные ходы громадного муравейника. Здесь было много комнат, не всегда прямоугольных, что придавало всему происходящему оттенок сюрреальности.