Помолвка
Шрифт:
– Мм-м, как вкусно, – откусывая хлебец, пробормотал Райт. – А это что?
Палец новоиспечённого герцога показывал на блюдо, где горкой янтаря лежали странные комочки.
– Вяленое мясо северных раков. – Галирия скромно постаралась не замечать направленных на неё восхищённых взглядов. – Их Азарил сам ловит.
– Это же… – уважительно мотнул головой Дорд.
– Редчайший деликатес! – закончил за брата Эртрайт, осторожно подхватывая с блюда драгоценный кусочек.
На миг нахмурился: показалось или нет, будто по его пальцам скользнула чужая рука?! И тут же рассмеялся над своими подозрениями.
– А можно к хану Дехтияру отправиться, или в Лурдению съездить… – Глаза Эртрайта засияли от обилия вариантов, – познакомиться с будущей тёщей. Или всё же лучше в Грайн?!
– Подумаем, – уклончиво пообещал Дорд и подвинул к северянке бокал, – капни ещё бальзамчика.
* * *
– Рано я обрадовался, что они стали намного самостоятельнее и осмотрительнее, – разочарованно вздохнул про себя Гиз, – придётся ещё не одну лекцию прочесть на тему интуиции и предосторожности.
Маг хмуро бросил в рот утащенный с блюда деликатес и шагнул на балкон. Пора заняться Брантом, в военное время хуже расстроенного командира гарнизона может быть только предатель.
* * *
Дрезорт нашёлся в казарме, пристроенной к стене, разделявшей территорию монастыря и резиденцию Теорида. Вооружившись деревянным учебным копьём, капитан ходил по комнатам и извлекал им из углов не подобающий воинскому жилищу хлам, попутно распекая коменданта гарнизона такими словами, что у того давно исчезло всякое желание спорить или оправдываться. Гиз даже заслушался, но потом с сожалением одёрнул себя: времени было в обрез.
– Отправь его по делам, – послав капитану мысленное приказание, Гизелиус шлёпнулся в старенькое плетёное кресло, продолжая привычно проверять появляющиеся неподалёку сознания и ставить на них свою метку.
– Иди выполняй, – хмуро рявкнул на коменданта Дрезорт, и тот рванул из комнаты так поспешно, как наверняка не бегал и при криках «пожар».
– У меня важный разговор, садись и слушай, – поворачивая браслет, сообщил магистр. – Речь пойдёт о Риселле.
Брант как-то особенно едко усмехнулся и, резко повернувшись, шагнул к двери.
Она захлопнулась прямо перед носом капитана и издевательски лязгнула засовами.
Дрезорт ещё только поворачивал голову, а в длинной казарменной комнате, где стояло шесть кроватей, уже с грохотом одно за другим захлопывались окна и задвигались ставни.
Последним щёлкнул задвижками открытый каменный очаг. Хотя в Тергейском море и не бывало холодных зим, но в штормовые ночи жители островов топили такие очаги для обогрева помещений и просушки одежды.
– Неужели ты решил, что я полезу в трубу?! – насмешливо оскорбился на лязг печной задвижки Брант.
– Нет, просто сэкономил время на заклинании. Вот ответь мне на один вопрос, Брант, почему, как по-твоему, эмпаты никогда не открывают брачных контор? Ведь со стороны посмотреть – золотая жила! Прочёл эмоции, нашёл влюблённую пару, выдал им напутствие – и греби золото лопатой.
– Ну и почему? – подумав с минуту, мрачно поинтересовался капитан и сел на ближайшую кровать.
Ну не настолько же он дурак – бороться с магом.
– Потому что на деле ничего подобного не происходит. Все клиенты через какое-то время приходят и требуют назад свои деньги. Испробовано на практике.
– Выходит… вы не можете отличить настоящую любовь от поддельной? – подумав немного над словами магистра, подозрительно прищурился Дрезорт.
– Можем, – загадочно вздохнул Гиз, – ещё как можем. Каждый раз чувствуем и боль, и страсть, и нежность так, словно сами влюблены.
Капитан хмуро уставился на магистра и внезапно начал стремительно краснеть.
– А закрыться ты не можешь? – хрипло пробормотал он, стараясь не встречаться с магом взглядами.
– И так закрыт почти наглухо… любовь и ненависть такие сильные эмоции, что в открытую слушать никак нельзя, – хмуро пояснил магистр. – Это как тонуть каждый день и каждый раз выплывать на последнем дыхании.
Так вот, про брачную контору… эмпат может сказать двум людям, что их чувства взаимны, но, как выяснилось, для счастья этого мало. Людям свойственно сомневаться, всё время проверять и перепроверять возлюбленного, измышлять себе страхи и обиды… Некоторые идут ещё дальше, изобретают своему любимому испытания и ловушки… но не потому, что они злы, нет. Люди просто хотят получить гарантии там, где их не может быть изначально. Любовь всегда была и всегда останется самым изменчивым чувством на свете.
– Ты хочешь сказать… что не стоит никого любить… не нужно искать любимую и надеяться на счастье? – неверяще вглядываясь в магистра, пробормотал капитан. – Ты меня сейчас утешаешь или обманываешь, Гиз?! Ты, который столько лет дурачил моих людей вместе со мною, каждый раз придумывая всё новые хитрости, чтобы удрать с леди Катренной из-под нашего наблюдения?! Ты, являвшийся к ней на свидания в зимнюю пургу с букетами харильских жемчужных лилий?! Создававший в непроглядно чёрные осенние ночи разноцветные хороводы бабочек и светлячков, всю ночь танцевавших у окна её спальни? А в летнюю жару над её домиком шелестели прохладные дожди и плыли сиреневые облака с мордочками белок и зайцев?!
Последние слова он уже кричал, ненавидяще уставясь на хитро улыбавшегося магистра.
– Ну вот ты и ответил сам на свои вопросы, – поднимаясь с сиденья, устало вздохнул маг и оглянулся на окна, – пора мне идти.
Вокруг них загромыхали, защёлкали засовы и запоры, распахнулись двери и ставни, впуская в казарму предзакатное солнце. Последней, как заключительный аккорд, брякнула печная заслонка.
– Гиз… – капитан неверяще смотрел на теряющую очертания фигуру, – но ты же хотел поговорить… о Риселле?!
– Не о ней, а о том, чего хочешь ты… – Маг, не отрываясь, смотрел в окно, и в его голосе звенела горечь. – Ты вот сказал про светлячков и облака… всё правильно, только нужно спросить меня, какие чувства я испытывал, когда их создавал?
– И какие же? – уже понимая, что ответ ему не понравится, не смог удержаться от вопроса Дрезорт.
– Я думал, ну почему я был таким слепым идиотом и двадцать лет смотрел на неё со стороны, не решаясь поговорить чистосердечно?! Двадцать лет мы могли бы быть вместе, Брант! ДВАДЦАТЬ! А вместо этого копили обиды и недомолвки! И потом нам понадобилось ещё десять лет, чтобы всё это распутать… и каждое открытие приносило боль и горечь. А ведь мне нужно было всего лишь один раз сесть рядом с нею и никуда не отпускать, пока не станет ясен истинный смысл всех действий, взглядов и слов.