Поморские сказы
Шрифт:
В море и в непогоду – дома.
А на большой земле – и в штиле, как в тюрьме.
Предисловие
Давным-давно не давала покоя удивившая меня история, которую услышал от поморских старожилов. Сколько ни спрашивал людей, много
Все морские бродяги знают географический термин «Лошадиные (Конские) широты», существующие в Мировом океане. В субтропических широтах северного и южного полушарий есть штилевая полоса (30-35 градусов северной и южной широт), в которой на долгие недели застревали парусники. Из-за недостатка пресной воды и кормов приходилось выбрасывать за борт коней, которых везли из Европы в Новый Свет или из Индии в Европу. Отсюда и их название.
С Конскими широтами связана история о походе поморов в Индию, услышанная мной на поморском Севере.
Возможны ли были такие дальние экспедиции для русских поморов, когда известно, что в те давние времена каждый год, как и ныне, в глубинах морских пропадали бесследно не меньше сотни судов? Об этом – и в книгах Льва Скрябина, не в первом поколении морехода. Он создал удивительные книги-энциклопедии об истории якорей и о вязании морских узлов, и просто о морских историях, и легендах.
Надо сказать, что мореходные качества поморских кочей не уступали ни шведским, ни голландским парусникам и позволяли русским поморам добывать китов у берегов Шпицбергена. В просторах северных морей Гольфстрим начинал истаивать, но успевал донести тёплым течением своим обильный корм – планктон, самое любимое блюдо всех китообразных. Поморы-китобои освоили эту зону. И понемногу к ним в этом нелёгком промысле стали присоединяться китобои Европы. Об этом очень хорошо знают все историки мореходного дела. Веками спорят, конечно, о первенстве в первопроходстве.
Уже в XVI веке Поморье раскинулось обширно и привольно, занимая не только берега студёного Белого моря, но и территорию в бассейнах рек Северная Двина, Сухона, Онега, Мезень, Печора, Кама да Вятка. И в этих пространных территориях устойчиво жил дух вольности, истинного товарищества и не менее истинного свободомыслия.
Сурова была и есть природа нашего Русского Севера. И всем думалось, что эти пространства неодолимы. Но эти суровые просторы вопреки всему создали поморский национальный характер. Выжить и прижиться тут смог человек несравнимой физической и духовной крепости. Развивалась выносливость, отважность, мореходская лихость, трудолюбие редкой красоты. Это и есть самая суть помора. Испокон веков известно, что море не всех принимает, а только своих, мореходных. А храбрецов, это тоже известно, и злое море принимает ласковей, чем трусоватых. Да хоть бы и страшно было, а кто дело делать будет? А если страха нет, так веселей дело делается.
Когда в 1581–1582 годах Ермак с дружиной двинулся за Камень-Урал, в 1583 году по грамоте царя Ивана Грозного был основан Архангельск-крепость на мысе Пур-Наволок на правом берегу Северной Двины. Крепостной стеной был окружён Архангельский Михайловский монастырь. Так был создан первый международный морской порт России.
И всего-то через 60 лет мы вышли к Тихоокеанским берегам, пройдя на кочах, на лодках, пешком, на лыжах, на оленях и собаках больше 7 тысяч километров, открыв нашему миру величайшие реки Обь, Енисей, Лену, Индигирку, Колыму и Амур.
Русский Север – он действительно, по-настоящему истинно русский. Именно народом Поморья спасена наша былинность, наши обычаи, наша уникальная деревянная архитектура, наша эпическая музыкальная история, наши трудовые традиции, ремёсла да великое искусство мореходства в Арктических морях, где Северный Ледовитый Океан стал родным домом.
Вот и поэтому я решился рассказать об удивительном походе поморов, о бесконечно романтической силе Русского Духа, бороздившего моря и океаны нашего не так уж и большого земного шара.
И в наши дни время от времени сквозь туманы веков возрождаются самые древние технологии, сохранившиеся только благодаря памяти народной. Пример тому – казаки-характерники с приёмами бесконтактного боя. Их техника подготовки и тренировок для физического совершенства человека-воина называется – правила. Произносится с ударением на «И». До невиданного совершенства доходит человеческая ловкость да сила. Зная тайны искусства правила, боец мог выйти на схватку со взрослым голодным медведем. Были в быту у народа нашего и такие смертельно опасные развлечения. Медведей-то было не счесть. Были деревни, где промыслом становились медвежата. Их дрессировали и продавали скоморохам, а те разыгрывали бесчисленные пантомимы. Ни одно стечение народа, в особенности на ярмарках, без ватаги скоморохов не обходилось. И популярность медвежьих выступлений была известна на Руси веками. Юродство да скоморошество развились в самостоятельное искусство, и даже – в народный публицизм. Скоморохам позволялось разыгрывать комедийно злых и жадных, жестоких и коварных вельмож. Народ в обиду не давало скоморошество. Целые деревни, увлекаясь таким промыслом, делались центрами осмысления под критическим углом зрения всего, что происходило на Руси. Смех и смешное всегда любили. Со смехом и юмором переживались у нас все исторические невзгоды.
Так и та история, о которой пойдёт речь – о походе поморов в Индию – дошла до меня в виде семейного сказа. От дедов да бабушек, истинных хранителей памяти своего рода.
Было принято в российской деревне в стародавние времена помнить да знать восемь-девять поколений своих родичей. Но пришло время другое, и покатилась бесконечными волнами переездов, перемещений от родных погостов. И стал беднеть святой памятью прошлого нынешний век.
Но если и поубавилось памятливости в материковой России, то берусь утверждать, что у поморов седого от древности Северного Ледовитого океана родовая память крепко знает и больше десяти, а порой и все двенадцать поколений своих предков: от родителей до пра-пра-прапрадедов.
А мы – народ хоть и сговорчивый, но и упрямый, и потому вспомним о несокрушимой духовности нашей и воспрянем вновь.
Владимир Иванович Никольский, питерский учёный – тот самый, что впервые в истории распилил-разъединил клетку и из одной клетки вырастил сначала двух телят, а затем – двух ягнят, утверждает, что генная память – самый стойкий долгожитель. Ген начинает перерождаться только в конце первого тысячелетия своей жизни.
Вага, левый приток Северной Двины, могучей дугой огибая у крутого берега древний город Шенкурск, оставляет после себя великое множество стариц, где, куда ни шагни, осталось и сохранилось до наших дней самое стародавнее.
Но сколько не разглядывай с левого берега, видишь только могучие сосны на береговом крутояре, да самый малый кусок крыши ладного домика – это гостиница. И тогда понимаешь, как тут всё одиноко.
Несколько лет кряду всё зазывал да уговаривал меня Валера Меньшиков побывать в деревне Петровской. Пойти вместе с ним в охотничью суету на водоплавающую птицу. И вот мы тут. Всюду лес что-то шепчет самым лёгким дуновением. И на Ваге-реке после каждого её поворота отмели гладкие, песчаные косы. И на левом низком берегу великое множество стариц с густо заросшими островками, и потому – самые любимые места для утки, гуся да лебедя. Но лебедя сразу решили не брать, уж очень жёсткое мясо. Варить долго надо. Надоест ждать. А на женские шапки, очень популярные, бить грех, конечно.