Поморы (роман в трех книгах)
Шрифт:
— Церкви да иные здания привезены в Малые Карелы из разных деревень как памятники архитектуры и старого быта, — уточнил Панькин. — Музей деревянного зодчества называется.
— А строительство в Архангельске! — продолжал Дорофей. — Какие здания отгроханы! На удивление. Старых деревянных домишек уж совсем немного осталось. Мы вон с Офоней Патокиным искали Вавилу Ряхина, так еле нашли… А еще ты жене про Кий-остров расскажи. Вот где красотища, говорят, — оживился он. — Я хоть и не бывал там, но слыхивал.
— По тоням ее провезем, по побережью, —
— А народ-то у нас какой! — воскликнул Тихон Сафоныч. — Работящий, умный, добрый! Ты ей про народ непременно обскажи.
— Да, да! — поддержал Панькина Дорофей. — У вас там люди приезжие, с бору да с сосенки. Может, они и хорошие, хаять не буду. Но у нас — все свои. Один поп, бывало, крестил… Дружно живем.
— Да я не знаю, что ли? — улыбнулся Тихон. — В общем вы меня перестаньте уговаривать. К родине я всей душой расположен. Только надо все хорошенько обмозговать.
— Вот и обмозговывай да решай поскорее, — словно подвел итог Родион.
Затем объектом поучений стал сын Мальгиных Елисей, который сидел тут же за чашкой чая. Высокий, как и все нынешние парни, светловолосый, прическа по-современному. Большие серые глаза внимательно и чуть снисходительно посматривают на отца, на дядю, на Дорофея с Панькиным. Он слушал, как убеждали дядю переехать на Север, и думал: Пожалуй, напрасно стараются. Дядя все равно там останется: отрезанный ломоть к караваю не пристанет. Во Владивостоке жизнь бойчее, веселее… Эта уверенность у Елисея укрепилась, когда Тихон рассказывал о дальневосточном флоте, о тамошних морских традициях, о знаменитой бухте Золотой Рог…
Но теперь взоры сидевших за столом обратились к Елисею.
— Ну дак что, Елисей, не удалось в институт поступить? — спросил Дорофей.
— Не прошел по конкурсу, — ответил парень, опустив голову. — Тройку схватил…
— Нынче на тройках не ездят. Век не тот, — сказал отец.
— Не горюй, парень, — добродушно ободрил паренька Панькин. — Можно на будущий год повторить попытку. А не лучше ли было бы тебе в мореходку податься?
— Да я с ним говорил, — махнул рукой отец. — Не пожелал он.
Елисей с некоторой досадой отозвался:
— Почему вы, батя, так? Меня тянуло к архитектуре. Но раз не вышло, теперь я должен по другому решать свою судьбу.
— И как будешь решать ее? — поинтересовался дядя.
— Отслужу пока в армии, а там видно будет.
— А все-таки лучше бы тебе в мореходку, — сказал Тихон. — Наша профессия в почете, живем неплохо. Плавал бы капитаном, штурманом или механиком. Поедем со мной, — там у нас высшее мореходное училище есть. Собирай чемодан — и баста!
Тут уж Родион не выдержал и обиженно прервал брата:
— Да ты что, в самом-то деле! Сам от дома отбился и племяша следом тянешь? Видали? — обратился он за сочувствием к Панькину и Дорофею. — Мы его целый час уговаривали, а он все на восток глядит.
Елисей довольно смело вступился за дядю:
— Везде люди живут.
— Видали? — еще больше возмутился Родион. — Каков дядя, таков и племяш!
Вид у него был такой сердитый и обиженный, что Тихон не выдержал и рассмеялся.
— Не расстраивайся, братуха! — весело сказал он. — Мы ведь еще никуда не поехали. Давайте лучше по чарочке.
Тихон выпил стопку, обвел взглядом застолье и вдруг запел:
В синем море волны пляшут, Норовят лизнуть шпигаты. С моряками море пашут Салажата, салажата…— Бывало, эту песенку мы в мореходке пели… Эх! — пояснил он и еще раз повторил:
С мо-ря-ка-ми мо-ре па-шут
Салажа-та, са-ла-жа-та-а-а…
— Все мы салажата в этой агромадной жизни, — философски заметил Панькин.
Через два дня Тихон уехал во Владивосток. На прощанье он сказал брату:
— Насчет переезда я, конечно, подумаю…
Голос его при этом был не очень уверенным, скорее, виноватым.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
1
В конце августа Боевик вышел с приливом на семужьи тони, расположенные на Абрамовском берегу Мезенского залива. Правил судном Дорофей. Груз невелик — продукты для рыбаков-семужников да кое-что из снастей. Капитан рассчитывал вернуться в село к вечеру. Стоя в рубке у штурвала, он вглядывался в очертания берега, который тянулся слева по курсу, посматривал в небо и изредка на компас.
С утра было облачно и прохладно. Дул ровный северо-западный ветер — побережник. Но во второй половине дня облака ушли за горизонт, и небо стало чистым, ничто не предвещало ненастья.
Ритмично работал дизель, волны шумели и плескались о борта. Судно шло полным ходом.
И вдруг полоска берега куда-то исчезла. Ее вроде бы затянуло плотным туманом. Дорофей сверился по компасу и удивился: берег должен быть совсем близко, но его не видно, хоть погода — яснее некуда. Дорофей приметил, как полоса тумана, расширяясь, быстро двигалась к бортам судна со стороны берега. И какой-то странный туман: то он редел, почти исчезал, то становился очень плотным. Вот уже и нос Боевика словно бы растворился в нем.
А с неба ярко светило солнце, клонившееся к горизонту и заливавшее рубку теплым спокойным светом.
Никакого тумана быть не должно, — подумал капитан. — Неужели у меня что-то со зрением случилось? — Он свободной левой рукой стал протирать глаза. Зажмурился от солнца, снова открыл глаза, но на море по-прежнему плавал туман, зыбкий, изменчивый, словно пар… Вот вдали обозначился высокий обрыв на берегу и тут же исчез из виду. — Вести судно дальше нельзя, — решил Дорофей. — Надо либо стать на якорь, если это в самом деле хмарь, либо передать штурвал Андрею, если глаза подводят…