Поморы (роман в трех книгах)
Шрифт:
3
Панькину было легче, чем Климцову: Тихон Сафоныч проработал председателем колхоза тридцать лет и знал здесь каждого — каков у него характер, каковы семья и достаток. Ему было известно, какими интересами живет человек, чего добился, о чем мечтает. Словом, любой колхозник был перед Панькиным как солдат в строю перед старшиной, у которого все на учете, вплоть до того, у кого на какой пятке мозоль.
Климцову же пришлось знакомиться с людьми заново, изучать их характеры и способности. И, быть может, поэтому он
Поднаторевший в практических вопросах главбух заметил, что новый председатель водит на помочах своих подчиненных, хотя они в том и не нуждаются, и по долгу старшего товарища сказал об этом Климцову, посоветовав ему не распыляться.
— Я хочу во всем убеждаться лично, — возразил ему Климцов. — Все видеть, все знать.
Он уже привык к некоторой самостоятельности, и голос у него приобрел административные нотки.
Но Митенев стоял на своем:
— Больше доверяй людям. Зачем ты вчера копался в двигателе на электростанции? Весь день возился, а дела в конторе стояли. А на тоню с трактором поехал для чего?
— Надо было опробовать новый способ забивки кольев у неводов.
— Без тебя бы опробовали. Есть техник рыбодобычи. Его это дело. Проторчал там два дня, а телефон в конторе звонил, как заведенный: начальство требует Климцова, а его нет.
— Вы хотите сказать, что я неправильно руковожу хозяйством? — насторожился Климцов.
— Не то, чтобы неправильно, но, подменяя своих подчиненных, ты этим снимаешь с них ответственность. Я хочу тебя видеть настоящим председателем, а не затычкой…
— Это я-то затычка? — возмутился Климцов. — Как вы можете так говорить?
— Ну, затычка, может, и грубо сказано, да лучшего слова не подберешь. Не обижайся, слушай стариков. Они жизнь прожили…
— Эти старики только мешают, — не сдержался Иван Данилович и резко, со стуком задвинул ящик стола, в котором перед этим что-то искал. — Надоели со своими советами.
— Ну вот! Ты еще и зазнаваться стал. Это уж совсем ни в какие ворота.
Обиженный Митенев вышел из кабинета. А через несколько минут Климцов явился к нему в бухгалтерию.
— Извините, Дмитрий Викентьевич. Погорячился я. Незаслуженно обидел вас. И в общем вы правы, а я не прав… Не совсем прав.
— Да ладно, чего там, — примирительно ответил Митенев. Ему стало неловко от того, что председатель извиняется в присутствии работников бухгалтерии.
Как бы там ни было, Иван Данилович бил в одну точку: всю осень занимался организацией базы для промысла серки. На него обрушился целый ворох хозяйственных забот, и все они были срочными. Заключение договоров с соседними колхозами на долевое участие в промысле, выбор места для строительства цеха и склада горючего, заготовка лесоматериалов, проволочных сеток, металлических волокуш, контейнеров, цинковых строп, спальных мешков, продуктов, оборудование общежития на период промысла — все требовало внимания. Дел было так много; что Климцов совсем закрутился.
Фекла застала его в самый разгар больших хлопот.
— Ну слушаю, — нетерпеливо вымолвил председатель. — Что случилось?
— Да ничего не случилось. Что такое может случиться? Я, Иван Данилович, хочу вам напомнить о ферме. Хоть дел у вас и много… Хоть бы фундамент заложили, и то бы дояркам веселее стало…
— Заложить фундамент и оставить его на неопределенное время, заморозить материал и деньги — так в строительной практике не принято, — сухо сказал Климцов.
Фекла опустила глаза.
— Я все понимаю, Иван Данилович. Но стена-то, та, что на северной стороне, выпучилась! Сруб осел, и бревна наружу выставились…
— Знаю. Пошлем плотников, схватим стену вертикальными брусьями, стянем болтами.
— Ну тогда ладно уж…
Климцов вздохнул с видимым облегчением и даже улыбнулся.
— Как поживаете в замужестве? — спросил он.
— Хорошо живем. В согласии.
— Так, так… — Климцов поглядел на нее с затаенным любопытством и подумал: Вот ведь как бывает! Женятся под старость. Неужели это уж так необходимо? И что за любовь у них? Мудрено понять…
Молодость иной раз бывает несправедливо жестока к пожилым людям и судит об их поступках с убийственной иронией. За плечами Ивана Даниловича не было ни холодной сиротской юности, ни работы на хозяина. Не ведал он и постылого одиночества, когда не с кем поделиться горем и радостью, и вечного ожидания человека, с которым можно разделить и то и другое. Такого одиночества, когда человек может замкнуться в себе, очерстветь душой, стать эгоистом и себялюбцем… Не пережил он, как Фекла, и сомнений, придет ли наконец желанный друг, поэтому ему и трудно было понять ее.
— Вот какое дело, — обратился он к ней, снова переходя на деловой тон, — к весне, к началу промысла, нам потребуется больше молока. Приедет много людей: авиаторы, зверобои соседних колхозов. Всех надо кормить, и кормить получше. А план сдачи нам не уменьшат и фондов на внутреннее потребление не увеличат. Вы поняли меня?
— Поняла. Будем стараться, — ответила Фекла, а про себя подумала: Хорош председатель! Ферму не строит, а молока ему давай побольше.
Затем к Ивану Даниловичу явился Елисей Мальгин. Он поздоровался, сел на стул, положив длинные узкие ладони на колени, обтянутые синими джинсами.
— Такое дело, Иван Данилович, — начал он. — Мне дали отсрочку от призыва до мая.
— По какой причине?
— Не знаю. И теперь мне надо подумать о работе. Батя послал к вам.
Иван Данилович мысленно отметил, что Елисей — ладный парень и ведет себя свободно и уверенно. Правда, Климцову не очень поглянулись узкие джинсы и легкомысленная курточка с молниями, донельзя потертые. Но что поделаешь, коль и до сельской молодежи городская мода дошла?
— Чего-чего, а работы хватит. Чем бы ты хотел заняться? — спросил он Елисея.