Помощница ангела
Шрифт:
— Вот будет штука, если мы обе грохнемся, — пробормотала Алёна, приподнимаясь и цепляясь за ручки.
— Прелесть, — откликнулась Лидия Матвеевна, глянув на отражение в зеркале, которое висело на стене холла, — битый небитого везёт.
Обе фыркнули и продолжили путь. Посреди кабинета стоял рабочий стол из тёмного дерева, накрытый стеклом, весь какой-то поцарапанный.
— Это я из своего университетского кабинета забрала, — объяснила Лидия Матвеевна, — его вроде выбрасывать собрались, когда меня… выбросили. Мне жалко стало, перевезла домой.
Вдоль стены шёл книжный шкаф, забитый
— Садись. Не подоконник, конечно, но сидеть на нем тоже удобно. Я-то знаю, я в нём жила, пока Зина мою карету не привезла.
Алёна хихикнула, и Лидия Матвеевна отправилась за подносом с чашками.
Чайник и маленькая, с одной конфоркой, электрическая плита стояли в спальне. Домработница Наташа готовила внизу на большой кухне еду на неделю, потом переставляла её в холодильник на втором этаже, а Лидия Матвеевна всю неделю разогревала себе обеды на этой плитке. На ней же варила вечером гречку.
Она налила чай, а потом, подумав, капнула валерьянку — и себе, и Алёне. Достала из шкафчика, где хранила крупы и печенье, упаковку шоколадных конфет — Зина как-то ночевала (давно это было) и оставила.
Алёна взяла чашку в руки, а от шоколада отказалась наотрез.
— Ну съешь хоть маленький кусочек. Как лекарство!
— А вы завидовать будете?
— Зачем мне завидовать?! Я привыкла! Я себя контролирую.
— Нет. Настоящие друзья так не поступают.
— О, Боже. Ну что ты за идеалистка! Хорошо. Рассказывай про Жулиану.
Лидия Матвеевна положила коробку с конфетами на письменный стол, объехала его и уселась за ним поудобнее.
— Джулиану, — поправила Алёна, — когда я была маленькая, — ну, было мне лет девять или десять… Я выдумала себе страну. В ней я была… ну… как бы это…
— По меньшей мере — королевой, — серьёзно сказала Лидия Матвеевна.
Алёна слегка покраснела. Чтобы не смущать девочку, Лидия Матвеевна взяла листок бумаги и принялась что-то чертить.
— Не совсем королевой, — наконец продолжила Алёна, — нашим правителем был Сальвадор. А мы с Алексом просто выполняли его задания. Нашу страну захватили завоеватели. Такие… большие лягушки. Которые ходят на задних лапах и умеют разговаривать. Серые. Не зелёные. Они захватили власть и обижали мирных жителей. А мы…
— Так вы были повстанцами, — сказала Лидия Матвеевна.
Алёна пару секунд изучала её лицо — не смеётся ли? Ведь Алёна никогда и никому не рассказывала про свою страну. Она часто играла в неё, не только когда ей было девять, но и сейчас. Хотя, если честно, игрой Алёна свою страну не считала. Просто перевоплощалась в Элен, отважную и сильную, которая вместе с другом помогает жителям скинуть с себя власть злых лягушек. Обычно Алёна играла в ванной, представляя, что шампунь и паста — это переговорные устройства, по которым они получают приказы от Сальве, как они называли его, а зубные щётки — это на самом деле лазерные мечи.
— Да, мы были повстанцами. Поэтому нам всё время нужно было прятаться и шифроваться. Мы отслеживали отряды лягушек и придумывали, как с ними справиться. В нашей Картории была лаборатория, где мы разрабатывали разные виды тайного оружия. Я руководила лабораторией, а Алекс был партизаном и… иногда его брали в плен.
— У тебя в классе есть Алексей, в которого ты влюблена? — вдруг спросила Лидия Матвеевна.
— Нет, — покачала головой Алёна, — Лёша есть, даже двое, но это… не то. Понимаете… У нас в Картории очень жёсткие правила на этот счёт. Мы с Алексом не должны были влюбляться друг в друга ни в коем случае. Иначе нас разлучат. Сальвадор считал, что чувства мешают делу. И он рассылал парочки по разным планетам.
— Но ты-то в Алекса всё равно была влюблена.
— Мы оба были. Но потом по приказу Сальвадора стёрли в себе любовь волшебным ластиком. То есть я-то стёрла, а он… Я не знаю.
Алёну вдруг словно обдало горячим паром. Как же так? Что на неё нашло? Зачем она стала рассказывать Лидии Матвеевне про Карторию? Она ведь никогда и никому… Это звучит как бред, детские выдумки! Во всём виновато путешествие по крыше. И что теперь? Лидия Матвеевна не хочет ей даже доверять, а она, как дурочка, растрепала о самом дорогом, что у неё было, о самой важной в жизни тайне. Она ведь видела Алекса своими собственными глазами. И разговаривала с ним. И… вдруг он теперь не вернётся к ней?
— А Джулиана… Это твоя соперница? — спросила вдруг Лидия Матвеевна.
Алёна повеселела. Надо же! Назвать Джулиану соперницей!
— Что вы! Это королева Мудрых Птиц. Понимаете, нам помогают не только ребята из лаборатории, которые соображают, как с научной точки зрения всё разработать против этих лягушек. Но и Птицы. Они огромные тоже, в человеческий рост. Похожие на сов. Мудрые птицы отвечают каждая за своё. Кто-то может подсказать, как обхитрить противника. Кто-то помогает догадаться, каков будет следующий шаг. А Джулиана, она вообще моя подруга. И я с ней советовалась, если у меня трудности. К Птицам любой может прилететь и посоветоваться. Для этого они укладывают человека в такой гигантский гамак, раскачивают его и разговаривают тихонько. Обычно мы прилетали к Джулиане по ночам. Я ложилась в свою кровать и представляла, что это…
Алёна осеклась. Она поняла, что Лидия Матвеевна давно уже не слушает её. Она всё чертит и чертит что-то. Или пишет. Хотя нет, скорее чертит.
— Ну ладно, — с усилием сказала Алёна, — давайте про что-нибудь другое поговорим.
— Встать сможешь? Посмотри сюда!
Алёна встала, обогнула стол и… обомлела.
На листке выстроились все-все. И Мудрые Птицы во главе с Джулианой. И огромные мерзкие лягушки на задних лапах. И гамак. И Алекс. И даже она сама, Элен, в белом, каком-то космическом костюме. Похожая на неё, Алёну, но в тысячу раз прекраснее.
— Кто вас научил так рисовать?!
— Это не умение. Это скорее рефлекс. Видишь ли, мой отец был известным иллюстратором. Рисовал для «Крокодила» в советское время. И для газет. А мне досталось по наследству… ну, хорошо, умение, но оно явно непрофессиональное. Просто если меня что-то поразит до глубины души или восхитит, я могу это зарисовать. А что, похоже?
Алёна молчала. Она была потрясена. То, о чём она мечтала, было здесь, на бумаге. И можно было не бояться, что оно исчезнет.