Помощница ангела
Шрифт:
Он ведь не похож на них… Алёна была рослая, в маму. Как говорила Милочка: «Сибирская порода». А папа — ростом чуть выше Алёны. И ходит сгорбившись, напряжённо глядя под ноги, словно боится нечаянно наступить на что-то по дороге.
Вот он сгорбился ещё больше, залез в свой автомобиль (или космический корабль?), поднял стекло, кивнул Алёне.
Погружённая в раздумья, она проводила машину взглядом и вдруг спохватилась, что не сказала про Рину. Надо найти садовника и сказать ему. Но садовник придёт только в двенадцать, а сейчас половина десятого. В десять её ждут Вик и Энджи. Ладно,
Глава 4
Зинка Кабанова
Мимо толкала коляску толстая мамаша. Она говорила в мобильный телефон:
— Нет, таки, вы думаете, что-то есть в моей груди? Таки вы ошибаетесь. Она пустая, эта грудь. Молока вы там не найдёте. И этот паршивец всё равно её требует. Таки это соска, а не грудь. Но я не могу быть соской, я занятая женщина.
Ангелина поморщилась и дала себе слово никогда не заводить детей и уж точно не кормить их грудью. Она пробьётся в люди и станет заколачивать бабки. Чтобы никогда в них не нуждаться.
Потом прошли две тётки в обтягивающих шортах-велосипедках и грязных, измазанных землёй, растянутых футболках. Они пели песню. «Не слышны в саду даже шо-орохи».
— Ой, — одна остановилась, поправила очки и всплеснула руками, — это же Таткина внучка. Гелюшка? Как ты выросла…
— И правда выросла, — подхватила другая, — эх, Гелюшка.
Она явно не помнила Ангелину, но ей всё равно было, что подхватывать — хоть «Подмосковные вечера», хоть «Гелюшку». За «Гелюшку» Ангелина с удовольствием врезала бы обеим, но тут подошёл шатающийся усатый мужичок, и они втроём ни с того ни с сего расхохотались. Ангелина сообразила, что все трое — пьяные.
Она проводила их глазами и подумала, что странно всё-таки слышать про бабку — Татка. Бабка и есть бабка. Старая, больная и вредная. А Татка — это как будто про девчонку говорят. А бабка, по мнению Энджи, девчонкой не была. Такой вот и родилась, старой, больной и вредной.
Наконец на велике подъехал Вик. Он посигналил.
— Брюссель! — бросила ему Ангелина.
— Лондон! — ответил Вик и слез с велика.
— Найроби!
— Иерусалим!
Он аккуратно прислонил велик к забору старой Кабанихи и махнул подошедшей Алёне.
— Минск.
— Канберра.
— Была уже вчера.
— Тогда… К… К…
— Пожалей его, — попросила с улыбкой Алёнка.
— Обойдётся, — усмехнулась Ангелина. Ещё чего — жалеть Вика. У него мамаша работает в музее. А он хвастал, что историю уважает. Так пусть отвечает! Сам, между прочим, предложил в столицы поиграть. Теперь вон пыжится.
Вик и правда даже покраснел от напряжения. Краснота проступила сквозь веснушки, и он со своими пухлыми щеками стал похож на синьора Помидора.
— Сейчас я вспомню… я вчера атлас смотрел.
— А я не смотрела.
— Врёшь? — поразился Вик.
— Не-а.
Ангелина смотрела столицы в интернете (специально сгоняла на местную почту), но не говорить же об этом синьору Помидору. Пусть лучше думает, что она гора-а-здо умнее.
— Ладно.
Вик почесал голову.
— Вик, а чего ты с нами все шерохаешься? — вдруг спросила Ангелина, — шел бы к парням.
— Так все разъехались, — пробормотал Вик, — лето же… Мишка к бабке под Тулу уехал…
— А Димка рыжий?
— Он же мелкий. Чего мне с ним делать-то?
— Зануда ты, Вик, — скривилась Ангелина, — слова доброго у тебя не допросишься!
— А! Ты про это? Мне с вами очень интересно!
— А нам с тобой нет! — отрезала она, — потому что ты даже в города нормально играть не можешь.
— Я сейчас… К… Алёнка, книжку мне принесла?
— Ага. На багажник тебе прикрепила.
— А что рисуешь?
Девочка сидела на корточках и палочкой чертила какое-то подобие ключа.
— Да вот, загадку про принцессу пытаюсь вспомнить. Что-то типа гуляла она по лесу и что-то потеряла. Не помните?
— В моём детстве не было загадок про принцесс, — хмыкнул Вик.
— А ты, Энджи?
— А чего это ты вспомнила?
— Не знаю. Я вообще люблю вспоминать детство. Здоровское было время. Во всё веришь… Я тогда была счастливее, чем сейчас.
— А по-моему, мы в детстве были идиотами, — сказала Ангелина, — именно, что во всё верили. Такие наивняги… Ничего не знали. Как дети делаются, не знали. И взрослым верили. А они всё врут.
— Ты бы не хотела снова маленькой стать? — спросил Вик.
— А ты что, машину времени собрался изобрести?
— Нет, но если бы мне предложили…
— Не, ни за что. Я в детстве фишку не секла. А сейчас насобачилась. Так что — нетушки, мерси, идите в баню…
Алёна же подумала, что она, к сожалению, в детстве «секла» слишком много «фишек». И про то, что родители всегда разговаривают друг с другом, как будто фехтуют. И что у Милочки под Орлом болеет племянница, а лекарство приходится привозить из Германии, потому что в России оно не продаётся. И про собак, которых сначала приучают к себе, а потом, когда надоедают, отвозят за три деревни и бросают. И вообще про всю несправедливость…
Но всё равно — она была счастлива. Потому что Картория была рядом, близко, стоило запереть дверь ванной и — оп! В зеркале вместо Алёны появлялась Элен в серебристом костюме, готовая к битве со всеми несправедливостями сразу.
— А я думаю, что в детстве… — начала Алёнка, но не закончила, потому что к воротам Кабанихи подкатила машина.
Ангелина впилась глазами в новенький «Фиат». Ладный, синенький, блестящий, как леденец. Так это Зинка Кабанова, дочка Кабанихи! Вылезла из машины и говорит: