Пончик с гвоздями
Шрифт:
– Трудилась… Ну, она, конечно, работала, только вот где… Ах да! Она в газете трудилась. А называлась газета «Правда в глаза», замечательная такая, политическая.
– Вы не могли бы показать хотя бы номер той газеты? – надавил Акакий.
Хозяин почесал себя где-то за ухом и пригорюнился.
– Не мог бы. Мы же макулатуру не собираем. У меня на нее просто аллергия. Вы себе не представляете – только Машка начинала говорить про газету, я тут же начинал чесаться. Сыпью покрываться. Нет, у нас нет номеров газеты. Маша… она… берегла меня… моя горлинка… – скривился Никита Гаврилович,
– Ну, хорошо, ваша супруга работала в газете. А друзья у нее были? Насколько мне известно, – Клавдия сделала значительную паузу, – насколько мне известно, газетчики очень общительный народ, у них должно быть множество друзей и просто тучи знакомых. У Марии были друзья?
Вдовец ненадолго задумался.
– Подруга была, еще Архиповы были, а вот туч не было, это точно. К Архиповым мы всегда ездили в карты играть. Уже и не хотелось, но те так упрашивали каждый раз, ну так просили… приезжайте, мол, нам с вами такая веселуха. И не хочешь карт, а как людей обидишь? Они на улице Красной Армии живут, дом два, квартира сто двенадцать. Такие люди хорошие… Только на деньги жадные – когда попросишь, никогда не дадут. И чего, спрашивается, жалеть? Вот жмоты! Они и есть жмоты, прямо вспоминать о них не хочется.
– Так Мария играла в карты? – насторожилась Клавдия. – И что, много проигрывала?
Хозяин дома посмотрел на нее как на идиотку.
– Ничего она не проигрывала. Мы же не на деньги играли. Чем вы слушаете? Я же вам говорю: Архиповы – жадюги редкостные. Да разве же они станут в карты играть на деньги?
Из соседней комнаты донеслось нетерпеливое покрякивание. Вероятно, кто-то уже устал дожидаться Никиту Гавриловича и вот так скромненько решил о себе напомнить. Клавдия навострила уши: интересно было бы узнать – кто?
– А что подруга? Вы говорили, подруга у Марии была, – напомнил Акакий.
– Ну да, была. С ней Машка сама дружбу водила, мне с ними никакого интересу не было сидеть лясы точить. Наташкой звали подружку-то. Петины их фамилия. Сначала она здесь, в нашем подъезде, с мужем жила, а потом они съехали. Я еще первое время водился с ними, с мужиком ее, с Юркой, пару раз за бутылкой посидели, а потом… Он таким дерьмом оказался! Он сказал Наташке, что я – клоп. Нет, представьте, да? Я с ним сижу, водку кушаю, а он потом меня же перед бабами позорит. Какой я ему клоп? Я вон вешу восемьдесят шесть кило, где он таких клопов видел, очкарик!
– Вы их адреса не знаете? – на всякий случай спросила Клавдия.
– Не знаю… – обиженно пробубнил хозяин дома, но тут же поправился: – А зачем мне его знать? Вон, их телефон в книжке записан, сейчас скажу, если вам так сильно охота.
Клавдии Сидоровне было охота, и она терпеливо подождала, когда Зудов притащит замусоленную книженцию и продиктует номер.
– Ну что же, мы вас больше не будем задерживать, но, если у нас появятся вопросы, придется вас навестить еще раз. Надеюсь, в ближайшее время вы никуда не собираетесь отправляться путешествовать?
– Мне, знаете ли, не на что! – злобно выкрикнул вдовец и снова скорчился, выжимая слезы. – Хорошо еще, что Машенька моя, Манечка… Любовь моя единственная… Красавица моя… сердечко…
Из закрытой комнаты снова донеслось кряхтение, на сей раз возмущенное, и Зудов поубавил обороты:
– Хорошо еще, что Маша оставила страховку. Где она, кстати? Давайте уже, а то столько времени мозги накручиваете, а о самом главном… Давайте ее мне. Я ее сберегу, как память о моей…
– Да нет же у нас страховки, сколько раз повторять, у нас-то она откуда? – удивилась Клавдия непонятливости Зудова.
– То есть… как это у вас нет? А где она? – побледнел хозяин дома.
– Ну… наверное, где-то дома. Где Мария Викторовна хранила свои документы? Посмотрите, может, там, – посоветовала Клавдия.
– Я… посмотреть… Да я всю хату вверх дном переверну! Что ж вы раньше-то не появились, язви вас в душу! Специально, что ли, ждали, чтобы я весь до нитки продался? Танька! Танька, чтоб тебя разорвало! Ты чего там, уснула? – ломанулся Никита Гаврилович в соседнюю комнату, и оттуда раздался недовольный женский голос.
– Ну чего? Опять надрался? Господи, дай же мне выспаться! – старательно делала вид, что только что пробудилась, некая мадам, судя по голосу, совсем не младого возраста. – Дома дети донимают, мужик, здесь ты, как больной зуб, честное слово…
Тонконогий вдовец еще прикрикнул на нее для убедительности, и до обитательницы закрытой комнаты стало наконец что-то доходить.
– Ты чо? Кто пришел? А чо открыл? Вот дурень! Скажут моему Тольке, он тебе первому башку снесет. Нет, первой все же мне. И чо орешь-то? – послышался громкий шепот.
Никите Гавриловичу некогда было думать о конспирации, поэтому он орал, не думая о гостях.
– Вставай давай! Надо Машкину страховку найти! Представь, она, оказывается, еще и застраховаться успела. Нет, молодец у меня баба, жаль, пристрелили…
– Дурак, не пристрелили бы, фиг бы ты страховку увидел, – недобро усмехнулась невидимая Танька.
– Да уж, что ни делается, все к лучшему.
Распузоны просто не могли больше слышать их перебранку. Даже Клавдия, которая все еще настороженно относилась к погибшей, брезгливо передернула щеками. Супруги прекрасно понимали, что сейчас Зудову будет явно не до ответов на их вопросы, но решили мужика просто помытарить. Да и собеседницу хотелось разглядеть получше.
– Никита Гаврилович, – появилась в дверях комнаты Клавдия. – Мы же с вами еще не закончили беседу.
Никита Гаврилович, похоже, ни на какую беседу уже не рассчитывал. Он вообще не мог ни о чем думать, кроме как о страховке. Он метался по комнате и переворачивал все вверх дном. Воспользовавшись моментом, Клавдия Сидоровна могла спокойно оглядеться. Вторая комната была более обставленной. Вероятно, до нее еще не добрались жадные руки изготовителя клипов. Широкая, роскошная кровать, вычурное зеркало, небольшое бюро, которое имело несколько маленьких ящичков с замком. Никита Гаврилович теперь возился возле него, кряхтел, пыжился, но взломать не мог, а ключей у него, похоже, никогда не имелось. На кровати разлеглась дама непонятного возраста в полинявшей сорочке, которая, не обращая внимания на присутствующих, снимала с головы бигуди.