Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)
Шрифт:
В Москву Ник. Запольский попал по семейным обстоятельствам. В Краюху прибыла из Москвы на гастроли хорошая эстрадная группа. Ее душой была симпатичная администраторша Алла Павловна. Через два часа после прибытия Алла Павловна знала по имени и отчеству всех руководящих деятелей, директоров магазинов, начальник вокзала, дежурного по милиции. И ее все узнали и даже успели полюбить.
Алла Павловна обладала многими достоинствами: веселым нравом, добротой, пышным бюстом, приличным заработком, отличной однокомнатной квартирой на Новопесчаной улице, за которую ей предлагали две роскошные комнаты в коммунальной квартире в Новых Черемушках.
Ник.
Ее сердце екнуло — он! Серые, навыкате, грустные глаза Ник. Запольского добили беднягу. Через три недели сияющая от счастья Алла Павловна увезла из Краюхи благодарность местных властей за приятные концерты и свидетельство о законном браке с гр. Николаем Петровичем Ватрушкиным (Запольским).
Вскоре краюхинцы, читая в московских газетах статьи Ник. Запольского, восхищенно делились впечатлениями:
— Знай наших! Читали, как он драматурга Яблокова разложил! Не читали? Да вы посмотрите, как он пишет: «Конфликт удручающе привычен, характеры бледные, мысли прописные. Великое отражается в обыденном, но оно отражается и в великом. Это понимает Погодин, а Яблоков не понимает. Действующее лицо — это характер. Это превосходно понимают Арбузов и Штейн. А Яблоков не понимает. Действие тоже нужно. Это понимает даже Шток, а Яблоков не понимает…»
Видели? Вот вам и Запольский!
Рассказывали, что редактор «Трудового края» Курагин и начальник отдела культуры исполкома Плаксин получили в соответствующих инстанциях нахлобучку за то, что не смогли удержать в Краюхе такую мощную культурную силу. И правильно! Если по совести говорить, сколько раз Ник. Запольскому отказывали в квартире…
Впрочем, пора главу кончать. А то автор увлекся: начал с Ивана Грозного, а кончил театральным критиком. Точь-в-точь как Завивалов — секретарь Краюхинского городского Совета. Соберется речь держать о решениях сессии по благоустройству, а потом разойдется и пойдет чесать про лодочную станцию да о страховых платежах. А уж если, не дай бог, сядет на любимого конька — задолженность по квартирной плате, не унять.
Тем временем Кузьма Егорович Стряпков все еще торопливо шагает в гору.
Дело у Кузьмы Егоровича действительно неотложное. В полночь к нему постучалась дочь Юрия Андреевича Христофорова — Зойка.
— Папа просит вас срочно прийти.
Боже ты мой, как не хотелось Стряпкову выходить из дому! Вечером Кузьма Егорович сводил Капу в кино, потом немножко прогулялись по набережной. Вернулись почти в одиннадцать, напились чаю. И только-только заснули, вдруг, нате вам, стучат.
У калитки Христофоровых Стряпков встретил директора заготконторы Коромыслова. Коромыслов усмехнулся, кратко сказал: «Привет!»— и пошел своей дорогой.
Христофорова Кузьма Егорович нашел в беседке. Хозяин собирал со стола осколки разбитого стакана.
— Видел гуся? — со злостью спросил Христофоров.
— Не уступил?
— Уступит такой мерзавец, дождешься… Черт с ним. Давай собирай всех. Как всегда.
— Слушаюсь.
— Выпьешь?
Пить теплую, противную водку, да еще ночью, Стряпкову не хотелось. Он вспомнил про Капу: «Неудобно, приду с запахом…» — но с готовностью ответил:
— Отчего ж не выпить.
Кузьма Егорович приподнял со стола глиняный Кувшинчик.
— Что это?
— Бальзам. Черный рижский.
— Что с ним делают?
— Это Коромыслов любит водку разбавлять. Хочешь, попробуй.
— Нет, лучше уж натуральной. Только не из чего. Это он стакан кокнул?
— Я сам. Сходи к жене, возьми стопки. Огурцов захвати.
— Слушаюсь…
И вот сейчас, на рассвете, Кузьма Егорович извинился перед полусонной Капой за беспокойство, нежно поцеловал ее в ушко, бережно укрыл ее розовые плечи пуховым одеялом и покинул теплую постель. Ему надо обойти квартиры некоторых заинтересованных лиц и сообщить приказ Христофорова: «Собираемся, как всегда!»
Конечно, всего бы проще воспользоваться телефоном, но, к сожалению, краюхинская полуавтоматическая стация еще не полностью удовлетворила все заявки на установку домашних телефонов и, кроме того, Христофоров раз и навсегда запретил Стряпкову обращаться к заинтересованным лицам по проводам.
— Вдруг кто-нибудь случайно вклинится? Береженого и бог бережет!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
рассказывающая, где Юрий Андреевич Христофоров хранил свой капитал
Пора сообщить, кто такой Юрий Андреевич Христофоров, какое он имеет право ночью беспокоить Стряпкова и почему Кузьма Егорович не рискует отказываться даже от теплой водки. Христофоров появился в Краюхе после войны. В довоенные годы он находился за тридевять земель, на сибирских и дальневосточных просторах, и старые милицейские работники в этих отдаленных краях до сих пор рассказывают молодым оперативникам о том, как от них уходил в самый последний момент «деловой человек», оставляя в разных «снабах», «сбытах» акты на списание: «на порчу продуктов в пути», «по норме отходов», «на потери от грызунов». Подвизаясь в одном глубинном леспромхозе, Юрии Андреевич списал однажды по акту живую четырехлетнюю лошадь. Много месяцев этот акт цитировали на районных и областных совещаниях и конференциях: «Лошадь по кличке Дунька поздно ночью возвращалась домой и, потеряв условные рефлексы, свалилась в канаву и скончалась навсегда и по таковой причине была прирезана и захоронена». Навсегда скончавшаяся Дунька, переименованная в Злюку, была, через год обнаружена в другой области, а следы Юрия Андреевича, прихватившего с собой около ста тысяч рублей, словно растаяли.
Меняя жительство, Юрий Андреевич никогда не оставлял на старом месте жены, денег на личном счету в сберегательной кассе и фотоснимков. Жену он нежно любил и не мог обходиться без нее более трех дней; сберкассы у пего доверием не пользовались; а фотографироваться он не терпел ни в профиль, ни тем более анфас.
Единственный снимок докраюхинского периода жизни Юрия Андреевича, хранившийся в семейном архиве Христофоровых, был сделан в начале XX века, перед первой мировой войной.
На пожелтевшей картонке через дымку, нанесенную временем, можно было рассмотреть семью из трех человек. Папа был запечатлен стоя. Его щеки подпирал высокий тугой воротничок. Волосы гладко причесаны на прямой пробор, с «бабочкой», уложенной на низеньком лбу. Кончики усов подняты, совсем как в ранней молодости у кайзера Вильгельма. Цепочка, соединявшая жилетные карманы, перстень с квадратным камнем «под печать» на безымянном пальце левой руки, широкое обручальное кольцо — все говорило о зажиточности. Пухлые, широко расставленные пальцы правой руки опирались на стопку лежавших на высоком столике книг, которые давали понять, что печатное слово не чуждо господину Христофорову.