Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)

ПОНЕДЕЛЬНИК — ДЕНЬ ТЯЖОЛЫЙ

(сатирический роман)

Великолепна Краюха зимой — вся в сказочном инее. Еще прелестнее она летом, опоясанная серебристо-синеватой лентой малосудоходной реки Сети, в зелени садов, с тенистыми аллеями двух бульваров и Центрального парка культуры и отдыха. Самое подходящее время для осмотра Краюхи — утро, часов так в пять-шесть. Хороша Краюха в эти утренние часы. Она еще не совсем проснулась, но уже открыла глаза, потянулась слегка. Толчеи на улицах еще нет. Колхозные автомашины и три грузовика райпотребсоюза, доставившие на рынок на комиссионных началах дары щедрой земли и самоотверженного труда, уже прогромыхали. Над пробуждающейся Краюхой тишина, только скрипят двери вытрезвителя, выпуская двух малоизвестных кратковременных посетителей и одного завсегдатая, бывшего парикмахера, ныне пенсионера Сафончикова. Дежурный милиционер, увидев, что Сафончиков, подтягивая на ходу черные брюки из чертовой кожи, понесся по привычному маршруту на рынок — ибо именно там раньше всех открывается пивной ларек, с досадой хлопнул дверью.

Дворники полили центральные улицы. По асфальту на солнечной стороне бежит легкими облачками пар. С Горелой улицы въехал было на Центральную запоздалый представитель некоего обоза, но соловьиная трель бдительного постового решительно повернула его в объезд, на боковые транспортные пути.

Из раскрытых дверей пекарни вкусно пахнет свежими булками и ванильными сухарями. По ступенькам почтамта слетела веселая стайка девушек-письмоносцев — пора разносить вчерашние центральные газеты и сегодняшний, пахнущий краской номер «Трудового края».

Пройдемтесь по улицам Краюхи, полюбуемся ее новыми домами, недавно сданным в эксплуатацию кинотеатром «Спартак», заново отремонтированным фирменным магазином «Свежая рыба». Повсюду высятся краны: на Суворовской строят дорожный техникум, на Советской — ремесленное училище и жилой двадцатичетырехквартирный дом, на Горелой — два дома, на Пушкинской пристраивают к ветеринарной лечебнице новый корпус, на Некрасовской возводят, правда уже пятый год, картинную галерею, на Спортивной заканчивают баню, при которой, согласно информации «Трудового края», будет бассейн для плавания.

А сколько застройщиков без всяких кранов, с минимальным применением современной строительной техники, сооружают разукрашенные деревянной резьбой индивидуальные особняки, повергая в мучительные размышления работников горплана! Размышлять есть над чем: лесу, цемента, кирпича, разной кровли, стекла и прочих материалов продано домов на сто с небольшим, а возводится в два раза больше…

Впрочем, не будем в розовые утренние часы углубляться в торгово-строительную статистику, а спустимся по Центральной улице к новому железобетонному мосту через Сеть. Гранитные парапеты влажны от росы. Хотите получить удовольствие — бросьте с моста в воду окурок и проследите за ним. Сначала он немного покружится около сваи, потом плавно двинется в путь и, кивнув на прощанье, скроется за поворотом. Сразу вспомнится детство, бурный весенний ручей, лодочка, вырезанная из толстой Красноватой сосновой коры, с мачтой из спички и парусом, сшитым из утерянного старшей сестрой платочка…

Кто это торопливо шагает по левой стороне моста? Да ведь это Кузьма Егорович Стряпков, заведующий сектором гончарных изделий горпромсовета. Куда это он в такую рань? Какая сила извлекла его из теплой пуховой перины, купленной по случаю в прошлом году у молодой вдовы отставного полковника Ястребова?

— Кузьма Егорович! Товарищ Стряпков! Куда вы?

Нет, не оглянулся. Видно, спешит по важному делу.

Надо вам сказать, что Кузьма Егорович в последнее время чрезвычайно изменился: всегда чем-то озабочен, даже насторожен, больше помалкивает, словно боится лишнее слово сказать. Куда пропал его смех, заливистый, легкий, как у ребенка младшего школьного возраста?

С Тонечкой, с его племянницей, которая прожила у него больше полугода, а потом невесть чего на него наговорила, как будто все уладилось. Тонечка отбыла к мамаше. Сейчас у Кузьмы Егоровича живет Капа, очень миловидная, пухленькая такая и, судя по всему, умненькая. Ну что ж, стареть ему рано, до пятого десятка еще не дотянул. Смотрите, как он в гору поднимается — словно на парусах. Но оставим пока Кузьму Егоровича — он еще не раз появится на нашем пути… Перейдем к более подробному описанию Краюхи, ее окрестностей и достопримечательностей.

Писатели, особенно сатирические, иногда хитрят. Вместо того чтобы прямо сказать: «В один прекрасный летний день на шумной улице Костромы симпатичный блондин Иван Иванович Носков неожиданно встретил очаровательную шатенку Оленьку…», морочат читателям головы: «В один прекрасный летний день на шумной улице города Н…»

Один из ныне здравствующих писателей на расспросы, почему он пользуется этим самым Н., охотно ответил:

— Для удобства. Представьте, что может получиться, если я напишу: «на шумной улице Костромы». Сразу же пойдут письма, причем многие без марок, доплатные: «Шумных улиц в Костроме много, интересно знать, какую вы имели в виду?», «Иван Иванович Носков вовсе не блондин и, состоя в законном браке, встречаться с очаровательными Оленьками избегает и уж во всяком случае не делает этого днем…»

А если еще профессию товарища Носкова указать — врач, например, или агроном, тогда ждите писем с угловым штампом из горздравотдела или из управления сельского хозяйства, что Ивана Ивановича Носкова в списках личного состава не было и нет, А «город Н.» от этих серьезных недоразумений спасает полностью. Попробуй придерись: Н. — и все тут.

— Не вышло бы обобщения… Кострома, Ярославль или Калуга— это все-таки локально, а «город Н.» — обобщающе. Как тут быть?

Собеседник мой слегка задумался, но потом нашелся:

— Это как повезет. Смотря какой критик попадется. Если доброжелательный, тогда, конечно, легче, а если…

— Как же вы мне посоветуете?

— Я бы прибег к проверенной формулировке: «город Н.» — и баста.

Каюсь, меня долго терзали сомнения. С одной стороны и с другой… И я уже было написал: «Случилось все нижеследующее в городе Н». Потом вспомнил о критиках и решил: «Ладно, на письма читателей я сам отвечу как-нибудь, а критикам вряд ли придется, потому еще нет у нас такого обычая, чтоб автор критику печатно отвечал. До такого равноправия мы еще не дожили — только критик может автора как угодно рассматривать. Со всех точек зрения. А чаще всего со своей собственной, называя ее объективной».