Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)

Васильев Аркадий Николаевич

— Уже началось! Дурочка.

— Дурочка ты моя родненькая…

— Я тебе когда-нибудь все сама расскажу…

— Не надо, не буду слушать,

— Родной мой…

— Я тебя всю съем.

— И Нинка осиротеет.

— Я ее усыновлю и женюсь на другой.

— Родной мой…

Господи, за что мне такое счастье!

Настоящей, шумной свадьбы с гостями, с криками «горько» у нас не было — я убедила Колю никого не приглашать.

Когда мы пришли из загса, на столе красовался большой торт, стояла бутылка вина. Екатерина Павловна приготовила вкусный обед. Мы все сели за стол, даже Нинку

на ее высоком стуле придвинули поближе. Она с удивлением рассматривала нового зеленого попугая из пластмассы.

Попугай упал на стол, и Нинка засмеялась. Коля сказал:

— Когда она смеется — она вылитая ты…

Мне до этого тоже говорили, что Нина вся в меня. А я не верила и со страхом думала: «А вдруг она в него?..» Колины слова меня очень обрадовали, и я заулыбалась:

— Она у меня красавица!..

Коля засмеялся и, потрепав Нину по тугой розовой щеке, подтрунил надо мной:

— Знаешь, Нинка, а наша мать скромностью не больна…

Мне удивительно хорошо стало от этих слов. А потом мы удрали с Колей в Кузьминки.

Комнатку в Кузьминках мы еще не сменили. Екатерина Павловна называет ее «дачей». Она и впрямь словно дача. Мы с Колей иногда скрываемся там, чтобы не мешать Екатерине Павловне. Но нам обещали помочь, скоро у нас будут две комнаты. После всего, что я пережила, моя теперешняя жизнь кажется мне раем. У меня есть все: муж, настоящий мой друг, моя Нинка, работа.

Сначала я хотела опять на Второй часовой, а потом не рискнула и пошла продавщицей в часовой магазин — пришлось немного подучиться. Новая профессия мне нравится. Когда-то я думала, что быть продавцом совсем неинтересно: стой целый день за прилавком, получай чеки, выдавай товар — и все. Но это далеко не все. Настоящий продавец часов должен знать все наши советские марки, а их немало; обязан уметь квалифицированно и бережно обращаться с часами, а самое главное, уметь обращаться с покупателями, они ведь все разные, или, как говорит наш директор Анна Павловна, все «разных систем».

В часах главное не корпус, не оболочка, а «машина», как говорим мы, часовых дел мастера. Как и в человеке — главное, что у него внутри, в душе, в сердце.

Сначала я в покупателях разбиралась плохо, совсем не «чувствовала» их. А сейчас я отлично знаю, кто и зачем зашел в магазин. Вот этот пожилой, с большим кадыком и тонкой длинной шеей зашел просто так — он, по всей вероятности, пенсионер и гуляет по магазинам. Но ои и не докучает, ни о чем не спрашивает — молча рассматривает товар и уходит. Зашла парочка — ему иод шестьдесят, ей нет и тридцати. Это «верняк», он купит дамские часики, обязательно золотые. Она немного смущается и все посматривает на дверь — не появился бы знакомый. Так и есть — купил, старается застегнуть цепочку — куда там: пальцы, словно мыши, все заросли шерстью. Без очков не видит, а хорохорится.

Еще парочка. Он тоже пожилой, но его «дама» не стесняется: сама выбирает, из недорогих. Он наблюдает с ласковой улыбкой. Это отец и дочь, наверное, или у дочери, или у матери день рождения.

Самые беспокойные покупательницы — девчонки из шестых-седьмых классов. Приходят гурьбой, выбирают долго, шепотом спорят, несколько раз пересчитывают деньги. Все ясно — у учительницы или у любимого учителя день

рождения.

Недавно заскочил молодой человек, весь взъерошенный, взбудораженный. Чуть порог переступил, не спросил, а крикнул:

— Дамские есть?

Не выбирал, тыкал пальцем в стекло:

— Эти… теперь эти и еще вот эти. Сколько за все?

Получая покупку, поделился распиравшей его радостью:

— Сегодня в Москву прилетел, а завтра домой, в Кострому. Два года не был… Жарища!

— Где жарища?

— В Египте…

Четыре дня — со второго по седьмое марта — наш магазин штурмовали мужчины. Вот когда я насмотрелась «систем». Все торопятся, всем хочется купить самые лучшие, самые красивые. Один, с виду очень симпатичный, грозился написать о моей «грубости», хотя я разговаривала с ним как со всеми. На него так обрушились покупатели, что он убежал, ничего не купив. Второй раз я действительно нагрубила. Покупатель замучил меня расспросами. Но тут уж ничего не поделаешь — право покупателя спрашивать, а моя обязанность отвечать. Но он все время называл меня «мадемуазель».

— Скажите, мадемуазель, а чем отличаются эти часики?.. Простите, мадемуазель, а какая гарантия? Будьте добры, мадемуазель, покажите вот эти…

Я окрысилась:

— Какая вам мадемуазель… Вы что, по-советски не умеете разговаривать?

Директор Анна Павловна пыталась его успокоить, но он написал про мою грубость в жалобную книгу.

Зато девятого марта в магазине был просто рай, тишина. Анна Павловна пошутила:

— Кавалеры денежки повытрясли и теперь отдыхают. Ничего, мы план выполнили…

Этот тихий, спокойный день был у меня испорчен. Перед самым закрытием в магазин вошел Константин. Сначала он купил в соседнем отделе ремешок, затем подошел к моему отделу и долго молча рассматривал дамские часы. Он посмотрел на меня, но сразу, видно, не узнал, вернее, он никак не предполагал увидеть меня здесь.

Мне вдруг стало весело. Я поняла, что смотрю на него как на совершенно постороннего человека, до которого мне нет никакого дела. Нет у меня к нему ни озлобления, ни жалости, — одним словом, ничего, полное равнодушие.

И тут он меня узнал. Посмотрел на мой живот. Он, очевидно, думал, что я до сих пор беременна. По его лицу пробежал испуг — не буду ли я что-нибудь требовать от него, говорить о чем-то неприятном.

— Как ты сюда попала? — спросил он меня тихо.

У меня вырвалось:

— Что вы сказали, гражданин?

— Мне надо с гобой поговорить…

Хорошо, что наши девчата убирали товар и ничего не слышали.

— А мне не надо… Извините, гражданин, мы закрываемся.

А он все смотрел на меня и не отходил.

— Я тебя очень прошу. Где мы увидимся?

— Я не хочу.

— Очень прошу…

— Без пяти минут восемь, товарищ покупатель… Закрываемся.

— Я приду завтра.

— Пожалуйста, завтра будет более богатый выбор.

Я знала — он стоит у магазина и ждет меня.

Я, КАЖЕТСЯ, ОШИБСЯ

Вот тебе и клин клином! Тину, мою недоступную, высокопоставленную, утонченную и как ее еще можно назвать — Тину Валентиновну я с насиженного места в моем сердце, кажется, основательно сдвинул.