Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Шрифт:
Пилат вошёл во внутреннее помещение дворца и дважды хлопнул в ладоши.
Появился чернокожий раб-прислужник. И, предугадывая обычное утреннее пожелание наместника, — с водой для умывания. Как всегда.
Что ж, день, действительно, начинался почти как всегда…
Начальник полиции был худ, хром и хрипат. Но, несмотря на хромоту, подвижен — как бывают подвижны только такого телосложения обитатели рыночной площади.
Он был уроженцем города. Наместники менялись, а он оставался. Надо полагать, потому, что все предшественники Пилата им были довольны.
Действительно, что-что, а докладывать
В сущности, Пилат всегда проводил целые предварительные расследования — разумеется, умозрительные, без выхода на место преступления. Во всех подвластных ему городах.
Каждый из начальников полиции нисколько не удивлялся этой слабости своего очередного начальника — тот же повышенный, точнее сказать воспалённый, интерес проявляли и все его предшественники. Собственно, и сам начальник полиции Иерусалима более других интересовался убийствами именно этого рода, и потому он всегда отправлялся на места преступлений самолично, якобы для более полного ознакомления с подробностями дела — в интересах соблюдения законности в городе.
Но кроме собственно интереса для начальника полиции была и выгода. При докладах об убийствах из ревности ощущался дух своеобразного мужского единения, — а как иначе строить и укреплять те самые взаимоотношения, которые только и позволяют подчинённому не бояться за свою должность?
— Всё? — пренебрежительно-брезгливым тоном, обязательным для должностного лица с более высокой ступени иерархии, спросил наместник после того, как начальник полиции закончил перечисление случившихся в городе за прошедшие сутки безобразий. Всех, включая и убийства двух торговцев, погибших явно от разбойников, собиравших с торговцев дань помимо Римской Империи. Схватить этих всем известных властителей ночного Города «почему-то» — наместник усмехнулся — не удавалось. Было и новенькое: повадились в последние дни головы друг другу резать. Вот и сегодня: мать отр`езала голову сыну, жена — мужу, брат — брату, а четвёртая голова была отделена неизвестно кем. — Это всё?
— Нет, игемон, — сладко-многообещающе осклабился начальник полиции. — Этой ночью произошло весьма интересное убийство. Я бы сказал, необычное. И даже красивое.
— Двойное?.. Тройное?..
Начальник полиции загадочно поигрывал губами.
— Неужели… четверное? Она и их… трое? — деланно округлил глаза Пилат. А чего не округлить: трое одну — одновременно?
— Нет. К сожалению, одинарное. Но о-о-очень странное.
— Чем же? — якобы разочарованно спросил Пилат.
— А всем, — продолжал ухмыляться начальник полиции. — И местом, и способом, и орудием убийства… И тем, что убитый не только не опознан сразу, но и, похоже, не будет опознан никогда.
— Вот как? Почему?
— Убитый явно не из местных. Приезжий…
— Разве? — изобразил особую заинтересованность Пилат. Для этого понадобилось некоторое усилие: Пилат прекрасно знал, что любовник его жены — уроженец Рима. — Докладывай по порядку — и подробно.
— Сегодня в квартале развалин стражники наткнулись на следы крови и по ним вышли на труп…
«Был, был караул!..» — пропустило удар сердце Пилата.
— Они разве патрулируют развалины? — сглотнув, спросил Пилат.
— Вообще-то нет, — поднял бровь начальник полиции. — Но раз в неделю обязаны всё там осматривать. Просто спутали день обхода.
«Что значит—„спутали”? Так вызывали караул или нет?» — напрягся Пилат. Напрягся, но виду не подал.
— …Вызвали меня. Место пустынное, следы сохранились все. Труп был изувечен — голова размозжена настолько, что опознать труп не сможет никто. За исключением разве что жены — его или… хе! чужой. Скажем, по родинкам на теле. Жаль только, что в таких случаях жёны становятся смиренницами… чтоб их!.. и ничего не помнят. Итак, лишая труп головы, убийца, видимо, пытался скрыть нанесённые перед убийством побои.
«Побои? Какие побои? Ах, побои…» — усмехнулся про себя Пилат. И кивнул, тем побуждая начальника полиции к более быстрому ведению доклада.
— Он — не из местных, — продолжал начальник полиции, — это точно. Возьмём, к примеру, покрой хитона. А плащ! Да и сандалии такие делают только на побережье. Словом, вещи и там дорогие, а у нас — и вовсе не подступиться. Но в Городе ни один из состоятельных жителей ни в эту ночь, ни в предыдущую не пропадал. Это уже установлено. Следовательно, приезжий.
— Ограбление? — приподнял бровь Пилат.
— Нет, игемон. На поясе у трупа обнаружен кошелёк. Кстати, обилие находившегося в нём золота также позволяет предположить, что человек этот в деньгах не нуждается. Но, судя по изысканности одежды, он явно не торговец.
Пилат, всадник и сын торговца, поморщился.
— Стало быть, из благородных. Это плохо. Неприятностей не оберёмся, — старательно вздохнул Пилат. — А может, он… сын торговца? Это было бы лучше.
Пилат знал, что убитый действительно был сыном римского патриция, сенатора, но сыном незаконнорождённым, и, хотя отец ему благоволил, ни состояние отца, ни его положение унаследовать он не мог. Всё это — только для законных. Если что убитый и унаследовал, то одну только спесивую отцовскую кровь, болезненность тела и склонность к неразбавленному вину. И защиту: окажись труп опознан, неприятностей не оберётся не только Пилат — по понятным причинам, поскольку его заподозрят в убийстве из ревности, — но и начальник полиции. Как бы этому рогоносцу, одержимому идеей избиений любовников, подсказать ещё отчётливее, в каком исходе следствия все заинтересованы?..
— Кроме кошелька на трупе обнаружена дорогая застёжка хитона, что подтверждает убийство не с целью ограбления. Но, главное, — начальник полиции помедлил, искусно возбуждая любопытство, — короткий кинжал, которым этот человек был зарезан. Кинжал очень дорогой. Клинок короткий: вероятно, когда-то был сломан, затем перезаточен, сталь — старинная, дамасская, рукоять — чёрная, инкрустированная. Есть и другие особенности. Кинжал оставили в теле. У нас в Иерусалиме убивают и ради менее ценных вещиц, чем этот кинжал. А тут оставили.