Понтограф
Шрифт:
Похоже, мои эмоции не укрылись от Богдана, потому что он тут же подхватил за «боссом»:
– Все это, конечно, могут быть лишь отговорки. Духи покойных писателей бывают игривы. Возможно, иные из них просто не сохранили в себе нужные части кода. Но некоторые всерьез опасаются, что, помимо присвоения статуса иноагента, правительство может начать сносить их памятные места – дома-музеи, так сказать, – и строить на их месте офисы или элитные многоквартирники.
– Так. И каков же выход из ситуации, на ваш взгляд? – спросил я, предвкушая
– Исходя из моего богатого опыта, духи могут говорить откровенно только там, где им не угрожает даже потенциальная опасность, – продолжил Богдан. – Там, где они чувствуют себя свободно, вольготно, если позволите.
Маг покосился на Глеба, и тот веско кивнул.
– Я, разумеется, имею в виду Европу, – завершил свою речь экстрасенс.
– Времена сейчас, конечно, не самые благодатные для поездок, и русским за границей, мягко говоря, не рады, – со вздохом сказал Глеб. – Но мы, увы, не можем ждать, пока всё вокруг будет Россия. Вот, посмотрите, набросал на досуге.
Он положил на стол список и подвинул ко мне.
– Тут перечислены европейские города и наиболее интересные для меня писатели, которые в них жили и работали.
Пробежав список глазами, я спросил:
– То есть вам нужна помощь в составлении маршрута?
– Не совсем, – сказал Богдан.
Он перевел взгляд на Глеба, который нехотя пояснил:
– Дело в том, что в Европу кроме Богдана ехать некому. Я с недавних пор невыездной. Пробовал по-разному решить, обойти – пока никак. А если бы и получилось, толку мало: Богдан говорит, духи слишком высокомерны. Им, видите ли, нужен русский писатель, написавший хотя бы несколько книг. К таким они еще могут снизойти и поделиться секретом кода.
– А со мной они вообще болтают только о масонах и скором падении режима в России, – пожаловался Богдан. – Так и говорят: Николая скоро свергнут! Совсем от времени отстали!
– Вот и получается, что маг у нас – он… как бы… чернила, которыми… коллективная рука мэтров прошлого… пишет по листу литератора из будущего, во! – радостно «сформулировал» Заплетин-младший. – Понятно, это все предрассудки. Но как объяснить этим старым пням, что я пишу посты в соцсетях вместо книг только потому, что не хочу растрачивать себя напрасно без кода?
– А, кстати, какие-то вообще наработки для книг есть? – с трудом сдерживая смех, поинтересовался я. – Или без кода нет смысла и начинать?
– Обижаешь! Например, я уже выбрал псевдоним. Папенькины имиджмейкеры постарались – Глеб Простой!
Он внимательно посмотрел на меня, ожидая в глазах восторженную сообразительность. Но я в этот момент придумывал себе новый смертельный диагноз, поскольку рак уже перестал работать. Поняв, что я очевидно туп и аллюзии не считываю, Заплетин-младший благосклонно улыбнулся и игриво произнес:
– Глеб Простой – Лев Толстой. Втыкаешь?
Воткнуть в этот момент мне хотелось только сигару ему в глаз, но я сдержался, поскольку в дыме, висящем над столом, на миг проступил хмурый лик Ивана Иваныча. Заплетин-старший будто бы бесплотным духом наблюдал за нашей беседой и угрожающе шипел мне в ухо: «Только попробуй, сука!»
С трудом взяв себя в руки, я похоронил в мыслях десяток приколов в духе: «хлеб отстой», «гроб пустой», «горб кистой», «лес густой» – и с трудом выдавил:
– «Лев Толстой – Глеб Простой» – это прям брендинговый гамбит, Глеб. Так сказать, шах и мат, Артемий Лебедев.
– А-а-а, так батюшка тебе рассказал, да? – разочарованно протянул Глеб. – Это Тёма как раз и придумал.
«Молчать, сука!» – грозно свистел в ухо дух Ивана Иваныча, и я стойко повиновался.
А Глеб, не считав кринжа про «брендинговый гамбит», невозмутимо продолжил:
– Словом, пока духи ждут от меня книг, я жду от них код. Ситуация типа патовая. А время уходит. Поэтому мне нужен русский писатель, который вместе с Богданом проедет по «местам силы» писателей-классиков и запишет полученный от них код для меня. Ты подходишь на эту роль идеально.
Глеб внимательно посмотрел на меня через стол. Видимо, ожидал, что я спрошу, в чем эта моя «идеальность» заключается. Но я лишь сидел молча и даже не моргал, поскольку глаза мои были расширены от нескончаемого потока бреда.
Не дождавшись от меня вопроса, Глеб продолжил:
– Во-первых, ты не особо известен.
Я медленно кивнул.
– Во-вторых, пишешь так себе, немодно, и код использовать сполна все равно не сможешь: просто не поймешь, что там к чему.
Я снова кивнул.
– Ну и, в-третьих и в-главных, ты можешь даже сейчас, в наше смутное русофобское время, спокойно колесить по Европе.
– Прошлогоднее ралли Париж – Тобольск – это было нечто, – вставил Богдан. – Когда из РФ никто толком выскочить не мог.
Глеб вопросительно уставился на меня через сигарный туман:
– Так что? Согласен? И сколько денег будет стоить твое время?
Я задумался. Передо мной сидели два фееричных долбоящера. Один – избалованный сын богатого и влиятельного человека, способного превратить жизнь любого просторусина в ад. Второй – продвинутый «олига френд», он же «друг олигарха», который явно запудрил мозги мажору до киселя.
Спешить с ответом точно не следовало.
– Как-то сложновато у вас все получается, – наконец сказал я. – Европа, духи, литературный код… Я по своей неграмотности полагал, что писательство – это труд и образование, сотни прочитанных книг и словарный запас в десятки тысяч слов. В конце концов, жизненный опыт и внятная философская позиция.
– Это нормально, Макс, – горячо заверил Глеб. – Многие заблуждаются так же. И потому русская литература…
– В жопе? Да-да, я помню. Но не совсем понимаю, почему я должен ответить прямо сейчас. К чему такая спешка?