Понять другого (сборник)
Шрифт:
— А импуны? Ваши принципы разрешают ставить опыты над ними?
— Не стану отрицать очевидного, — сказал профессор. — Да, мы проводим опыты с человеческим материалом. Но разве есть иной путь? Миллионы людей погибают от болезней. А чтобы научиться излечивать, необходимы опыты и материал для них. В некоторых случаях — только человеческий. Ничего не поделаешь, дорогуша, как говорили римляне — третьего не дано. Опыты на животных здесь не годятся. Так не гуманно ли загубить нескольких, чтобы спасти тысячи?..
— Или сотни, чтобы спасти миллионы?
— А хотя бы и так! — подтвердил он запальчиво. — К тому же это дикари, их жизнь ничего не стоит. Для общества она почти бесполезна.
— Кто может определить? Вы?
— Взял бы на себя такую смелость.
— Вспомните об открытиях древних мудрецов. А ведь они, с вашей точки зрения, тоже дикари. Они не знали даже телефона…
— Вы красный?
Я пожал плечами. На этом можно было прекратить разговор, но любопытство не давало мне покоя: неужели этот ученый не может понять простых вещей?
— Кто бы я ни был, но есть ведь язык фактов.
Я приглашал его на дискуссию, но он не принял моего вызова.
— Вы красный, — сказал он убежденно и таким тоном, как будто это определение было сильней фактов.
— Ну что ж, поставим точку. Мне пора к импунам. Ваш вербовщик обманул их. Обещал большие заработки и легкую работу. А обманывать очень нехорошо. Или вы и это подвергаете сомнению?
Он пристально посмотрел на меня, отвел взгляд и пробормотал:
— Странно… Красные не такие наивные…
— Мне пора, — напомнил я, слегка отталкивая его, так как он загораживал дверь.
Он шел за мной по коридору, продолжая говорить, увещевать. Он не хотел считаться ни с фактами, ни с логикой, как жестко запрограммированная система. Видимо, он верил в то, в чем пытался убедить меня, прежде всего — в свое неоспоримое превосходство над импунами и в право распоряжаться их судьбой. Я удивлялся, почему он не зовет охранников и не пытается меня задержать. Оказалось, что я недостаточно знаю его…
Радость импунов при виде меня невозможно передать словами. Сначала они распластались на полу, бормоча благодарственные молитвы, пытались коснуться моей обуви, одежды. Они смеялись и плакали, обнимали Тагира, который удостоился моего покровительства.
— Собирайтесь, уходим отсюда, — сказал я им.
Они даже не спрашивали, каким образом я уведу их, не думали о толстых стенах, о закрытых дверях, об охранниках, — их вера в меня была сильнее всяких сомнений.
Очень скоро нехитрый скарб был уложен. И тут в коридоре, там, где оставались Суслик и двое охранников, постоянно дежуривших у комнаты импунов, послышался громкий шум, возгласы. В дверях показался Коротышка. За ним стояли Кэп, Ник, многочисленные охранники. Бряцало оружие.
— Хэлло, док, — сказал Кэп. — Рад видеть вас живым и бодрым. Я не ошибся: вы — везунчик!
Я вспомнил страшный смысл этого слова в его устах.
— Зачем вы прибыли? — спросил я и прочел ответ в его мозгу.
— Нет, — ответил я на его невысказанное предложение. — Вы не сумеете обмануть меня. И не пытайтесь. Придется вам уезжать с теми, с кем приехали.
Он отпрянул, вид его говорил о крайней степени удивления. Но сразу овладел собой. Из-за его спины Ник делал мне знаки, умоляя быть осторожным.
— Мне очень жаль, док, но вы становитесь на пути науки, — медленно проговорил Кэп. Он даже позволил себе сложить губы в улыбку. — А перевоспитывать вас поздновато. Мне бы, конечно, хотелось поговорить с вами в иной обстановке…
— Я ведь предупреждал, что больше вам меня не обмануть, — перебил его я.
Импуны сбились в кучу за моей спиной. Сейчас они представляли как бы единый пульсирующий, «интенсивно излучающий организм — с едиными чувствами.
Кэп тяжело вздохнул, кивнул Коротышке, и тот поднял автомат на уровень моей груди, говоря:
— Видит бог, мне очень не хочется дырявить вашу шкуру, док. Но приказ есть приказ.
И тут вперед, отведя автомат Коротышки и заслоняя меня, пробился Ник. Он попросил:
— Не спешите на тот свет, док, — и заговорщицки подмигнул мне. — Ради бога, док, будьте благоразумны.
Он надеялся, что нужно только выиграть время — и он сумеет помочь мне и импунам уйти отсюда.
— Ну как, поговорим? — спросил Кэп.
Яростно-веселые, уже затуманенные жаждой крови глаза Коротышки выжидающе смотрели на меня. Он, бедняга, помнил, что я вылечил его в джунглях, но ничего не мог поделать со своей природой, с больным участком в левом полушарии мозга Конечно, болезнь могла бы не разгореться, не будь для этого надлежащих условий. Интересно бы узнать стал ли он маньяком-садистом лишь в отряде Кэпа или пришел туда уже «готовеньким». Скорее всего он еще в детстве отбирал у сверстников школьные завтраки или деньги на завтраки, следуя примеру пьяницы-отца, избивающего домочадцев. Из многих инстинктов, с которыми он появился на свет, стимулировались далеко не лучшие…
— Жду ответа, док.
Я отрицательно покачал головой и волевым усилием включил дополнительную защитную оболочку, образуя щит для импунов.
— Ну что же, пусть каждый идет своим путем в ад, — улыбаясь, сказал Кэп в кивнул Коротышке.
— Не стреляй, опасно! — предупредил я и протянул руку, чтобы выхватить у него автомат.
Но Коротышка уже успел нажать на спусковой крючок, целясь в мою руку. Тут же он взвыл от боли. Его плечо окрасилось кровью — туда попала отброшенная защитным полем пуля.
Кэп отшатнулся к стене. Темные очки слетели с переносицы, и я увидел его глаза. Светлые, холодные, они глядели с ножевым прищуром из-под надбровных дуг, как из-под двух козырьков.
— Вы не дослушали меня. Стрелять опасно для вас самих, — пояснил я, наблюдая, как кровь отливает от щек Кэпа, как его лицо становится похожим на гипсовую маску. Но больше меня занимала причудливая игра нервных импульсов в его мозгу, пути их распространения, возникающие связи между клетками и узлами.
Бедняга, если бы он знал правду о своих умственных способностях! Ошибались те, кто считал его бездарным. И он сам в конце концов ошибся, поверив им. Кстати, у него должно быть мощное воображение. Если бы он только не растрачивал его на выдумку ловушек для ближних, на устройство всяких пакостей для тех, кому завидовал, то мог бы многого достичь.