Поп и пришельцы
Шрифт:
Пестрова глядела не моргая. Слезы высохли.
– Ну, с вами.
– О чем?
– Отпеть Лялечку… – и снова зашлепали губы.
– Была ли дочь ваша Ольга крещена в Православной Церкви? – неприятным тоном спросил отец Герман. Обычно в этот момент допрашиваемые начинали сыпать ругательствами и говорить правду.
– А нельзя… – начала Пестрова.
– Отвечайте! – перебил отец Герман.
Пестрова съежилась и выдавила:
– Нет.
– Ни вы, ни ваши родственники не крестили Ольгу в детстве? Может быть, бабушка? Кто-то
– Нет, – сдалась Пестрова.
«И для чего это соврано, будто говорить правду легко и приятно?» – думал отец Герман, созерцая, как корчится Капитолина Ивановна.
– А сама Ольга выказывала интерес к Православию?
Пестрова оживилась.
– Лялечка много читала… Нет, конечно, она верила… что-то, несомненно, существует. Люди искусства это особенно чувствуют.
– То есть, Ольга не принимала крещения самостоятельно?
Пестрова помолчала. Потом спросила:
– А нельзя… разом?
– Что – разом?
– Ну, и отпеть, и окрестить. Если уж без этого невозможно… – Она переместилась вместе со стулом к отцу Герману вплотную, и его окатило запахом «французских» духов, купленных на вокзале у «распространительницы», и духом стареющего женского тела.
– Что, простите, я должен окрестить?
– Лялечку…
– Крещение, матушка, совершается над живыми, а дочь ваша уже в их числе не пребывает.
– А договориться? – опять намекнула Пестрова, и отцу Герману въяве услышалось, как шевелятся поблизости, спрятанные на теле Пестровой-старшей, купюры.
– С Богом ведь не договоришься, – ответил отец Герман. – Таинства совершаются только над членами Церкви. Закажите гражданскую панихиду. В похоронном бюро вам подробно расскажут.
– Везде бюрократия! – процедила Пестрова. Она уловила решительность отказа и больше не церемонилась.
Отец Герман пожал плечами.
Капитолина Ивановна гневно поднялась.
– Мне вас характеризовали совершенно иначе, – молвила она с горечью.
И она ушла, оставив открытой дверь и недопитой чашку. Отец Герман взял эту чашку и быстро выбросил в форточку – в густую траву под окном, где все еще цвели поздние белые флоксы.
Спустя пять минут вернулась Анна Владимировна.
– Зря я с ней так, наверное, – задумчиво произнес отец Герман. – Все-таки у нее действительно большое горе. Потеряла единственного ребенка.
– Не зря! – рассердилась Анна Владимировна. Она тряхнула пухленькими щечками, глаза у нее блеснули. – Она мне тут, пока ждала, порассказывала. Сколько детей загубила, чтоб только Лялечку на ноги поставить. И с мужем не расписывалась – считалась матерью-одиночкой… Еще и мало ты ей, батюшка!
Высказавшись столь энергически, матушка удалилась, а отец Герман задумчиво допил чай и взял со стола книгу.
Перед тем, как отбыть из Пояркова в Шексну, Пестрова-мать отправилась в магазин-«стекляшку» и там нанесла основательный урон репутации злого попа. Для начала она миновала возле магазина
Капитолина Ивановна вошла в «стекляшку» и несколько секунд оценивала обстановку. В мясном продавались почти исключительно кролики. Скудный ассортимент бакалеи окружал огромную коробку дорогих шоколадных конфет, которая, казалось чувствала себя не лучше, чем графиня на захудалом постоялом дворе. Галантерея – скромненько, но все необходимое. Интерьерчик обставлен с претензией на вкус: цветочки, гардины, картонная репродукция «Римлянки, входящей в бани». И возле стены банкеточки.
Заслышав шевеление в безлюдном магазине, явилась Жанна Лахнина, лицом и повадками точь-в-точь дама «пик» из атласной колоды, продающейся тут же, в галантерейном отделе. Сходство усиливалось, когда Жанна обращала к покупателю профиль.
– Девушка, мне колбаски двести грамм, – обратилась к ней Пестрова.
– Колбасы сегодня нет, – молвила Жанна. – Только кролики.
– Девушка, мне в дорогу, – проворковала Пестрова.
– Возьмите в дорогу пряники, – предложила Жанна.
– Нет, это сладкое… от него полнеют. Мне бы в дорогу – пару бутербродов.
Жанна, не сдержавшись, зевнула.
Капитолина Ивановна закричала:
– У меня дочь убили, а вы зеваете!
– Ой! – воскликнула Жанна Лахнина, сразу перестав зевать. – Ой, беда! Я слышала… Здесь нашли, у нас… А куда она ехала?
– В эти ваши… Турусы, – всхлипнула Капитолина Ивановна и села на банкеточку.
В магазин не спеша вошли пес, дядя Мотях и еще двое и приникли к винному отделу, где ситуация по сравнению со вчерашним не изменилась. Однако они ни о чем Жанну не спрашивали, а устроились, один за другим, на вторую банкеточку.
– А говорят еще, есть справедливость, – всхлипывала Капитолина Ивановна. – Уж, казалось бы, моей Лялечке только жить… Все для нее, с рождения… Других детей не заводила, одну бы на ноги поставить… Вся жизнь, вся моя жизнь была в ней, – говорила Пестрова-мать, тиская у груди кулаки.
– Единственный ребенок! – закивала Жанна с пониманием.
– А всегда надо иметь про запас, – брякнул дядя Мотях глубокомысленно.
Жанна тотчас на него напустилась:
– Молчал бы, старый кобель! Наплодил троих – а где они все? Больно много они тебе помогают!
– Мои все вышли в люди, – обронил дядя Мотях с большим достоинством. – А помогать мне не требуется. Мы пока что не в маразме и сами управляемся.
Пестрова, ощутив, как разговор оттягивается на дядю Мотяха, громко икнула и стала заваливаться боком на банкетку. Вполне лечь у нее не получилось, и она замерла в диагональном положении.