Попаданец на гражданской. Гепталогия
Шрифт:
В одном из многочисленных вагонов под флагом недавно появившегося (едва год прошел) чехословацкого государства было очень тепло, а раздвинутые занавески на оттаявших окнах давали возможность потушить изрядно коптившие керосиновые лампы и пользоваться естественным светом.
Это был вагон-салон командующего Чехословацким корпусом в Сибири бывшего поручика австро-венгерской армии, волею судьбы вознесенного в генералы, Яна Сыровы. Роскошный спальный вагон был переоборудован в штабной, имелось все необходимое — спальное купе, кабинет, купе для адъютантов и вестовых, маленькая кухня, туалеты и большой
Именно эти люди сейчас вершили судьбу корпуса, а заодно влияли на дальнейшую жизнь обезумевших в междоусобице сибиряков. Здесь, в Иркутске, они значили больше, чем послы всех великих держав, вместе взятые, включая командующего союзными войсками французского генерала Жанена. Потому что за ними была реальная сила — 20 тысяч штыков двух чехословацких дивизий.
Приказ президента Масарика был краток и жесток — вывезти все эшелоны с награбленным русским добром, ибо в нем отчаянно нуждалась молодая Чехословакия. Приказ собравшимся был ясен, но как пропихнуть длинную ленту эшелонов, которая еле ползла на восток и напоминала удава, обожравшегося дармовыми кроликами. И разговор был напряженный…
— Я отдал приказ командиру 3-й дивизии не пропускать ни одного союзного, а также русского эшелона. Восточнее Енисея никто не пройдет, пока не уедет наш последний войсковой эшелон, — генерал, отсутствующий правый глаз которого был закрыт повязкой с черным кругляшом, говорил резко, барабаня пальцами по столу.
— Более того, с этого дня будут отобраны паровозы у всех эшелонов, которые уже идут рядом с нашими…
— Извините, пан генерал, но это может вызвать острое недовольство адмирала Колчака, который и так относится к нам враждебно, — только один человек, председатель Чехословацкого комитета в Сибири Богдан Павлу мог вот так, хоть и тактично, перебить генерала.
— Эшелоны русских от Новониколаевска дальше Красноярска не пройдут, в городе вчера началось восстание, поднятое эсерами во главе с Колосовым. На сторону повстанцев перешел весь гарнизон с генералом Зиневичем. Так что претензии Колчака не к нам. Что касается паровозов, то только крайняя необходимость толкает нас на это. Всем вам прекрасно известно, что русские ремонтники умышленно портят паровозы, морозят котлы. И так по всей линии железной дороги. Кроме того, этим мы спасаем русских — лучше им остаться в стоящих вагонах, чем попасться в руки к партизанам, которые уже заняли Нижнеудинск и Зиму, — генерал остановился, и внезапно его глаз чуть сверкнул, а уголок рта скривился в подобие улыбки.
— Сегодня будут взяты паровозы и с русских литерных эшелонов, — невозмутимо продолжил Сыровы, — необходимо вывезти из города батальон 6-го Татранского полка.
— Пан генерал, — доктор Гирс не мог удержаться от вопроса, — русский правитель непредсказуем. Он может приказать своим солдатам открыть по нам стрельбу. И как мне объяснить послам такой наш шаг, как я понимаю, вынужденный сложившимися обстоятельствами.
— Не настолько он безумен, доктор Гирс, — генерал скривился улыбкой. — В Нижнеудинске наш бронепоезд и два батальона пехоты. Если русские нападут, то мы их раздавим. А пропустить эшелоны под русским флагом мы не можем, ибо с красными партизанами не воюем
Все собравшиеся за столом переглянулись — вариант везти золото под союзными флагами, но только с чешской охраной их устраивал больше, но говорить об этом было преждевременно, нужно терпеливо ожидать, когда созреет плод, вернее — обанкротившийся русский правитель.
— Все же мне нужно знать, что могут предпринять русские белые, тот же адмирал Колчак. Ведь он вчера произвел этого ужасного Семенова в генерал-лейтенанты, — Богдан Павлу задумчиво потер переносицу.
— Разрешите, пан генерал?
— Конечно, пан полковник.
Начальник военного контроля чехословацкого корпуса полковник Зайчек, отвечавший за деятельность разведки и контрразведки, медленно достал из нагрудного кармана френча листок бумаги.
— Я только что получил шифрованную телеграмму от нашей службы сообщений — в Верхнеудинск прибыл генерал Скипетров, помощник атамана Семенова, его правая рука. С ним несколько генералов, батальон пехоты Маньчжурского полка и три броневика. Русские что-то почувствовали и начинают принимать ответные меры. К сожалению, в Забайкалье у нас нет тех возможностей для работы, что здесь.
За Байкалом было зона ответственности Японии, а японцы уж очень не любили, когда кто-то из союзников залезал в их дела. И пресекали сразу, но мягко. А возможностей для этого у них намного больше, чем у чехов. Позиция Японии была важна, тем более в этом вопросе.
— А что японцы? — доктор Павлу высказал общий интерес всех собравшихся за столом чехов.
— Два эшелона пришли на станцию Верхнеудинска, — спокойно произнес полковник Зайчек, и словно мощная электрическая искра поразила его четверых собеседников. Все они разом вздрогнули и встревоженно переглянулись. И потому он сразу продолжил:
— Но вагоны пустые, следуют на Иркутск. В них только сопровождение для охраны, одна рота.
— Ух ты!
Вздох облегчения дружно вырвался у всех — если японцы вздумали остановить чехов и разрушить их планы, они легко бы это сделали.
— И каково ваше мнение, полковник Зайчек?
— Я думаю, что японцы что-то выведали, а в вагонах хотят вывезти из Иркутска побольше белых русских, — высказал свои соображения Зайчек и услышал, как полковник Крейчий тихо пробормотал под нос — «эти узкоглазые всегда что-то вынюхают». А потом уже громко обратился к генералу:
— Разрешите, пан генерал? Здесь у полковника Фукуды только две роты японцев на охране посла. А потому нападать на восставших русских солдат они не станут — Политцентр поддержат не меньше трех тысяч штыков. Перевес подавляющий, тем паче самураи знают, что мы вмешиваться не будем. У генерала Сычева в городе сил столько же, сколько у Политцентра в одном Знаменском предместье, и важно, что восставшие смогут легко перебросить туда войска, ибо на той стороне пароходов нет.
Командир 2-й дивизии полковник Крейчий сознательно не уточнил, у кого на самом деле пароходы, да и зачем, если все и так прекрасно знают. И потому продолжил: