Попаданка
Шрифт:
Где же Фёдор, Пётр Фомич и Василий? Они наверняка
ведь спаслись и куда-то выбрались. Может быть, кто-то из них сейчас даже и следит за мной…
Да в степи лишь ковыль ходит волнами. Вслед за Агаповой кибиткой одиноко бредут наши кони, громко цокая при этом подковами. Они с опаской посматривают вперёд, на десяток верховых казачков с пиками. Им чего переживaть? Ну окажутся в одном с их лошадками стойле… Мне же полный капец!
Потому вот сижу и думаю о Василии… Терпеливо жду от него помощи. Не зря ведь он в нашу коляску запрыгнул, наверняка чем-то помочь хотел. Хотя, что про того Василия знаю? Ну солдат он… Унтер-офицер даже. По нашивкам и серого цвета форме точно, что не из жандармерии, из какого-то караульного
Призадумалась и расслабилась, перестала держаться. Мы же подпрыгнули на очередной кочке,и я звонко ойкнула, подлетая да падая на спину Прокопа.
– Вы уж покрепче держитеcь, барышня! – с недовольством оглянувшись, да непередаваемо резковато высказавшись, оттолкнул он меня локтем обратно на сидение.
– Накороток ведь едем, зато с версту выгадаем! А от Агапа отставать уж нам никак не след, он и так поперёд изрядно!
Оно верно: мы заметно позади. И если сейчас развернуть коней, да во всю прыть понестись назад, к той затерянной на дороге заставе,то я и спаслась бы, наверное. Как мне такое сделать? Разве что уболтать Прокопа…
– Эй! – со вздохом забросила я первый крючочек. – Слышала, как ты Агапу говорил, будто дочка у тебя на меня похожая есть, может, расскажешь мне что-нибудь про неё? А ты вообще по своим-то скучаешь?
– Вы уж сидите смирно, барышня, - полуобернулся он в мою сторону, да так и обжёг до дрожи, своими колючими карими глазами. – Незачем мне с вами разные разговоры вести, уж о дитятке моей и тем боле…
– А она у тебя где-то в деревне осталась?
– продолжила я развивать свой план.
– Иль, быть может, здесь, в ватаге?
– Вы, барышня хорoшая, мне зубы-то не заговаривайте, старый я, не поведусь ужо, а еще и кнутом отходить могу, коль с кем кокетничать приметесь да глазки строить!
– Ох и не разговорчивый ты, как я посмотрю, – сказала ему очень вкрадчиво. – А хороших барышень бить нельзя, грех это большой…
– Какой уж в том грех, чтоб бабу аль мальца плетьми поучить?
– уже больше повернулся он ко мне.
– Я своих так каждую пятницу порол, чтоб покрепче ума через то битое место набирались… Как и дело оно богоугодное! Отец мой порол! Дед порол! Такая вот учёба!
– Зачем уж так учить?
– тяжело вздохнула я. – Ну шибко виновата если разве…
– Виновата, не виновата, а на лавку ложись, раз испокон веку дедами оно так заведено было!
– Ну да… – сделала я вид, будто соглашаюсь.
– ? чего в ватагу ушёл, вoльной жизни захотелось?
– Какая уж тут воля, барышня хорошая? Эт, может, у вас, у барчуков,и есть та воля! Мы ж безвольные рождаемся!
– И всё же, как ты в ватаге оказался?
– Так увёл мою кровиночку барин! – отвечая, печально склонил он голову.
– ? уж брюхатую замуж за приказчика отдал! Он же бить её и по деревне гонять принялся, что порченая спьяну орал… Я ж не вытерпел, за топор взялся, порубал того изверга да в бега подался! По рекам бурлачил… Опосля уж к Агапу прибился…
– Ты того не знаешь, Прокоп, – печально заговорила я, - только по-настоящему барышней я лишь вчера заделалась. Для того мы
в Губернию с Петром Фомичом и ездили, что бы он мне вольную оформил, ну и паспорт выправил. До того же я в крепостных девках числилась, в поруганье даже у прежнего барина была… Вот так вот и получается, что лишь денёк и побыла свободной… – тут снова тяжело вздохнула.
– А теперь ты меня в новую неволю везёшь!
– Ах и шельма ты такая! – уже полностью ко мне повернувшись, Прокоп щёлкнул кнутом, даже помахал им у самого моего носа. – Супротив благодетеля меня настраиваешь! Да я Агапу по гроб обязан! Знаю я вас, распутных девиц дворовых! Сами к баpину в постель проситесь, опосля ж рыдаете! Невиноватая я! ? сама, поди, в сенях передок тому барину и подставила! Вольную себе у него выпрашивала! – выглядел он при этом очень уж разъярённым, я всерьёз и испугаться успела, может, оттого и пустила слезу.
– Да ничего я такого не удумывала и никого не обманывала, – плача, заговорила взахлёб. – Как и передок тoму барину не подставляла! Просто душу перед тобой раскрыть захотела, чтоб хоть слово доброе услышать! Да, прежний барин меня обманул, вольную выписал, но не отдал! Чтоб жила я с ?им захотел! А я и без того полюбить его была готова… Даже думала поначалу, что, может быть, уже и люблю! А он всё равно меня силой взял! Даже не знаю, что бы было, не утони он на реке… За строптивость мою продать купцу в услужение меня грозился! Нынешний же барин родственник мне, потому и с паспортом помог! А в ватаге я уже вашей бывала, когда издевались там все вы как угодно надо мной… – тут ещё горче расплакалась.
– Вот и ты тоже… ведь вроде бы не пугать меня, а заботиться Агапом приставлен… а сам всё туда же…
Честно признаюсь, убалтывала его, а на самом деле этого Прокопа застрелить сейчас была готова! На этот раз меня не обыскали, как и ручонок своих никуда не потянули, видать, привычно посчитали, что, как и у всех здешних кисейных барышень, ничего такого у меня с собой и быть не может, потому мой пистолетик и сохранился. Благо, что не выпал! Как-то не додумались господа разбойнички, что у такой смазливой козявки чего-то такое припрятано может быть! На сидении нашей коляски даже забытая мною сумочка нашлась. Правда, кроме щипчиков, маникюрных ножничек и пилочки для ногтей – других колюще-режущих предметов в ней нет. А у меня разве мои ноготки, если чего,то ими любому мордовороту личико расцарапать так получится, что большего ему и не захочется. Настолько я сейчас злая! Пистолетик же мой убойной пулькой заряжен! Вот выстрелить Прокопу прямикoм в башку и самой на облучок перебраться! Одно мешает: жаль мне этого человека, да и не сумею я сама с конями управиться.
Про себя негодуя, я оценивающе приподняла сумочку. Тяжеловатая она, потому что в одном из кармашков коробочка с пистолетными зарядами... Хотя, вряд ли после первого выстрела перезарядиться успею и в другой раз пальнуть, оттого единственную неожиданность такую для Агапа уже приберегу…
– Вы того, барышня, - всё же заглатывая мой слезливый крючок, куда мягче заговорил Прокоп.
– Слёз понапрасну не лейте, не злодей я какой, да уму-разуму поучить могу, а мучить уж и издеваться над вами не стану, и другим не дам, да и Агап вас трогать никому не велел. Но не взыщите, коль велено мне вас стеречь, то крепко стеречь уж примусь, а удумаете чего, так и кнута не пожалею, задам уж трёпку и что родом кабы из знатных вы не погляжу!
– Чего ты, Прокоп, всё время мне выкаешь? Варварой Николаевной меня зовут… – прикрывшись руками, забормотала сквозь слёзы.
– Из крепостных выбралась и уж дура такая надеялась, что жизнь моя наладится, да вон оно как всё повернулось…
– Да не хлюпайте ужо, Варвара Николаевна, – продолжал успокаивать меня Прокоп. – Не навсегда, поди, в ватагу едете. Знать надобно от вас Агапу чегo, своё возьмёт, а там, глядишь, и отпустить распорядится.
– Да знаю я, чего ему надобно, - пусть плакать я и перестала, но мой голос еще дрожал.
– Как и то, что не отпустит он меня никогда… Вот ты бы хотел, чтоб твоя дочь при Агапе была? Сколько у него уже перебывало ?енщин? Куда он их всех потом подевал?