Попаданство с вакансией
Шрифт:
Милли кинулась к мантикоре и отсекла треть длинного хвоста, вынула из кармана куртки кусок крепкого шпагата и, натянув шкуру на срез, завязала, как мешок. Я наблюдала за действиями девушки, продолжая держать за шкирки мантикорок, покорно висевших и не возмущавшихся. А ещё я внимательно разглядела мантикору. Это на первый взгляд её морда казалась человеческим лицом. Глаза — да, человеческие, с круглыми зрачками и длинными ресницами по верхнему веку. Морда плоская, но нос кошачий, без переносицы, только более выдающийся, и пасть звериная, клыкастая с тонкими губами. Верхняя губа раздвоенная, как у кошки. Уши тоже звериные, но голые и почти круглые, и расположены по бокам
— Леополь, — указала девушка на мантикору и показала мне хвост.
Интересно, чем он примечателен, что его отсекли и прибрали? Я подошла к Милли, а она, ухвативши отрезок хвоста, показала конец. Он оказался лысым, утолщённым, желтоватого цвета и из него торчали три жала. Так вот почему мантикора, то есть леополь, била кончиком хвоста. Нечто подобное я ожидала увидеть, но разочаровывать девушку не стала. Сделала удивлённые глаза и передёрнула плечами. Милли хохотнула и продолжила прибирать добытый ценный материал. Проткнув лапы ножом, протянула в отверстия шпагат и связала вместе с хвостом. Взяла связку и мы пошли к ручью. Во мне торкнулась хозяйственная жаба: «Шкуры бы ещё прибрать. У мантикоры вон, какая красивенная, да и у росомахи тоже ничё». Силой воли пришлось её заглушить.
Бросив на берегу лапы с хвостом, Милли подошла ко мне, осмотрела мантикорок. Определив их половую принадлежность, девушка взяла себе самочку, а мне достался мужичок. Выкупали малышей в ручье, Милли обсушила их магией.
— Милли, — девушка посмотрела на меня. — Лео, — указала я на себя, потом на неё, — Милли, — и по очереди на малышей.
Милли понятливо закивала и указала на обоих котят.
— Леополь. Полли, — приподняла свою кошечку.
— Лёва, — назвала я своего малыша.
Так, новорожденные крещение прошли: в воде искупаны, именами наречёны — теперь их следовало накормить. У меня в сумке бутылка с молоком. Холодным. Я налила немного молока в кружку и чуть-чуть развела водой, разогрели на крохотном костерке. Милли очень заинтересовалась пластиковой «полторашкой». Прощупала её, помяла, посмотрела с прищуром. Пожав плечами, оставила в покое.
По берегу ручья рос низкорослый камыш с фиолетовыми метёлками. Я срезала две камышинки. У одной слегка пожевала кончик, опустила целый конец трубочки в кружку, а пожеванный взяв в рот, всосала молоко и сунула в рот своему мантикорышу, то есть, леопольчику. Он начал жадно сосать. Милли засмеялась и повторила мои действия. Ну, вот… малышей накормили.
Из моей сумки всё переложили в рюкзак. Продукты, прежде чем положить в рюкзак, увязали в салфетку узелком. Сумку я отстегнула от тележки, которая тоже отправилась в рюкзак. В сумку Милли сложила свою добычу и тоже отправила в рюкзак. В моей шапке через петельки продели шпагат и получили сумку, куда уложили леополек. Эта ноша моя. Всё, мы готовы двигаться дальше. Но… хозяйственная жаба снова обрела голос: «Ну, хоть, шкуру кэрга забери!».
— Милли, — я потянула девушку за рукав и поманила за собой к месту, где остались туши зверей.
Милли удивилась, но со мной пошла. Я подошла к кэргу, подёргала его за шерсть. Она оказалась мягкая, густая, около десяти сантиметров длиной, шелковистая. Милли хмыкнула и подала нож, показав, что нужно отрезать голову. Шкуру с убитого или забитого животного я снимать умею, поди-ка, не разучилась. Много на это время не ушло. Сняв шкуру, сложила конвертом, мездрой во внутрь, скрутила в рулон и обвязала шпагатом, словно пеленальником. Вот, ничего в рюкзаке Милли не запачкается. Милли что-то прощебетала довольно, лучисто взглянув на меня, и мы вдвоём запихнули, думаю, что тоже ценный, трофей в рюкзак.
Продвигались мы теперь медленнее, потому что примерно через каждые два часа приходилось кормить Лёву с Полли по их настоятельному требованию. В полдень устроили привал, чтобы покормить и нас. Милли, собирая сушняк, обнаружила гнездо грибов-дождевиков. Десять штук. Каждый с гусиное яйцо. Крепкие, с жемчужным блеском, мякоть плотная, белая с лёгким, едва уловимым ароматом шампиньонов. Сварили похлёбку. Милли приправила какой-то травкой из своего запаса. М-м-м…. Я порезала хлеб. Девушка с видом фокусника вынула из рюкзака две серебряных ложки с гравировкой на черенках. Я решила, что они оттуда же, откуда шкатулка. Эх…, и не спросишь же….
Давненько я столько не ходила. Второй день шагаю. Сегодня с частыми передышками — два часа идём, десять минут отдыхаем — вообще легко шагается. Дорога только бы вот поровнее была, совсем в кайф прогулочка. Так нет, то камни под ноги попадают, то корни деревьев. Милли впереди шагает, под нос себе напевает что-то, на меня оглядывается: не отстаю ли. Ну и мне в голову песенка влетела из мультика:
«Вместе весело шагать по просторам, по просторам, по просторам! И, конечно, припевать лучше хором, лучше хором, лучше хором. Спой-ка с нами, перепёлка-перепёлочка! Раз — иголка, два — иголка, будет ёлочка! Раз — дощечка, два — дощечка, будет лесенка! Раз — словечко, два — словечко, будет песенка!»Милли оглянулась, прислушалась ко мне, засмеялась звонким колокольчиком и, подхватив мелодию, запела со мной без слов. Так и шагали под мотив незатейливой песенки, напевая вместо слов разные «пара-ра» и «тра-ля-ля», потому что я не смогла вспомнить следующие куплеты.
А окружающий лес снова сменился и ручей в стороне остался. Лес теперь почти совсем как на Земле. Смешанный. «Клёны», как те, что вчера были в начале нашего пути, но не такие высокорослые с изумрудными листьями и жёлтыми цветами. «Баобабы» похудели и не хороводятся, но кора такая же, сморщенная, а листья синие. И появились сосны с бронзовой корой и сине-зелёной хвоёй. И подлесок из молоденьких деревьев. Идти стало трудней: лес гуще и трава выше. Но Милли как-то ориентируется. Птичье разноголосье не смолкает и, вроде бы, их стало больше, разнообразие звуковое появилось.
День близился к завершению. Мы выбрели к лесной поляне, посреди которой стояло высокое дерево, выше растущих вокруг. Я бы назвала его осиной за сходство формы и размера листьев. Но ствол ровный, гладкий, коричневый, а крона начиналась где-то метров в двадцати от земли.
И тут мне пришлось очень удивиться. Я и так-то с самого появления в этом мире не переставала удивляться, но это превзошло прочие причины моего удивления. Милли вынула из кармана блестящий зелёный плоский камень с ладонь, приложила его к дереву, хитро посмотрела на меня и подмигнула. Постучала по камню ноготком, хихикнула и ещё раз постучала, но уже ручкой ножа. Раздался звук, словно лопнула струна, а от дерева пролегла тропинка. Милли радостно засмеялась и, захлопав в ладоши, попрыгала. Глядя на неё, я тоже засмеялась — уж очень она по-детски непосредственная, искренняя в проявлении эмоций.