Попала, так попала, или Невеста для двоих
Шрифт:
Пока победа остается за мной. Мелисса хоть и сверкает гневно глазами, но выполняет мои приказы, правда, не упускает случая если не словами, то тоном выказать неуважение. И это так несвойственное ей развязное поведение, то как она кланяется, выставляя на обозрение шею и грудь, как стремительно двигается, отчего выше, чем положено, взлетают юбки – все в ней притягивает, вызывает странное любопытство.
Откуда в ней появилось столько дерзости, где набралась таких манер?
Желая смутить и сбить спесь, я распорядился помочь мне переодеться ко сну.
На что рассчитывал?
На румянец смущения, робкое отнекивание, стыд, страх и позорное бегство.
Признаюсь, как последний трус я подсматривал из–за ширмы, и Мелиссе снова удалось меня удивить.
Сначала она с непонятным для меня любопытством рассматривала светильники, будто видела их в первый раз, а услышав мой окрик не вздрогнула, не испугалась, не отвела взгляд. Наоборот, стала рассматривать с нескрываемым интересом. Интересом, недопустимым для девицы, воспитанной, как отец воспитывал ее.
Вот и последнее испытание – сердце колотилось как сумасшедшее и едва не выпрыгивало из груди.
«Она служанка. Служанка. И это ее обязанность», – повторял я себе, выходя из–за ширмы.
Нечистый ее забери! Я так долго собирался с силами, чтобы выдержать ее близость, а она собралась уйти?!
– Подожди, – остановил почти скрывшуюся Мелиссу. – Завяжи пояс.
И снова это удивление, застывшее в ясных глазах. Не испуг, не стыд, а именно удивление.
Мелисса беспрекословно подошла.
О, Светлейший! Только ты знаешь, какие греховные мысли она во мне вызывает. Зачем я на это пошел?
Ее взгляд скользил по моей груди, пальцы перебирали ткань пояса, а я думал только о ее губах, оказавшихся непозволительно близко, о нежной шее, которую, словно заигрывая, Мелисса показала мне в столовой. О тонкой талии, пленительном изгибе спины, мимолетом виденном мной в проеме окна.
Образы сменялись, а дыхание прерывалось. Желание обнять ее, коснуться этих розовых, никем не тронутых губ захлестывало штормовыми волнами и сводило с ума.
Но так не должно быть!
Сейчас я вижу перед собой служанку! Служанку, послушно выполняющую мои распоряжения. Тогда откуда это тяга к ней? Только неимоверным усилием воли я удерживал себя на месте, до боли сжимая челюсти и боясь пошевелиться, чтобы не схватить ее и не забыть обо всем: о своем воспитании, о чести, об условностях света и, бездна ее забери! О нашем проклятом родстве.
«Отец, как ты мог! Зачем ты привел ее в наш дом?» – мысленно простонал я.
– Можешь идти, – уже не в силах выносить ее присутствие, бросил я.
Тонкие брови удивленно приподнялись, а в ореховых глазах плескалось недоумение – снова не то, что я ожидал. Внешне оставаясь все той же нежной, как утренняя роза, Мелиссой, она неуловимо изменилась. Изменился ее взгляд, ее реакции на меня. Она больше меня не боится!
Мелисса ушла, а я чуть было не бросился следом – снова заглянуть в ее глаза и убедиться в своей догадке. Но вместо этого засунул себя в кровать и, разметавшись на всю ширину, смотрел на балдахин и пытался почувствовать отголоски того, что совсем недавно Мелисса спала на этом месте. Ее волосы лежали на этой подушке. Одеяло укрывало ее тело.
Вспомнились кружевные оборки сорочки, в которую ее переодела Грета. С мучительным стоном я перевернулся на живот и едва не вгрызся в подушку.
Глава 17. Расспросы Греты
Грету я застала одну. Видимо, Верена благополучно свалила. Нашим легче.
– Давай, я тебе помогу, – ласковой кошечкой я примостилась сбоку и заглянула через руку – Грета рассыпала на столе ворох травы и ловко разбирала ее на отдельные пучки.
– Не испорть только, – покосилась на меня толстая служанка и с кряхтением подвинулась.
Да, а вот это уже непростая задача, после электрической перины и превратившейся в подвесок вилки, я уже не знала, что от себя ждать.
– Грета, – начала я, осторожно выбирая тонкие былинки. – А почему ты сказала, что я искуссная, несмотря на то, что неблагородная. Разве способности зависят от родовитости?
– Ты что, девка, совсем без ума осталась? – одна даже подпрыгнула и, сдвинув казалось, вросший в пол стол, рассыпала травы. – Ну вот! Опять от тебя одни неприятности!
– Сиди, я сама подниму, – я соскользнула на пол и принялась собирать траву. – Так что про способности? – напомнила я и просительно посмотрела на Грету снизу–вверх.
– Придуриваешься что ли? – недоверчиво посмотрела служанка, и я помотала головой.
– Ладно, слушай, раз с головой совсем плохо, – сжалилась она. – Мы, которые слуги, а тем более невольные, можем–то что? Постирать, приготовить, прибрать, что починить. Кто своим ремеслом хлеб добывает, они поболе могут – белошвейки, например, кузнецы, обувщики, – перечисляла Грета. – Есть еще ювелиры. Они делают украшения, как вот ты Ренке сделала. Ни одна рабыня не сделает такую вещицу. Или зарядить перину – это вообще доступно только знати. И они обучаются управлять этой силой, чтобы не навредить другим. А у тебя–то как получилось? – ее глаза блестели любопытством.
– Не знаю, Грета, – вздохнула я, передавая ей пучки. – Я ничего не понимаю и ничего не помню, с тех пор, как Ладислав спас меня. Кто мои родители? Они могли быть знатного рода? Тогда почему Ладислав говорит, что он мой хозяин?
– Кто же знает, детонька, кто твои родители. Старый хозяин привез тебя из столицы. Махонькую, завернутую в пленки, но ты не плакала, а только внимательно всех рассматривала огромными глазищами. Хозяин только сказал, что нашел тебя подброшенной на порог дома и не смог отказаться. А кто бы смог? Стоило столько взглянуть в твои глазенки, на розовые щечки, и растаяло бы самое ледяное сердце. Потом хозяин унес тебя к себе. Что уж он там делал, кто знает, но вот только тогда ты и расплакалась. Будто отошла от оцепенения. Так что, никто Лиссонька не знает, кто твои родители. Может, и благородная девица. Согрешила, да и подбросила к первому же богатому дому, а может…