Попавший в некроманта
Шрифт:
Передняя часть землянки отведена под «кухонную» зону: тут очаг из глины и камней сложен, рядом дрова, сбоку от двери стол стоит.
Стол сколочен из лесин, без гвоздей, соединены они «в шип». Столешница – из толстых досок, грубо выпиленных из бревен и остроганных только сверху. Около стола бочонок с водой, рядом в корзинах еда – мешок с крупой, с мукой, горшочек с медом, еще какие-то свертки. На деревянных колышках, вбитых в бревенчатую стену сквозь щели между бревнами, висит вяленое мясо. Много мяса.
Тут же рядом всякая утварь стоит – ведра деревянные, широкая бадья,
Копье, с большим листовидным наконечником и привязанной под ним поперечиной, стоит отдельно, ближе к двери. Рядом лук лежит на колышках, вбитых в стену, – этот для осени, он сделан из дерева, которое от влаги упругость не теряет. Корзина стоит с прутьями – это заготовки для стрел. На колышках свисают десяток кожаных скрученных шнуров с грузами на концах. Это под тетиву заготовки сушатся-тянутся. Тоже на осень, жильные тетивы плохо влагу переносят, растягиваются, кожаные в этом смысле лучше.
В задней части помещения на полу лежит шкура медведя. Большая.
Еще одна – вместо одеяла на широкой кровати. Это не кровать даже, а толстый тюфяк, набитый сеном, лежащий на земляной полке, оставленной выше уровня пола, когда эту землянку копал. Длинная подушка, сделанная по ширине кровати, тоже набита сеном.
Рядом стоят короба, сплетенные из лозы – с одеждой, с простынями. Еще один отдельно – с мехами. Это мой золотой запас. Шкуры для бытовых нужд лежат кипой рядом.
Ну вот, осмотрелся. Это мой дом. И вызывает он у меня ощущение тепла, уюта и покоя.
***
Приближался вечер.
Пока не наступила темнота, я сходил к ручью, набрал воды.
Понял, что после пробежки через лес голоден. Не в смысле «пора пообедать» или «не съесть ли мне чего-то вкусненького», а – «жрать хочу!».
Разжег очаг. В землянке была устроена какая-то вентиляция – дым потянуло в отдушину над дверью.
Готовить было лень. Отрезал краюху подсохшего хлеба, завернул во влажную тряпицу, положил на камень рядом с пламенем, чтобы подогрелся. Вскипятил воду в котелке, бросил туда какие-то листья и соцветия, подсыхающие в маленькой корзинке на столе. Похоже на мяту, но запах другой. Пока вода закипала, нарезал тонкие ломтики вяленого мяса. Мясо темное, без жира. Оленина?
Хлеб, после нагревания и отпаривания, стал почти как свежий. Вкусно. Намного вкуснее, чем то, что сейчас продают в супермаркетах на Земле. В детстве, помню, хлеб был таким же вкусным и то – не любой, а именно пшеничный подовый. А если вприкуску с хорошим мясом, и запивать горячим настоем душистой травки – то вообще здорово. Да еще и принимал я это блюдо на голодный желудок.
Как наелся, сразу потянуло в сон.
Вышел наружу, потребности организма справил, результат в ямку прикопал. Почему прикопал? Так надо. Чтобы пейзаж около жилья не портить и запах не разводить. Потому что запах – это не только не эстетично, но еще и привлекает хищников.
Вокруг уже сумерки. По лесу не походишь,
Интернета нет, телевизора нет, сочинять развлекательные книги тут, судя по всему, тоже еще не научились. Делать нечего. Совсем. И спать охота – устал от свалившихся на меня впечатлений.
Светильник оставил зажженным, без него в землянке вообще ничего не видно.
Зевнул, разделся и залез под медвежью шкуру – спать. Шкура немного попахивала шерстью, непривычно и привычно в то же время. Под ней оказалось уютно и тепло. Устроился поудобнее, зевнул еще раз и отключился.
2. Дефрагментация памяти
Я был разломан на куски.
Потом собрал себя и склеил.
Вдруг стал другим
И оказался
одинок.
***
Мне снилось, как я бегу.
В старом доме моих родителей две длинные комнаты были соединены дверным проемом, получалось много пространства, на котором можно было разогнаться. Однажды я разогнался так сильно, что почувствовал на своем лице встречный ветер. Я бежал и радовался тому, какой я быстрый – вот, даже ветер в лицо. Раньше такого никогда не было, и позже почему-то не получалось бегать с таким ярким ощущением скорости. Вот эта вот детская радость стала моим самым ранним воспоминанием о себе. Сколько мне было тогда? Два года? Три?
Я проснулся с улыбкой.
Вокруг было темно. Светильник погас. «Только масло зря выгорело», – мелькнула мысль. Через отдушину над дверью пробивался свет, который давал возможность ориентироваться. Да и если бы было темно, не беда – я бы все нужное нашел на ощупь.
Потому что я всё вспомнил.
Теперь во мне жило две памяти.
Я помнил, что происходило со мной в течение всей моей жизни на Земле.
И я помнил эту землянку, этот лес, себя – молодого охотника по имени Тимос.
Работала эта новая память слегка неудобно. Когда мой взгляд падал на какой-то предмет, она вытаскивала из глубины все ассоциации, которые с ним связаны у Тима.
Вот медвежья полость на кровати: это мой первый медведь. Я выследил его зимой по следам, срубил молодую березку с развилкой, заточил концы веток и обжег их на костре для прочности. Потом дождался медведя у пограничного дерева, на котором он оставлял свои метки, раздразнил его и принял на рогатину. Медведь был не очень крупный, молодой, но уже успел обзавестись собственным охотничьим участком.
«Почему зимой медведь не спал?» – удивилась часть меня. «Что, разве медведи могут всю зиму спать?» – удивилась другая часть меня. Местные медведи отличались от земных. По воспоминаниям Тима, они были крупнее, с более длинными лапами, имели короткую и широкую морду, как у сенбернара, только больше и не такую лобастую.
И так со всем, что я видел вокруг, – любая вещь вызывал пучок связанных с ней образов. Но работало это кусками, обрывками. Одно воспоминание могло потянуть за собой другое, но чтобы составить логичную и цельную картинку, приходилось сосредоточиваться и заставлять себя вспомнить, как бы задавать себе вопросы.