Поправка курса

Автор предупреждает! Данное произведение не является ни научной монографией, ни документальным трудом, ни даже историческим романом. Это беллетристика, игра ума, говоря проще — сказка, написанная для отдохновения души. Улицы располагаются так, как автору удобно, люди появляются и исчезают согласно замысла повествования, а не реальной истории, и даже погода не обязательно совпадает с отчётами метеорологических станций. И потому автор не рекомендует рассматривать произведение в качестве учебника географии, биологи или обществоведения, хотя и не скрывает, что провёл немало часов как над книгами, так и на местности, изучая в подробностях театр предстоящего действа.\

Даты указываются по старому стилю.

1

12 февраля 1904 года, четверг

Ялта

Двенадцатого февраля одна тысяча девятьсот четвертого года с парохода РОПИТа в два часа пополудни на ялтинский берег среди прочих пассажиров сошёл и барон фон Магель. Его никто не встречал, и лишь агент Свинцев, в чью обязанность входило выявление среди новоприбывших находящихся в розыске преступников и анархистов, по давно сложившейся привычке составил словесный портрет: лет тридцати или около того, рост выше среднего, телосложение обычное, развитое, лицо германского типа, породистое, нос обычный, с легкой горбинкой, усов и бороды не имеет, уши под шапкою не видны. Осанка военная, походка бодрая, движения уверенные, властные, какие бывают у старших офицеров. Одежда добротная, заграничного кроя: меховая шапка, кожаное пальто, кожаные же перчатки, высокие ботинки на толстой подошве. В левой руке дорогой заграничный чемодан среднего размера, очевидно, нетяжелый, в правой — трость. Особых примет не имеет, возможно, иностранец. Свинцев был прав, но не совсем. Барон был российским подданным, капитаном в отставке, но значительную часть жизни провёл за границей. Из

особых примет — шрам на груди от пулевого ранения, который агент, разумеется, видеть не мог. И лет ему было не тридцать, а все сорок девять, но вины агента не было, даже наилучшие сыщики Летучего Отряда оценили бы возраст барона в те же тридцать лет. Ну, и чемодан с содержимым весил семнадцать килограммов, или, как принято считать здесь и сейчас, около пуда. Не слишком тяжело, но порядочно. Почему я это знаю? О шраме, о чине, о возрасте, о чемодане? Потому что я и есть Пётр Александрович Магель, барон. Прошу любить и жаловать. Мыслей читать не умею, нет у меня такого дара. Но логика, но знания, но опыт подсказывают, что именно таким я запомнился служивому. Потому что сам служил. С нижних чинов начинал. Дошёл до капитана госбезопасности. До генерала далеко? Нет, не очень. Майор госбезопасности в тридцать седьмом — уже комбриг, войсковой генерал. А я мог стать майором, мог! Если бы выполнил задание. Собственно, я его выполнил. Вот только доложить не успел. И дожить. — Вашсиясь, куда вести прикажете? — спросил извозчик. — Во Францию, любезный, во Францию. И мы отправились во Францию, вернее, во «Францию». Отель. Здесь, неподалеку, на набережной. Ялта вообще город невеликий, если сравнивать с Москвой, Лондоном или Парижем. Но зачем мне Париж, когда здесь своя Франция, ялтинская? Гостиница на вид вполне презентабельная. Выскочил казачок, дюжий малый лет восемнадцати, схватил мой чемодан и понёс внутрь. Я расплатился с извозчиком. — Вашсиясь, прибавить бы нужно, — завел привычную шарманку извозчик. — С вашсиясь и получишь, а я, дружок, не граф покамест. Как стану — приходи, прибавлю, — и пошёл вослед казачку. Портье уже ждал. Февраль, не сезон, каждому возможному постояльцу рады. — Мне нужен номер, — сказал я. — У нас самые превосходные номера, — уверил портье. — Самый превосходный? — У нас есть номера от рубля до десяти, какой изволите? — Хороший. Просто хороший. На одного человека, ценящего удобства, но неизбалованного жизнью. — Есть очень хороший номер в пять рублей. Душ, ватер, электричество. — А то же самое, но за три рубля есть? Я рассчитываю пробыть здесь долго. Возможно, месяц. Возможно, больше. Если понравится. — Думаю, будет лучше, если вы сначала ознакомитесь с номерами, а уж потом примете решение, — предложил портье. Я согласился. Мысль здравая, почему не согласиться. Наконец, мы сошлись на номере не самом дорогом, но вполне приемлемом. Казачок отнёс мой чемодан, показал номер, получил полтинник и удалился. Я остался один. Номер приятный. Из окна вид на море. Сейчас оно серое, неспокойное, и в небе тревожные тучи как парящие драконы. Так ведь февраль.

Сел в кресло, отдохнуть немножко с дороги. Прикинул траты. Нет, с деньгами проблем нет. Новая служба позволяет практически любые траты — конечно, не слишком дикие. И многое другое позволяет. Но я не должен слишком уж выделяться, обращать на себя избыточное внимание. Ну, и потом зов крови, его запросто не спишешь. Мой предок, шотландский барон Мак-Гель, разойдясь во взглядах с английской короной, прибыл в Россию на службу Петру Алексеевичу, в чём и преуспел, однако в грамотке писарь превратил Мак-Геля в Магеля, посчитав предка то ли шведом, то ли немцем. А предок русскую грамоту в ту пору знал плохо, а когда узнал получше, Петра успела сменить Екатерина, а ту — Пётр Второй своего имени. Новоявленный Магель решил, что пусть так и останется для России Магелем. А то неровён час…С той поры много всякого случилось, и в жилах моих к шотландской крови добавилась кровь русская, немецкая и польская, но рачительность и бережливость предка нет-нет а и дают о себе знать, сдерживая широту и размах натуры русской, тягу к красоте и роскоши — польской, и стремление к качеству и совершенству — немецкой. Я посмотрел на часы, почтенные часы-луковицу, память о дедушке, генерал-майоре от кавалерии, Петре Александровиче фон Магеле. А батюшка мой, Александр Петрович, пошёл по статской линии, дослужился до действительного статского советника, тоже генеральский чин, хоть и статский. Один я пока не соответствую. Но дайте срок, какие мои годы…Я надел пальто, натянул перчатки, взял трость. Пора и делом заняться. Спустился вниз, вышел на бульвар. Ветер с моря, холодный и пронзительный, разогнал досужих ялтинцев по домам. Не до фланирования. А я и не собираюсь фланировать, только подышать морским воздухом. Мне и идти-то два шага, в лавку «Русская избушка», что на первом этаже «Франции». Книги и табачные изделия. Тут много вывесок: шляпки, часы, золото, пресные и морские ванны Рофе, но мне нужна избушка. В избушку, так в избушку. Я открыл дверь. Звякнул колокольчик. — Что желаете, господин барон? — спросил меня бодрый хозяин. Да, быстро разлетаются новости. Уже узнают и величают бароном. — Прежде всего, Исаак Абрамович, кланяется вам Александр Николаевич Лейкин. Он как узнал, что я еду в Ялту, велел непременно передать поклон. Мимо «Русской избушки» не пройдете, говорил. И верно, не прошёл. — И как здоровье дорогого Александра Николаевича, как дела? — Дела, по всей видимости, неплохи, а здоровье… Худеет Александр Николаевич, в очередной раз худеет. Массаж живота проводит. — И помогает? — Говорит, массажист уже потерял пять фунтов. Исаак Абрамович вежливо посмеялся. — Я вот что хочу спросить у вас, Исаак Абрамович. Не знаете ли вы адрес доктора Альтшуллера Исаака Наумовича? — Знаю, как не знать. Доктор живёт в Потемкинском переулке, в доме Авенариуса. — Я, пожалуй, навещу его. — Вы с ним знакомы? — Нет, но я должен ему кое-что передать. — Вы можете зря потратить время. Исаака Наумовича в это время трудно застать, у него обширная практика. Вы лучше напишите ему, условьтесь о встрече, а я пошлю мальчика, он передаст записку, — и он протянул мне лист почтовой бумаги и конверт. Я достал механический карандаш, и написал на листке:«Многоуважаемый Исаак Наумович! Наш общий знакомый, проф. Мечников рекомендовал Вас как лучшего в России специалиста в области лечения туберкулеза. У нас, т. е. у меня и проф. Мечникова имеются кое-какие идеи, и я бы хотел о них с Вами потолковать. У меня есть для Вас письмо проф. Мечникова. Сегодня, прибыв в Ялту и поселившись во „Франции“, я спросил у Исаака Абрамовича Синани, где Вы живете и когда можно застать Вас. Он дал мне Ваш адрес и при этом заметил, что в настоящее время Вас нелегко застать дома, и будет лучше, если я напишу Вам письмо с приглашением пожаловать ко мне. Я буду очень и очень рад видеть Вас у себя, многоуважаемый Исаак Наумович, приходите ко мне, когда Вам будет угодно, в любой час. Сегодня я всё время буду во „Франции“, а завтра и последующие дни в 5 часов вечера всегда буду здесь же наверное. Искренно преданный и уважающий Вас Пётр Магель».

Вложив в конверт записку и добавив визитную карточку с баронской короной, я передал послание Синани, присовокупив двугривенный для мальчика. — Денег не нужно, — сказал Синани, — мальчик всё равно пойдет мимо. — Пусть купит себе пряников, — сказал я. — Мальчики любят пряники. Я любил, когда был мальчиком. Синани неохотно взял монету и кликнул — Борух! Из-за ширмы выбежал подросток лет четырнадцати. Синани передал ему и письмо, и монету, и наказал отнести письмо для доктора Альтшуллера в дом Авенариуса. Никаких иных заданий: то ли Борух шёл домой, то ли Синани просто хотел услужить мне или доктору. Когда мальчик ушёл, Исаак Абрамович спросил, не желаю ли я папирос или табаку. Я не курю, ответил я, но для гостей хотел бы наилучших папирос или сигар. Так папирос или сигар? И того, и другого, пожалуй. И хорошего коньяку. У вас есть коньяк, Исаак Абрамович? Знаю, знаю, вы им не торгуете, но Александр Николаевич говорил, что по-настоящему хороший коньяк можно достать только через вас. С сигаретами, сигарами и коньяком мы сладились. Быть может, почитать? А что бы вы посоветовали? В результате я купил томик Чехова издания Маркса, и местные газеты, «Крымский курьер» и «Ялтинский листок», чтением которых и пробавлялся до появления Альтшуллера. Узнал немало интересного: по случаю отъезда необыкновенно дёшево распродаётся мебель, опытная гувернантка ищет работу, требуется умелая сиделка-мусульманка со знанием крымского языка для постоянного ухода за пожилой женщиной. В шесть сорок в мой номер вошёл доктор Альтшуллер. — Я получил вашу записку, господин барон. Чем могу быть полезен? — спросил он. — Петр Александрович, будьте добры. Присаживайтесь, пожалуйста. Вот письмо от Ильи Ильича, — я дал Альтшуллеру конверт. Тот распечатал его и начал читать. Лицо порозовело, выказывая довольство: Мечников льстил Альтшуллеру самым беззастенчивым образом. Откуда мне известно? Нет, я не вскрывал письмо. Я его написал. Думаю, и сам профессор, попади письмо ему в руки, не отличил бы его от подлинного. Это я умею — имитировать руку, имитировать мысли, имитировать стиль. Служба научила. — Итак, чем могу быть полезен? — слова те же, но тон другой. Дружеский. — Разрешите небольшое отступление. Совсем коротенькое, — начал я. Альтшуллер разрешил. — Еще в шестнадцатом веке европейцы узнали от американских туземцев о целебных свойствах коры хинного дерева. Туземцы применяли отвар из коры при ознобах и лихорадках. Оказалось же, что этот отвар действует и при малярии, причём самым чудесным образом. Позднее химики выделили алкалоид и назвали его хинином, он и обеспечивает облегчение течения малярийной болезни, а нередко и исцеляет полностью. Не так давно стала понятна причина малярии, это микроскопические паразиты, живущие в красных кровяных тельцах. Хинин подавляет их размножение, и организму легче сражаться с болезнью. Несколько лет я провёл в Южной Африке, на войне. Мой добрый приятель страдал от кашля, и, за истощением запасов кодеина, прибегнул к туземному снадобью. Оказалось, что оно не только прекратило кашель, но и повернуло вспять туберкулезный процесс, который, пусть и не в выраженной степени, был у него. Возможно, это было совпадение, и приятелю помог климат — вместо промозглой Англии он попал в солнечную Африку. А может и нет. Мы раздобыли это снадобье и, по окончании войны, попробовали его на больных туберкулезом

уже в Лондоне. Результат был более чем удовлетворительным: из семи человек пятеро сегодня совершенно здоровы, а двое идут на поправку. Возникла идея, что это снадобье воздействует на бациллу Коха так же, как хинин — на возбудителя малярии. Это первая часть. Вторая же связана с Ильей Ильичом Мечниковым. Он, как известно, открыл свойство белых кровяных телец уничтожать чужеродные агенты, в том числе и микробы. С бациллами Коха белым кровяным тельцам справиться непросто, но если с одной стороны атаковать бациллу африканским снадобьем — мы его назвали препаратом Аф, — а, с другой, помочь организму вырабатывать усиленные белые кровяные тельца, то медицина получит эффективное средство против туберкулеза. И, наконец, третье. Легко сказать — помочь организму вырабатывать усиленные белые кровяные тельца, а как это сделать? Илья Ильич уверен, что этому могут поспособствовать молочнокислые продукты, особую надежду он возлагает на болгарскую простоквашу. Закваска болгарской простокваши, по его мнению, губительно действует на гнилостные бактерии, всегда живущие в толстых отделах кишечника. Постоянный приём простокваши избавит организм от токсинов гнилостных бактерий, и тогда белые кровяные тельца станут более активными, более доброкачественными. Он, Илья Ильич, даже полагает, что каждодневный приём болгарской простокваши поможет отодвинуть старость, и отодвинуть далеко. Профессор придумал девиз, «Лет до ста расти нам без старости», и весьма увлечён этой идеей. Борьба со старостью отодвинула на второй план борьбу с туберкулезом. Ну, вы знаете профессора, он человек-порох. Альтшуллер согласился. Да, профессор Мечников натура увлекающаяся, и в увлечении меры не знающая. Рванёт — и на десять вёрст в округе крыши снесёт. — Так вот, это всё была присказка, а сказка будет сейчас. Препарат Аф готовится из очень редкого африканского гриба, подземного, наподобие трюфеля. Если он действительно помогает, то можно будет либо пытаться разводить эти трюфели, как разводят шампиньоны, либо, выделив действующее начало, синтезировать его химическим путем. Но всё это «если». Сначала нужно определить, действительно ли от него есть эффект, от препарата Аф. Английский доктор работает над этим. Он хороший человек, этот доктор. Добрый, порядочный, отзывчивый. Но он англичанин. И будет действовать в интересах Англии. Покуда препарат будет в ограниченном количестве, мир его не получит. Получит только Англия, английская знать. Тем более, что растут те грибы на подконтрольных Англии землях. Мы, как я сказал, видели успех. Семь человек, плюс сам англичанин. Но обусловлен ли успех препаратом Аф, или это совпадение, сказать наверное нельзя. Ведь при правильном подходе болезнь можно вылечить и без всяких чудо-препаратов, не так ли? — Не всегда, но, разумеется, можно. — Поэтому нужен опытный, авторитетный и беспристрастный специалист, который отделит зерна фактов от плевел домыслов. Профессор Мечников посоветовал обратиться к вам, говоря, что лучше вас никого в России не найти. И я приехал в Ялту и обратился к вам. — Прежде чем ответить… У меня несколько вопросов. Как я понял из письма профессора и из вашего рассказа, вы тоже врач? — Да, это так. — Могу я узнать, где вы учились? Когда? — Можете. В возрасте тридцати трех лет я по причинам личного характера подал в отставку и решил переменить жизнь радикально. Молодой был, горячий. Глупый тоже. И поступил в Эдинбургский университет, на медицинский факультет. В медицинскую школу, как там принято говорить. Закончив курс и получив диплом врача я некоторое время практиковал в арктических экспедициях, а когда началась война с бурами, пошёл на войну. — Вы воевали на стороне англичан? — Я вообще не воевал. Несколько врачей самого возвышенного состояния души организовали отряд «Врачи без границ». Мы помогали всем — и бурам, и англичанам, а более всего туземцам, истинным хозяевам Африки, которых сначала ограбили и обратили в рабство буры, а теперь их место занимают англичане. В прошлом году отряд завершил свою миссию, я некоторое время провёл в Лондоне, а потом решил вернуться в Россию, считая, что наша страна не менее Англии и прочих швеций нуждается в средстве от туберкулеза. — Подождите, подождите… Сколько вам лет? — Сорок девять, Исаак Наумович, сорок девять. — Вам никак не дать более тридцати. Удивительно. — А вы мне в глаза посмотрите, коллега. Он посмотрел. Увиденное его убедило. И напугало. Немного. — Мечников терзал меня, всё спрашивал, чем я питаюсь, не болгарской ли простоквашей. Но это наша фамильная особенность. Мы, Магели, до глубокой старости сохраняем внешние признаки молодости. А потом… потом фить, и стремительное старение. Но это потом. Так что да, я успел и дослужиться до капитанского чина, и окончить университет, и побывать в Африке, а теперь хочу заняться тем, что считаю действительно важным. Я понимаю, что это задача не для одиночки. Следует привлечь общественность, быть может, государство — хотя профессор Мечников в этом отношении настроен весьма скептически. В отношении государства то есть. Но прежде, чем обращаться к общественности, нужно получить результат. Этим я и намерен заняться. — А это снадобье… Этот препарат Аф, он у вас есть? — Пока нет, во всяком случае, нет в количестве, о котором стоит говорить. Имевшиеся в моём распоряжении дозы я испробовал на себе, нужно было убедиться в отсутствии побочных эффектов. Убедился. Вредных побочных эффектов нет. И я послал надёжного человека в Южную Африку. У меня там остались знакомые и среди буров, и среди англичан, и среди туземцев, так что какое-то количество грибов будет наверное. Хотя и английский доктор тоже не сидит сложа руки, конечно. Но мы поладим. — У этого доктора есть имя? — Он весьма известный человек, его знают миллионы. Но не как врача, а как писателя. Это Конан Дойль. Артур Конан Дойль. Мы оба учились в одном университете, и уже в Африке сдружились, насколько русский человек может сдружиться с англичанином. — Что ж, коллега. Я в вашем распоряжении. Когда вы начнёте свои опыты, известите меня. Вы зарегистрировались во врачебной управе? И вообще, где вы собираетесь жить? «Франция» отличная гостиница, но это всего лишь гостиница. Да и дорого здесь. — Поскольку я приехал только сегодня — нет, не регистрировался. И вообще я не собираюсь заниматься врачебной практикой сколь-либо широко. Война сделала меня мизантропом, а лечить людей без любви к ним было бы нечестно. А жить… Я намерен приобрести дом с садом, быть может, устроить крохотную санаторию, на одного-двух человек. Но за один день дом не купишь, и потому я пока во «Франции». Сославшись на необходимость навестить больного, доктор ушёл в ночь, отказавшись и от сигары, и от коньяка. Ему нужно собрать сведения, проверить. Вдруг я авантюрист, сумасшедший или просто мошенник? Такое случается во все времена. Что ж, это говорит в его пользу. Пусть проверяет. Я бы и сам не прочь — проверить барона Магеля.

Вопросы, ответы и выкрики с места

Вопрос: Что будет, если Альтшуллер напишет Мечникову? Не отчитываясь перед Магелем?

Ответ: Современники описывают Мечникова как человека быстро увлекающегося и быстро остывающего. Затеяв какое-нибудь дело, но разочаровавшись, через месяц он мог совершенно о нем забыть — и знал за собой эту черту. Так что получив письмо от Альтшуллера (с которым познакомился на конгрессе Международной лиги борьбы с туберкулезом, где Альтшуллер представлял Россию), он просто бы подумал, что запамятовал о своем послании.

Выкрик с места: Может, надо убрать "Альтернативная история". а поставить— попаданцы в пар. миры??? Если Вы не привязываетесь к конкретным событиям, людям, географии? Опять-же магия-шмагия….. Тут альт. история разве-что для активной продажи. Но это как бы…. (

Ответ: Один дотошный читатель как-то заметил, что в день, обозначенный в моём романе, в Москве было минус три градуса, и, следовательно, дождь со снегом идти не мог. Я люблю дотошных читателей, я и сам дотошный читатель, но знаете, погода до градуса — это уже перебор (не говоря уж о том, что и дождь бывает при минус трех, и Москва велика, если на метеостанции минус три, то где-то и плюс один возможен). Вот во избежание подсчета градусов, заклепок и саженей, я и написал предуведомление. А мир наш, и магии в нем не больше, чем в нашем. Но и не меньше.

2

13 февраля 1904 года, пятница

Ялта

— Я собираюсь купить дом, Исаак Абрамович. Здесь, в Ялте. Кое-какие наметки у меня есть, петербургские знакомые без советов не оставили, но я думаю, что отсюда видно лучше, чем из Петербурга. Может быть, вы порекомендуете что-нибудь?

Синани с ответом не торопился. Вздохнул раз, вздохнул два…

— Господин барон, дом…

— Исаак Абрамович!

— Петр Александрович, дом это не папиросы. Это покупка серьёзная, на всю жизнь. Нужно самому посмотреть, выбрать, к чему лежит душа. Ведь бывает, всем он хорош, дом, а — не нравится, и всё тут. А что нравится одному, не нравится другому.

— Так я не с закрытыми глазами. Похожу, повыбираю, но ведь нужно же знать, из чего выбирать. Состояние рынка недвижимости. Ассортимент, так сказать.

Синани опять помолчал. То ли слова подбирал, то ли для солидности.

— Вы, госпо… Вы, Пётр Александрович, прежде дома покупали?

— Не приходилось. Служба, разъезды, пятое, десятое.

— Дома покупают исходя из двух положений: из желания и из возможности.

— Желание у меня простое. Чтобы дом был хороший. Крепкий, красивый, исправный. Чтобы было в нём не тесно большой семье. Семьи у меня покамест нет, но вдруг? Не менять же дом. Чтобы место было чистое, здоровое и красивое, с видом на море. Чтобы на участке можно было разбить сад или парк, а если уже есть сад, тем лучше. Чтобы соседи были уважаемыми людьми, спокойными, честными и порядочными. Желательно один-два флигеля — для близких друзей, чтобы могли приехать на лето и жить без взаимного стеснения. Впрочем, флигели можно и потом построить. Конечно, чтобы был водопровод, канализация, электричество — или возможность их подключения. Примерно так.

Синани даже глаза прикрыл, слушая меня. А я разливался. Я знал, какой дом куплю, но хотел, чтобы его указал местный житель, почтенный и пользующийся всеобщим уважением. То есть Исаак Абрамович.

— Да, — сказал он со вздохом. — Желания у вас хорошие. Только…

— Неужели нет такого дома?

— Есть, и не один. Только… Только дорого встанет.

— Меня матушка учила, что дорого — это то, что не стоит своей цены. А если стоит, то и не дорого.

— Тогда дайте мне время подумать, сообразить, вспомнить.