Попрыгунчик 2. Путь воина.
Шрифт:
Но было и ещё кое-что, что не видели ни бойцы, ни генералы, ни подросток, ни погибший Яков Джугашвили. Пленный немецкий кинооператор, всё это время снимавший бой и отказавшийся уйти в тыл с остальными операторами. Его охрана и конвой давно погибли, но он не бросил съёмку и не побежал обратно к своим, давно решив для себя, кто прав в этой войне и на чьей стороне он останется. За этот двадцати минутный ролик, он вскоре получит Оскар и Сталинскую премию, а после войны, станет ведущим режиссёром на немецкой Государственной киностудии и снимет художественный фильм, основанный на своих воспоминаниях, о Советских партизанах и героической смерти старшего сына Сталина. Апогеем которого и станет, стремительная атака семидесяти двух Советских танков, полка партизан и сорока четырёх броневиков на наступающих немцев и их, полный разгром, а также сцена с подростком и тремя генералами. Будущими самыми легендарными личностями партизанского движения в Советском Союзе.
Разбив немецкий механизированный полк, быстро собираем трофеи, своих погибших и раненых. Специально направленные курьеры возвращают обратно бывших военнопленных, встречаемся с ними у кромки леса. Грузим их в свободные машины и на танки, открываю портал и переправляем их, к городу Орлу, выгружаем прямо в чистом поле.
Дальше ими пусть занимаются местные представители власти и партийно-хозяйственные органы. Нам нужны полнопрофильные окопы, укрепления, траншеи, надолбы, блиндажи, доты и дзоты, противотанковые рвы. Вот пусть пока этим и занимаются. Распоряжение от Сталина они уже должны были получить и начать готовить им временные лагеря с усиленным питанием, а у нас, ещё одна группа нуждается в срочной помощи и переправке в тыл.
Открываю портал к первой группе, под Гомелем и проводим примерно такую же атаку, как и под Калинковичами. Отбрасываем немцев и проводим срочную эвакуацию наших бойцов и бывших пленных. Потери у них ужасающие, из трёх тысяч освобождённых пленных, наберётся едва пятьсот человек, готовых продолжить бой, больше тысячи ранено, остальные погибли. Из нашей манёвровой группы в строю одна треть, из двадцати четырёх танков подбито восемнадцать. Пятнадцать броневиков из тридцати уничтожено, десять получили повреждения и используются, только как неподвижные огневые точки, оставшиеся пять, используются как резерв. Из личного состава только половина, остальные либо погибли, либо ранены. Удерживали немцев из последних сил, желая только подороже, продать свои жизни. Наш подход, как нельзя вовремя, ещё полчаса и эвакуировать было бы некого.
Но и немцы получили знатно, только навскидку насчитал два десятка подбитых танков, штук восемь самоходок и порядка 15 броневиков, да и пехоты лежит никак не меньше наших, да ещё мы им добавили. Ничего, сейчас уйдём к первой группе, перекинем туда нашу тяжёлую артиллерию и Катюши и вдарим, по приближающимся подкреплениям немцев, а я тем временем, соберу ещё сотню танков и броневиков, да пару поднятых по тревоге и уже готовых полков партизан и дадим Гансам прикурить.
Последующие два дня отложились у меня сплошной суетой. В памяти осталось только: портал – эвакуация раненых, портал - переброска войск, портал - эвакуация гражданских, портал – сходу вступаем в бой, портал – эвакуация раненых, портал - эвакуация гражданских, портал – в бой и так двое суток. Где-то урывками мне удавалось поспать на ходу минут по десять-пятнадцать, где-то мне давали спать по часу, но всё кончается, кончилось и это. Отдав последние распоряжения и поставив задачи, я собрался удалиться на станцию, но неожиданно меня срочно попросили связаться с Верховным Главнокомандующим.
Глава 10.
Раз надо, значит надо. Открываю портал и выхожу со своим спецназом в приёмной Сталина. Неизвестный мне полковник, сидящий на месте Поскрёбышева и пятёрка бойцов пограничников, хватаются за автоматы, поднимаю руки и прошу доложить товарищу Сталину про моё прибытие. Полковник понятливо кивает и связывается по телефону. Через минуту, прибегает улыбающийся Власик, поздоровавшись за руку со мной и всеми моими бойцами, просит меня пройти за ним в конференц-зал. Киваю головой и иду за ним, хозяин-барин. Власик трогательно благодарит меня за чудесное излечение и спрашивает, есть ли возможность также подлечить нужных товарищей. Обещаю узнать, и довольный генерал останавливается у дверей.
Власик открывает двери и впускает меня в большой зал набитый военными и гражданскими. У карты Крыма стоит маршал Шапошников, усердно водя по ней указкой, объясняет сложившееся положение. Усаживаюсь даже не глядя по сторонам, на первый попавшийся свободный стул и внимательно его слушаю. Начинаю в душе потихоньку материться, ну и какого хрена я вам всё заранее рассказывал и просил, принят меры? Для кого я разжёвывал всё и объяснял на пальцах? Нееет, меня это всё начинает очччень сильно напрягать! Просто бесит и выводит из себя! Так, надо успокоиться! Просто у меня были очень трудные два дня, и я взвинчен! Спокойно Ипполит! Спокойно Ипполитушка! Вот так! Вдох - выдох! Вдох - выдох! Молодец! Открываю, чуть-чуть успокоившись глаза, и встречаюсь взглядом со Сталиным! Знает или нет? Знает! Смотрю, не отводя взгляд! Это война и все несут потери! И я и ты!
Он понятливо кивает головой и показывает взглядом на свободное место рядом с собой. Отрицательно машу головой и губами говорю – зачем? Он, согласившись кивает, и переводит взгляд на маршала Шапошникова.
Чувствую взгляд полный злобы и ненависти, повернувшись в ту сторону, встречаюсь взглядом с генералом армии Жуковым. Минуту мы бодаемся взглядами, наконец, он отворачивается.
Замечаю, что Сталин со стороны с огромным интересом наблюдает за нашим противостоянием. Ну прямо, как за зверушками в зоопарке. Меня разбирает зло и видимо, он видит это в моём взгляде, потому что неожиданно его глаза распахиваются в изумлении. Не ожидали товарищ начальник? А вот так вот! Я свободный человек и на вас мне по большому счёту пофиг, и чем быстрее вы это поймёте, тем легче нам будет общаться. Ну, а на нет и суда нет. Чёй то сегодня, вы все меня напрягать стали, своими интригами! Злой я, уйду я от вас!
Устало прикрываю глаза и отворачиваюсь. В принципе я уже понял, зачем я понадобился, помочь с переброской войск. Поможем, куда мы денемся, но вот быть палочкой-выручалочкой я совсем не хочу и не буду. Думайте парни головой сами и если не можете, уступите место тому, кто может и возьмёт на себя ответственность. Иначе нечего, сопли жевать и мозги людям пудрить, шибко время не подходящее.
Меня трясут за плечо и настойчиво просят проснуться. Отстаньте пративные, тут так тепло и мягко, мур-мур! Так бы и лежал, не просыпаясь, всю жизнь и тепло и коленочки такие мягонькие! ЧТО! Какие коленочки? Я вообще где? Подскакиваю и слышу довольный здоровый смех со всех сторон! Ошалело оглядываюсь. Блин! Я же в ставке Верховного, на совещании! Вот позорище, уснул, как ребёнок!
– Ну-ну товарищи! Не надо смеяться над нашим юным другом. Он третьи сутки воюет и толком не спал. Вот и сморило в тепле, да ещё и на коленках у красивой женщины! – закончил под новый взрыв смеха товарищ Сталин.
Вот ведь, выставил себя клоуном. Симка тебе задание, не давай мне уснуть. Хоть песни пой, хоть коли бодрящее и тонизирующее, но я должен быть бодрым. Да я знаю, что уже двое суток на лекарствах, но так позориться мне нельзя. Кстати, а что хоть, за красивая женщина на чьих коленках я уснул? Надо посмотреть.
Оглядываюсь и сталкиваюсь взглядом, с очень красивой женщиной, явно с восточными корнями, или грузинка или армянка, а может и испанка. Чёрные длинные волосы, раскосые чёрные глаза и брови, ярко красные чуть полные губы, чуть скуластое, но от этого не менее красивое породистое лицо, явно видна аристократическая кровь и сотни лет отбора и отсева. Лет 25-27 на вид, спинка прямая, ножки длинные, грудка вперёд, ну точно, как Андалузская скаковая, но красива чертовка, сексуальность так и хлещет. Даже форма майора НКВД ей очень к лицу, только подчёркивает всю её необычность и привлекательность, а ещё явно умна и проницательна. Прочитала уже всё по моим глазам и очень удивлена моей реакцией. Ну правильно, ведь она видит лишь пятнадцатилетнего мальчишку и ждёт соответствующую реакцию, а её нет. Вместо красных щёчек и невнятных извинений, мальчик её бессовестно рассматривает, как женщину, очень красивую сексуальную женщину.