Попс
Шрифт:
— Не стоит, пойдем.
Мы поднимаемся по ступенькам перехода, выходим на остановку. Я говорю:
— Пойдем пешком, поздно уже. Троллейбуса полчаса будешь ждать.
— Не, ни хера. У меня сил больше нет. Ждем «рогатого».
— Ладно, ждем.
У остановки тормозит ментовская «ГАЗель». Выходят два коротышки-мента без фуражек. В машине остаются водитель и женщина — тоже в ментовской форме.
Менты подходят к скамейке. Один лысый, второй — коротко стрижен. На скамейке сидят три тетки с баулами. Менты что-то им говорят, тетки хватают баулы и тащат к «ГАЗели». Менты подходят к нам.
— Документы, — говорит лысый.
Я достаю из кармана свой паспорт. Лысый листает его, находит прописку, отдает мне назад. Второй глядит в паспорт Клыка. Видно, что Клык пьяный, и можно доколупаться. Но у ментов, похоже, другие задачи. Стриженый возвращает Клыку паспорт. Менты идут к «ГАЗели». К остановке подъезжает троллейбус.
Балконная дверь приоткрыта. В стеклах домов за шоссе отражается заходящее солнце. Играет «Pixies», песня «Holiday».
Я сижу за компьютером, просматриваю в Интернете объявления «музыкант ищет группу».
«Барабанщик в стиле хардкор ищет толковую группу, возраст не старше 17 лет».
«Барабанеру хоцца играть альтернативу!!! Жуть как хоцца!!»
«Басист ищет единомышленникOFF!! ОЧЕНЬ ИЩЕТ!!!»
«бАСИСИТ. Готов играть трэш — вроде kreator, slayer, exploited. Инструмент в порядке. Уровень игры средний. Ищу музыкантов от 17 лет».
«уШЛЕПАК ГИТАРАСТ ИЩЕТ ПАДОНКАФ И СЦУКОв кАЛЛЕГ»
«Басист из Москвы ищет группу. Уровень игры НЕвысокий».
Никому из них писать не хочется. Я набираю свое объявление:
«В панк-группу в Москве нужны барабанщик и басист. Уровень игры — не главное. Возраст от 20 лет. Ориентация на «Dead Kennedys», «Minor Threat», «Bad Brains» и т д.»
Мать Насти, Лариса, ставит на стол тарелку с куриным филе. Четыре куска, каждому строго по одному. Мы сидим за круглым столом в большой гостиной. Настя с родителями недавно переехали в «трешку» у Павелецкой, сделали в ней дорогой ремонт. Раньше они жили в однокомнатной, как и мы.
Настин отец наливает в бокалы красное вино.
Он говорит:
— Ну, за встречу, за то, чтобы все у нас было, как надо.
Лариса морщится.
— Хоть бы раз сказал что-нибудь интересное. Так надоели твои банальности…
Мы чокаемся, я отпиваю. Вино терпкое, кислое. Я не люблю сухое. По мне — лучше портвейн.
Лариса отрезает кусок филе, начинает жевать.
— А ведь вкусно получилось! Понимаю, что себя хвалить неудобно, но мне так надоела еда на работе за эту неделю… Представляешь, Саша, на кухне сломалась «посудомойка», и всю неделю еду подавали в пластмассе. Это ведь невозможно — в пластмассе и вкус совершенно другой, какой-то искусственный… Скажи, Петя?
Родители Насти работают в немецкой фармацевтической фирме «продакт-менеджерами». Настя говорила, что всего лет пять назад они оба были врачами, работали в районных поликлиниках, еле сводили концы с концами. Потом отец по знакомству устроился в эту фирму и скоро перетянул туда Ларису. Какие у них зарплаты, Настя не говорит. Но, судя по тому, что они себе позволяют, очень немалые.
— …Вообще, вся неделя была сумасшедшая, — продолжает Лариса. — Готовились к презентации новой мази — премиум-класса.
— Что значит — премиум-класса? — спрашивает Настя. — Нет, я понимаю, что пиво бывает «премиум», что-то еще, а чем эта мазь отличается от обычной?
— Ценой.
— Только лишь?
— Да. — Лариса улыбается. — Если покупатель готов платить больше, почему бы не дать ему эту возможность? Он платит больше, а взамен получает… ну, ощущение, что купил продукт более высокого класса. А, кроме того, у конкурентов этот ценовой сегмент еще не заполнен…
Настина комната обставлена мебелью из «ИКЕА»: стеллажи из некрашеного дерева, письменный стол с компьютером, большой белый диван с подушками. На стеллажах — десяток Настиных книг по экономике и штук тридцать компактов в стиле техно — другой музыки она не слушает.
Я обнимаю Настю, мы целуемся. Настя берет мою руку, просовывает себе сзади в джинсы. Пальцы касаются гладкой кожи.
— А они не заглянут? — Я киваю на дверь.
— Никогда в жизни. Уважают мою независимость. Я не вмешиваюсь в их дела, а они — в мои. А у тебя разве не так?
— В общем, так. Только у нас — одна комната.
— Да, извини. Я забыла.
Настя стаскивает покрывало с дивана на пол. Мы ложимся на него. Она расстегивает мне рубашку.
Мы лежим на покрывале, голова Насти у меня на плече. Я разглядываю потолок — только что побеленный, без единого пятнышка. Форточка приоткрыта. Грохочет проезжающий мимо трамвай.
— Жалко, что лето кончается, — говорит Настя. — Я так не люблю осень. Нет, сентябрь еще ничего. А потом погода испортится, станет холодно…
Я встаю, подхожу к окну. За ним — желтеющие листья и кусок синего неба над домами.
— Одно радует, что мы куда-нибудь съездим на Новый год, — продолжает Настя. — Туда, где всегда тепло. Мама предлагает Таиланд, а папа хочет на острова…
За окном кухни синеют сумерки. Светится зеленым заправка «Бритиш Петролеум».
Я кладу на стул блокнот с текстами, включаю электрочайник. Последняя моя песня — про ментов. Она так и называется «Я убиваю мента». Слегка примитивно, но это — фигня, главное, что в песне есть «мессидж». Не петь же про девок или бухло.
В комнате звонит телефон. Дверь открывается, мама выносит мне трубку.
Я говорю:
— Алло.
— Алло. Здрасьте. Я насчет объявления в Нете — насчет сбора состава. У нас тут уже есть состав, но нам как бы нужен лидер…
Чуваку, судя по голосу, лет пятнадцать, а может, и меньше. Я спрашиваю: