Попутные песни

Евстифеев Роман

Психология

За окошком дремлет, белый зимний холод, Подготовлен я психологически, Я и так все знаю, я ж и сам психолог, Только я все изучил практически. Прочитал вопросы — мне аж плохо стало, Даже Русь мне ближе допетровская, Сколько ж из окошка вылетело галок Из листков учебника Петровского. Ценность психологий я обеих знаю — Галок мало, если книжка тощая, Очень ненадежна оказалась «Возрастная», Но зато порадовала «Общая»! И еще я знаю, даже если тихо, Даже если вылечились многие, Есть еще немало в институте психов, Тут кругом сплошная психология. Ни к чему учебник, незачем тетрадки, Не нужны теории да лекции, Вон студент в аффекте, а тот вообще в припадке, А вот идет живая эпилепсия. Слева шизофреник, справа алкоголик, Лектор

тоже требует лечения, Трудно разобраться, конечно, кто чем болен, Но какой простор для изучения. Сколько же ученых, молодых и пылких, Пали жертвою неверной тактики, Я и сам недавно прочитал в «Мурзилке»: Только два ученых были практики, Сеченов да Павлов, братья-корефаны, Но не стоит даже брать их в голову, Приду я на экзамен и скажу: Иваныч, Мы ж с тобою старые психологи, Ты вон теоретик, А я все больше практик, Есть, конечно, мелкие различия, Как тебе Выготский, а Петровский как тебе? Разболтаюсь я до неприличия И через психологию я раскрою душу И зачетку протяну тихонечко, Может он поверит и, развеся уши, Мне поставит маленькую троечку. А потом я выйду на морозный холод, Назову Петровского мошенником, Да что мне тот Петровский, я теперь психолог, Мне поставил тройку сам Решетников! 1988

Про меня

Все спокойно дышат, Все довольны дома — По ночам по крышам Не гуляет Рома. И уже не надо В чашку сыпать брома, Все соседи рады, Лишь невесел Рома. Он лежит в постели Словно незнакомый, Рому две недели Обнимает кома. А сестричка Таня Хвалится подружкам — «Все моими станут Ромкины игрушки!» 1988

Посвящение историческому факультету

Прошлого уже не возвратить, Хорошо хоть есть воспоминания, Помнишь, друг, как нам хотелось жить, Думали ли мы о выживании? Не забудем тех счастливых дней, Нам поставь хоть виски, джина, бренди ли, Веселей мы были и бедней, Мы начинали с сорока рублей, Гордо называемых стипендией. Деньги зажимая в кулаках, Знали мы куда пойти потратить их, В нас еще не зародился страх, Жизнь была свободна и остра — Так и воспиталась наша братия. История казалась нам прямой, Счастливой ожидалась наша жизнь, Вокруг был бесшабашный и хмельной Предельно развитой социализм. А мы стремились сразу все успеть, Были удивительно азартны мы, Хоть чуть-чуть хотелось поумнеть, Получая знания за партами, Но сразу не доверили нам мест В удивительных аудиториях, Первым был картофельный семестр, И как сказал бы летописец Нестор, Вот откуда есть пошла история. Может в голове был перекос Из-за недостатков в воспитании, Не боясь дешевых папирос, Почему-то рвались мы в колхоз С явно нескрываемым желанием. И стоя на картофельной гряде, Историю мы поняли тогда — Земля и воля, Черный передел, Даешь освобождение труда! Нам как родной стал Ашшурбанапал, Аменхотеп — ну просто близкий друг, И долго плакал я, когда узнал, Как Цезаря зарезал подлый Брут. История, не уж-то в этом суть? Избыток знаний отзывался в нас тоской, Со дна природы поднималась муть, И уходили мы в курилку отдохнуть От подлостей истории людской. И сглаживал все сигаретный дым, Размытость как-то успокаивала нас, Казалось, никотин непобедим, И будущее виделось другим. Не тем, какое выдалось сейчас… Мы проводили лучшие года В курилке, за столом, на борозде, И все же в перерывах иногда Историю мы изучали здесь. 1992

Сатурн

Я уйду рано утром, Ускользну в полумраке, Ты останешься верить В наступление дня, Ветер нарисовал мне Долгожданные знаки, Это звуки Сатурна Призывают меня! Заколачивай окна, Заколачивай двери, Запирай меня дома На железный засов, Я уйду дымоходом, Просочусь через щели, Растворюсь и исчезну, Откликаясь на зов… Я уйду рано утром, Улечу незаметно, Ты останешься верить И смотреть в высоту, Но если ты угадаешь Направление

ветра — Ты увидишь мой вечный И великий Сатурн… 1996

Происшествие в поезде

Анапест, хореи, ямбы — Лишь усиливают грусть, Надоело — выйду в тамбур, Никотину надышусь. Я наполню этим ядом Свой могучий организм, Беспокоится не надо, Что короче станет жизнь, Я вдохну широкой грудью, Выдыхать не торопясь, Пусть во мне подольше будет Никотиновая грязь. Это грязью наполняясь, Забываю про людей, Постепенно растворяюсь В окружающей среде. За окном бегут деревни От железного коня… Мир таинственный и древний Входит медленно в меня… Или мы попеременно Превращаемся в одно, То ли я окно Вселенной, То ли я смотрю в окно, И почуяв каждый атом, Что во мне есть и во вне — Я осяду конденсатом На заплеванном окне. Мужики окно откроют Я воспряну с ветерком, И воздушною струею Улечу со сквозняком, Я развеюсь над полями, Снова в облако вернусь, И негромкими словами Вместе с дождиком прольюсь… Анапест, хореи, ямбы, Мне не смогут помешать, Дайте только выйти в тамбур, И свободой подышать. 1996

Часть 2. Новые циничные песни

И не ясно прохожим…

На меня недобрым смотрит взглядом Фонарями тусклыми Москва, Вот пришел и сел со мною рядом День рожденья номер сорок два. Невеселый, трезвый и серьезный, Прям как я. Ну что же ты, давай, День рожденья номер сорок два, Начинай мне говорить про возраст, Про триумфы, званья и парады, Что меня коснулись лишь едва… День рожденья номер сорок два, Ты — один из лучших результатов. И не надо больше про награды, Про призванье веские слова, День рожденья номер сорок два, Проходи — мне ничего не надо. Извини, что как-то все не кстати, И тому причина не нова — Дети спят, они устали за день, Проходи негромко, бога ради, День рожденья номер сорок два. 24 марта 2008

Быль

Вы танцевали на столе Почти что в полуголом виде, Такого я еще не видел, Хотя и пожил на земле. Вы обнажали организм Под ритмы западного джаза, Так буржуазная зараза Порою украшает жизнь. Вы, оставаясь без белья, Казались мне еще прекрасней… Такой вот был однажды праздник В воображеньи у меня. Март 2005

Мы, жившие и живущие

Нас было немного, нас мучило время, Безумное племя назойливых стрел, Мы жили недолго, намного быстрее, Чем тлели коренья и сучья в костре. Мы чуяли вечность, и тем отличались От прочих случайно родившихся здесь, Теряя беспечность, мы вечер встречали, И выли отчаянно в мокрую взвесь, Солнце спускалось, когда мы устало, Нестройною стаей сбивались к костру, И совокупляясь, стучали костями, Сгребая горстями сырую листву. 2008

Как хороши как свежи были водки…

Мне хвастался пожилой инвалид, скрюченный после инсульта, с недвигающимися ногами, и, видимо, неизлечимый, что когда он был здоровым и сильным, когда он был здоровым и сильным, работал шофером на МАЗе, то выпивал на спор из горла бутылку водки, вот так вот, подносил ко рту, и вливал в себя всю бутылку, и бросал ее назад, бутылка разбивалась со звоном, и все друзья в гараже удивлялись, и рассказывали знакомым, и просили повторить, и ничего ему не было, вот такой он был здоровый, и когда он это говорил, то лицо его светилось, скрюченные руки дрожали, глаза становились моложе, и лицо казалось счастливым, вспоминая какой он был здоровый и сильный, здоровый и сильный, молодой и глупый, и как хороша была водка в тех выпитых залпом бутылках. Август 2009 года

К вопросу о репрессивных интенциях логицирующих структур

Любая мысль авторитарна. Она пленяет и ведет, И что Свободу нам несет Лишь притворяется коварно. А вот бессмылица — свободна, Но ей служить не торопись: Пусть даже несвободна мысль — Но не бессмысленна Свобода. 18 октября 2009

О смирении и смерти