Попытка говорить 2. Дорога человека
Шрифт:
Хорошо, что не маразматик. С маразматиком-консерватором договориться было бы вообще нереально, а с таким вот Секопаром шансы есть.
Впрочем, сначала договориться надо с Зархотом.
– Что угрожает тебе лично и двум твоим друзьям за провал задания?
– Странный интерес. Неуместный.
– Почему же? С моей точки зрения, очень даже уместный.
– Объяснишь?
– Всё просто. Я знаю о твоём виде разумных и принятых у вас порядках меньше, чем мне бы того хотелось. А так как я маг, для меня любопытство – один из основных мотивов для любой активности. Ну так что, ответишь на вопрос?
Зархот ответил довольно пространно, но в высшей степени неопределённо. Это вам не бабушка надвое сказала, это уже какой-то высший пилотаж. Впрочем, при чтении подтекста мне удалось выловить кое-какую мелкую рыбёшку, и я смог продолжить танец.
– Тогда следующий вопрос. Положим, вы убили Ладу и вернулись с победой. Что в этом случае стало бы с Ладой? Её пытались бы "перевоспитать" – или сразу сунули бы в стазис?
– Что такое стазис? – очень правдоподобно удивился хилла. Менталиста бы обманул как пить дать. Даже бдящий неподалёку Айс не учуял фальшивой нотки.
Хорош всё же, чертяка!
– Ну, не знаю, как это у вас называется, – развёл руками я, – но проблема вполне очевидная. Вы истинно бессмертны, а это значит, что убивать вас в более-менее длительной перспективе бесполезно. Да и некомфортно: это же женщинам придётся постоянно рожать, потом спустя небольшой срок, пока память не вернулась полностью, умерщвлять потомство – и по новой. Грязно, противно природе и глупо. Можно, конечно, убивать конечной смертью, но жизнь бессмертного, будь он хоть сто раз отступником, слишком драгоценна. Поэтому я полагаю, что вы изобрели способ избавляться от "лишних", не убивая окончательно, но и не давая жить. Этот способ я назвал стазисом. Так как насчёт Лады? Заработала она срок в стазисе, как вы трое, или она ещё слишком молода для таких крутых мер?
– Слишком молода, – обронил Зархот.
А я понял, что он знает – и знает, что я знаю о… в общем, он меня раскусил. Поэтому я улыбнулся как можно слаще и сказал:
– Ну, извини. Я не обещал сразу же рассказать обо всех преимуществах нашего отряда. Да ты и сам знал, что они, не упомянутые, есть. Продолжим?
– Чуть позже, друид. Мне снова надо перекусить.
"И мне надо немного времени для передышки". Я тонко улыбнулся.
– Не проблема. Маэстро, как у нас с готовыми блюдами? О! Благодарю от всего сердца!
Немного простейшей волшбы, цепко контролируемой при помощи кисэх-лойрэв, то бишь "метельного взгляда" – и новые тарелки влетают в столовую, в то время как старые сами собой отправляются в ту часть кухни, где я оборудовал ради удобства Видящего паровую мойку. В смысле, не с паровым приводом, а с мойщиком, в роли которого выступал поток горячего пара.
– Знаешь, хилла, – сказал я негромко и очень серьёзно, пока Зархот жевал и глотал, – я с некоторых пор боюсь бессмертия. В другой вселенной я бы смотрел на дело иначе, но Пестрота к бессмертным неласкова. Ко всем. Те разумные, что смертны, здесь лишь гости. Большинство из них просто не успевает осознать ужас положения во всей его полноте. Маги – да, маги видят, знают и осознают больше. Но риллу стоит сказать спасибо за то, что они убивают старших магов, потому что участь высших магов здесь… неприятнее. Сродни участи самих риллу. Имеющих Крылья – и забывших о полёте. Помнят ли о нём погружённые в стазис?.. впрочем, я не об этом.
Зархот жевал и глотал. И слушал. Опыт помогал ему читать между слов немногим хуже, чем мне помогало это делать ламуо.
– Сказано и услышано: бесконечную истину не может постичь конечный разум. Однако этот конечный разум может бесконечно расти и меняться, приближаясь к истине без ограничений… да, может… но не в Пестроте! Здесь дорога обрывается у самого начала. Можно обвинять риллу, не пожелавших принять Владыку и его дары, можно обвинять самого Владыку, не нашедшего лучших путей и канувшего в Багровую Бездну. Но любые обвинения будут равно бессмысленны. Обрыв есть, и преодолеть его почти невозможно. Ты улыбаешься? А зря. Если убить это робкое "почти", если отбросить надежду, останется только три выхода: безумие, стазис или конечная смерть. Как по мне, невесёлый выбор.
Хилла счёл нужным вставить свою реплику:
– Ты смертен.
– Да. Но я признаю смерть лишь как условие освобождения из тисков Пестроты. Не как необходимую ступень в движении вперёд, уж поверь!
– И каков твой план?
– Для начала я помогу исполниться планам той, что старше и мудрее меня.
– Сьолвэн – прах под стопами риллу.
– Не сказал бы. Подстилка для жадных щупалец Теффора – да. До поры. Участь Квитага служит наглядным подтверждением тому, что высшая не принадлежит к числу ничтожных.
Зархот уже не делал вид, что увлечён едой. Впрочем, его "возбуждение" было сродни лживой податливости дзюдоиста. Он продолжал контролировать себя так, как мне в ближайшие сто лет просто не светило. Да и по прошествии этого срока – тоже.
– Мне кажется, ты не можешь раздавать обещания от её имени. И слабо понимаешь, о чём вообще говоришь.
– Слабо? Может быть. Но я понимаю достаточно, чтобы заметить: здесь и сейчас речь не о гарантиях. Я не торгую обещаниями. Я просто предлагаю помощь и даю надежду.
– Не впечатлён.
– Вольному воля. Курс на домен Теффор я обещал тебе показать ещё до начала беседы.
– И ты не боишься, что я сообщу о вашем глупом заговоре властительным?
– Сообщай сколько угодно. В этом домене нас достать не так-то просто.
– А как же Сьолвэн?
– Она большая девочка. Причём уже давно. Рискну предположить, что добраться до риллу ты просто не успеешь, а к тому моменту, когда ты вернёшь воспоминания об этом разговоре, у домена Теффор уже будет новый риллу. Это если не брать в расчёт запасные планы. Высшая обманывала властительных сотни веков, хилла.
– А… твою… Ладу она спасла, чтобы показать своё отношение к… союзникам?
– Это только внешний слой. Ты можешь представить, что будет с Ладой через тысячу лет? Да хотя бы и лет через сто? Я вот, хоть и привык считать себя её… учителем, не берусь.
Бритвенный сарказм:
– Учителем?
– Сотинао лекку ваишетилх.
Зархот моргнул. И никакого наигрыша в этом не читалось: он действительно был удивлён. Не тем, что я произнёс три слова на его языке, нет. Тем, что по моему воротнику, рукавам и груди при этом скользнули тени правильныхсимволов – или хотя бы достаточно правильных. В них в самой сжатой форме было всё: и то, чему я успел научить Ладу, и то, чему меня научила она, и некоторые тонкие оттенки взаимоотношений, от гордости до скрытых опасений, которые связали меня и Владиславу прочнее, чем иное кровное родство.