Попытка к бегству
Шрифт:
Ледогоров легонько хлопнул ее по затылку.
— Умолкни!
— Все, начальник, все.
«Отставник» не отводил взгляда от ее ног.
— Вера Васильевна, — Полянский тронул вторую девчонку за плечо. Вы снимаете эту квартиру?
Она кивнула.
— Предлагаю выдать хранящиеся в квартире орзокие, боеприпасы…
— Верка! Тащи миномет из-под кровати! — хихикнула Катя.
— ….и вещи, не принадлежащие вам.
Кухню заливало солнце. Оконное стекло нагрелось и излучало его тепло. Утробно урчал холодильник. Покряхтывал модными аккордами старенький приемник.
— Нет такого? Распишитесь.
Ледогоров взял со стола паспорт в потертой ледериновой обложке. Муратова Вера Васильевна, семьдесят четвертого года. Да, явно не шестнадцать лет. Уроженка и жительница Петрозаводска.
— Приступим, — Полянский поднялся. — Понятые, прошу вперед.
Хозяйка, похоже, еще плохо соображала, что происходит. Катя поманила Ледогорова.
— За диван в большой комнате не лазайте, — шепотом сказала она. — Я, когда трахалась, туда презики кидала. Некрасиво.
— Переживем, — он подтолкнул ее к двери. — Вперед.
Любой обыск есть занятие пыльное, муторное и малоприятное. Последнее возрастает пропорционально размерам и степени захламленности квартиры. Интересные находки являются редкой наградой за кучи перелопаченного белья и десятки метров грязных кладовок и антресолей. Сколько потерянных вещей находят в результате обысков хозяева. «Ой! Моя старая косметичка нашлась!» От какого количества ненужного хлама избавляются. «А эту коробку обратно не надо. Мы ее на помойку снесем.»
Квартира Муратовой была средней. Как и все съемные хаты, она не была переполненной вещами, но и маленькой ее было не назвать. В серванте валялось несколько полароидных фотографий Веры и Зураба. На них она выглядела ярче и привлекательней. У телевизора валялась упаковка одноразовых шприцов, что само по себе, юридически конечно, ничего не доказывало. У дивана, на котором, видимо, ночевала Катька, стояла пепельница с окурками папирос. Полянский понюхал один из них.
— Не нюхай! Это «блядомор» и есть! — махнула она рукой. — В тюрьме привыкла. А «дрянь» я не курю.
Дворничиха вздохнула и покачала головой.
— Понятые, перейдем в спальню.
На полу еще не засохла Катькина кровь.
— Гестапо! — ткнула она пальцем. — Понятые…
— То ли еще будет, — угрожающе шепнул Ледогоров.
— Поняла. Молчу.
Полянский приоткрыл пошире балконную дверь. Потянуло спасительным сквозняком. Небо за окном было синее-синее.
— Саша! — неожиданно позвал все время молчащий Мальцев, застыв перед открытым ящиком комода в углу.
Ледогоров подошел.
— Понятые, прошу поближе и повнимательнее! Серж! Найди какую-нибудь коробку!
Под стопкой белья матово отсвечивал стволом пистолет ТТ.
Муратова не шелохнулась. Катька подошла поближе.
— Ну ты даешь, подружка! — присвистнула она. — Нашла куда срок свой спрятать!
Ледогоров сел на кровать и посмотрел на Полянского. Тот улыбался.
А может, его просто слепило солнце.
Кофе блаженно наполняет пустой, бурчащий желудок. Мягкий бублик заканчивается с неумолимой быстротой. Полянский ставит чашку и закидывает ноги на стул.
— Хорошо!
— Да. У меня вообще на голодный желудок голова не варит.
В раскрытое окно кабинета вовсю плывет белый июльский зной.
— С кого начнем?
— С Кати. Как ее, кстати?
— Лукьянова Екатерина Матвевна.
— Хватит стебаться!
— На справку! Читай!
— Действительно, Матвеевна, семьдесят четвертого, статья сто пятьдесят восемь, часть три. Освобождена…
— Я по пути понял, что они — одноклассницы.
— Классная у них школа! А?
— Ладно! Давай допивай и поехали.
— Дай покурить спокойно!
— Кури, а я пока начну.
— Вот торопыга!
Жарко.
Одетая, Лукьянова выглядела менее интересно. Обыкновенная крупная «телка» в просторной футболке и обтягивающих зад джинсах. К тому же с разбитой физиономией.
— Кофе будешь?
— Давай! И сигаретку!
Курить ей было явно больно. Она охала и морщилась.
— Ну ты приложил!
— Сама виновата. Чего под руку кидаешься.
— Это спьяну и спросонья. Да я не жалуюсь.
Ледогоров потряс справкой об освобождении.
— Неделю, как на свободе. За что сидела-то?
— Там написано.
— Написано-то — написано. А по жизни?
Она отхлебнула кофе и ойкнула.
— Больно, б…! По жизни — за глупость и любовь. Правда. Милый мой хаты чистил с пацанами, и меня потянул. Им по семь, мне три.
— В Саблино отбывала?
— Там написано.
Несмотря на жару, Ледогоров снова включил чайник. Невыспавшийся, перенервничавший организм требовал еще кофе. Девица ему нравилась. Она не комплексовала, не рисовалась, не жаловалась на судьбу, просто была самой собой.
— Муратову давно знаешь?
— Верку? С первого класса. Она одна мне письма писала. На свиданки ездила. Она клевая.
Ледогоров кивнул.
— Как ты к ней попала?
— Как? Обыкновенно. Вышла, позвонила и приехала.