Попытка возврата: Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия
Шрифт:
А лучше всех из нас устроились Гусев и Марат Шарафутдинов – наш подрывник. Оба отлично болтали по-немецки, а у Марата был еще и ярко выраженный баварский акцент. Это он в детстве рядом с немецкими эмигрантами пожил, вот и сказывается общение. Так что теперь выряженные в немецкую форму, подкрепленную хорошими документами, эти двое работали с комфортом. Ну еще бы – офицеры-фронтовики гуляют отпуск по ранению в ближайшем большом городе. А то что более молодой из них, чем-то похожий на испанца, вдумчиво заминировал водокачку, куда в первую очередь ломанутся разобиженные убийством шефа эсэсовцы, никто, разумеется, и предположить не мог. Но начиненная взрывчаткой водокачка была даже не главным сюрпризом. Шарафутдинов был вообще подрывником от бога и после разговоров со мной умудрился соорудить что-то вроде МОНки! Они были, конечно, гораздо более громоздкими, чем в моем времени, но Марат
Так, время восемь. Эсэсовцы на нашем объекте позавтракали и минут через пять соберутся на плацу. Функ долго задерживаться не будет, и думаю, минут через пятнадцать все и произойдет. Я глотнул из фляги теплой водички и спросил у Лехи:
– Ну что там?
– Тихо пока. Полицай у немца что-то спросил, а тот его видно послал. Баба с ведром из дома вышла…
– А наш незалежный друг проснулся?
– Да, на балкончик выходил. Воздухом, видимо, подышать. И машина его уже подъехала….
Эх, какой непуганый руководитель сейчас живет! В наше время такого и представить тяжело. На балкон подышать выходили, только отгородившись от всех забором метров пять высотой. А этот в полной безопасности себя чувствует. Ну-ну. Я с кряхтением потянулся и, взяв винтовку, подошел к пролому в стене. Там уже было слегка расчищенное от битых кирпичей место и, скинув кургузый пиджачок, улегся на пол, предварительно полив остатками воды из фляги перед собой, чтобы случайная пыль от выстрела не выдала наше местоположение. Потом начал разглядывать в оптику место будущего веселья. До дома было метров четыреста, поэтому в обычную четырехкратку было все отлично видно. Машина стояла очень удачно – под углом ко мне. Крамаренко всегда ездил сзади и справа от водителя. Вот и сейчас я заднюю правую дверцу видел как на ладони. А еще минут через пять все и началось. Самостийный бургомистр выскочил из дома на десять минут раньше, чем обычно, на ходу надевая пиджак. Значит, ребята сработали как надо.
Крамаренко заполошенно подскочил к машине, не обращая внимания на вытянувшуюся охрану. М-да… ну и морда… Галстук сбился, на физиономии растерянность и такое выражение, как будто у него одновременный понос с кашлем. Плюхнувшись в машину, он что-то крикнул водителю, потому что машина резко рванула с места. В этот момент я и спустил курок. Бургомистр дернул головой и откинулся на спинку. А водила вообще ничего не заметил, судя по тому, что «опель» даже не замедлил ход. Вот и славно, трам-пам-пам! Что значит хороший глушак и открытое окно! Ну еще то, что Крамаренко не раскинул мозгами по всему салону, наверное, ввиду отсутствия таковых, а помер быстро и чисто. Сняв глушитель и прицел, сунул винтовку под одну из куч строительного мусора, в изобилии валяющегося на этаже. Пучков тем временем слегка посыпал нашу лежку кайенской смесью. Собак на хвосте не боялись, но вот из пакости не хотели, чтобы даже место, откуда был выстрел, фрицы нашли.
А потом мы спустились в канализацию… Как там кричал тот контуженый майор? «Я эту маму ипал!» Ну кто меня за язык тянул? Зачем вообще вспомнил об этом говнопроводе?! Изящного решения захотелось! Вот и хлебнул изящества по самое не могу. То-то пацан разведчик так странно на меня смотрел… Уже минут через десять пути Леху бурно срыгнуло на кучу чего-то мерзко воняющего и увенчанного раздутым трупом крысы. То есть вокруг воняло так, что глаза слезились, но эта куча смердела вообще запредельно. Я продержался дольше…. Вырвало только тогда, когда сволочная крыса, в этот раз вполне живая, плюхнувшись откуда-то сверху, подняла целый фонтан брызг, большая часть из которых пришлась мне на физиономию. Наверное, в мирное время здесь было почище, но сейчас многие трубы и тоннели были разбиты бомбами да снарядами, сыпавшимися на город в прошлом году, и глубина жижи иногда почти достигала среза голенищ.
Зато позже, когда мы вылезли почти возле речки, аж голова закружилась от чистого воздуха. Проскочив вдоль берега, густо заросшего кустами, дошли до развалин старого двухэтажного дома, в подвале которого и встали на запланированную дневку. Блин! Все хорошо, о сменной одежде мы заранее позаботились. Но вот об обуви… Снятые сапоги стояли в дальнем углу подвала и мощным амбре отгоняли не только летающих насекомых, но также мелкую и крупную живность. Крупную, это в смысле меня и Пучкова. Стараясь держаться подальше от источника вони, еще раз осмотрели заныканное заранее в этом же подвале оружие, после чего завалились отдыхать. Если в городе, наверху, и была какая-то суета (а она точно была), то все прошло мимо нас, не потревожив. А ночью мы почти спокойно прошли на точку встречи с остальными. Хотя количество патрулей было просто запредельным, но выскользнуть с окраины Харькова особого труда не составило.
Не доходя до точки километра два, включил рацию. Мужики должны были там собраться раньше и включить свою уже минут пятнадцать назад.
– Тук-тук, кто в теремочке живет?
Рация пошипела несколько секунд и почти неузнаваемым голосом Гусева ответила:
– Пионеры юные.
Значит, все нормально. Если бы ответ был —юные пионеры, то это значит, к нам в упор подкрался северный пушной зверек и вместо встречи со своими нас ожидали недружеские объятия фрицев. Пройдя еще немного по лесу, увидел фигуру Сереги, шагнувшего к нам из-за дерева. Он уже успел скинуть немецкую шкурку и в маскировочном комбезе совершенно сливался с местностью. Хлопнув меня по плечу, поинтересовался:
– Ну как у вас?
– Норма, как в аптеке. А у вас?
– Все на уровне. Пойдем к остальным, там и побеседуем. И чем это так воняет?
– Не чем, а кем. Ты бы по этим канализациям поползал, не так бы несло. Это мы еще отмылись…
Гусев, хохотнув, повел нас в куда-то в сторону от прежнего маршрута. Народ, выходит, тоже решил подстраховаться и расположился почти в километре от назначенного места встречи. А потом, отмахав километров двадцать по ночному лесу, мы, встав на отдых возле небольшого ручейка, начали делиться впечатлениями. Сначала рассказывал я. Слушали внимательно, а потом гады ржать начали, когда дошел до места о нашем вонючем заплыве. У них-то все было гораздо чище и интереснее. Большой сказал, что Функ на трибуне только-только речь начал и, решив особенно не тянуть, Славка влепил в него из своей пушки.
– Все-таки расстояние большое было, но от него только брызги полетели. А ветер метров пять в секунду был, да и дальность такая, что целился вообще в сторону и почти на два силуэта над ним. Попал, правда, очень удачно. Даже с трибуны фрица скинуло…
Было видно, что Еремин гордится выстрелом и готов рассказывать о «проседании» пули, об определении угловых величин, о том, как он собственноручно целевые патроны для этого делал и свою пушку пристреливал, бесконечно, поэтому прервал его вопросом:
– А тряпочки зачем вывешивал?
Славка кашлянул и снова начал объяснять, что по неприметным лоскуткам, развешанным вдоль направления выстрела, он и определял поправки при прицеливании.
Потом, глядя, как я запихиваю глушак, снятый с СВТ, в разгрузку, с сожалением констатировал: мол, жаль что на его ружье сей хитрый девайс не присобачить. И отдача возрастет из-за замены дульного тормоза на глушитель, и дальность снизится. Кстати, только за счет удаленности снайпера от цели и получилось всем живыми уйти. Сидел бы он на водокачке – спекся бы сразу. Разъяренные потерей шефа, эсэсовцы к водонапорной башне через несколько минут подскочили. Как рассказывал уже Гусев, наблюдающий за этим действом в бинокль, немчура в секунду вынесла запертую дверь – и человек десять, самых шустрых вбежали внутрь. Сидящий рядом Марат вслух досчитал до пятнадцати, и тут шарахнуло. Здоровенная водокачка рухнула, подняв облако пыли. Более медлительные эсэсманы, не успевшие к ловле вражьего снайпера, тараканами порскнули в разные стороны. И тут с небольшими перерывами сработали мины. Шарафутдинов очень удачно расставил растяжки, предугадав направление бегства основной толпы. Беготня почти сразу прекратилась. На лежащих тут и там солдат в черных парадных мундирах густо опускалась пыль и листовки, заложенные на той же водокачке. Эти воззвания предназначались исключительно немецкому командованию, поэтому их и не расклеивали темными ночами, пугливо озираясь, а так сказать доставили непосредственно на место. И текст в них был несколько необычный. На послание турецкому султану точно не похож. В очень корректной форме там говорилось, что в случае продолжения практики взятия заложников среди мирного населения советское командование будет предпринимать ответные меры в виде резко увеличившегося отстрела средних и высших немецких чинов. Ну а если и это не проймет тевтонцев, то гарантируется уничтожение гражданского населения Германии и Румынии способом, не подпадающим под конвенцию, но от этого не менее эффективным. Там же был и призыв к немецким солдатам пожалеть своих родных и близких на родине.