Пора ехать в Сараево
Шрифт:
— Но ваша речь… — Дядя Фаня положил намазанный
бутерброд на блюдце.
Евгений Сергеевич покровительственно улыбнулся.
— Речь эта не моя. Я лишь изложил основные мысли господина Сазонова, касающиеся заинтересовавшей нас темы. И князя Мещерского, лучшего нашего «Гражданина».
— А сами, стало быть, держитесь точки зрения противоположной: — мстительно глядя поверх дымящейся чашки, подал голос Василий Васильевич. Он был недоволен и профессором, и тем, что не выполнил данного себе обещания ни в коем случае не вступать в препирательства.
— Как не держаться, если это точка зрения здравого смысла.
— Смысла?! Здравого?!
— Именно, генерал,
— Так, по вашему мнению, лучше просто сразу все отдать австриякам, дабы избавиться от забот?
— Вы думаете, что в вашем вопросе одно лишь патриотическое ехидство? Вы хотите меня уязвить, а на самом деле произносите политически разумные вещи. Василий Васильевич поставил возмущенно чашку на блюдце, но не попал в его центр, отчего чай расплескался.
— Не надо ли понимать ваши слова так, что вы всерьез рассматриваете возможность такого развития событий?! Евгений Сергеевич тоже поставил свою чашку, но не пытаясь придать ей качество некоего аргумента, — просто она оказалась пуста.
— Да, генерал. Более того, я не ограничусь высказыванием этой идеи вслух. Я собираюсь предпринять кое–какие практические шаги к ее осуществлению. И уже предпринимаю.
— Если вы имеете в виду ваши заметки в милюковской «Речи», — осторожно попытался вмешаться Афанасий Иванович, — то как проявление свободы слова я бы приветствовал…
Профессор положил ему широкую бледную ладонь на обшлаг, как бы великодушно освобождая от необходимости высказываться в свою защиту. Афанасий Иванович чуть поморщился, ему было досадно, что его так бесцеремонно зачислили в безусловные сторонники. Генерал саркастически усмехнулся.
— Тогда я не вижу никакого вашего отличия от самого вульгарного социалиста. Неужели и в случае начала военных действий вы останетесь в позиции активного врага существующего государственного устройства? Уголки широкого профессорского рта разочарованно опустились, в глазах появилась тихая академическая скука.
— Неужели вы не слышите, генерал, что рассуждаете в терминах охранного отделения. Вы собираетесь искоренять своих оппонентов методами господина Дубасова?
— А вы неужели до сих пор не поняли, что социалисты не могут быть отнесены к числу политических оппонентов? Это другое. Это нечисть, колония микробов в относительно здоровом организме.
— У вас странное представление о здоровье. Галина Григорьевна переводила любопытствующий взор с одного спорщика на другого. Пожалуй, она была одинаково далека от понимания как иронии профессора, так и волнения генерала. Ей, кажется, все равно было, что один из спорящих является ее мужем. Зоя Вечесла–вовна курила, так и не притронувшись к еде. Все знали, что она полностью разделяет точку зрения мужа и поэтому не вмешивается в разговор, хотя очень любит поговорить.
— Но так можно договориться черт знает до чего, милостивый государь Евгений Сергеич, — генерал бросил салфетку на стол, положил руки на скатерть, и она сморщилась под их тяжестью, — отчего же нам вообще тогда останавливаться, а?
— О чем вы, Василий Васильевич? — Профессор почувствовал, что дальний родственник собирается пойти по второму кругу препирательств, и очень их не хотел, не зная, как этого избежать.
— Почему же только Балканы? А Польша? А Финляндия, надобно и их оставить собственной судьбе? Армян — туркам, пусть режут! Грузин — персам. Да и в Поволжье полно инородцев, которые захотят, быть может, собственного пути и закона. Где предел послаблениям?! Отчего нам Петербург не объявить новой Астраханью — на том основании, что все дворники там татары? Они его подметают, стало быть, имеют на него особые права! Настя одним ухом слушала застольных спорщиков и старалась при этом уследить за двумя одновременными событиями вне пределов веранды. По яблоневой аллее поднимались к дому, чему–то смеясь, Аркадий с приятелем. Утреннее купание весьма освежило их. Настя надеялась, что, явившись на веранду, они станут тою силой, которая рассеет всеобщее раздраженное состояние. Также наблюдала она и за худой фигурою Калистрата, стоявшего у входа в каретный сарай. Калистрат поигрывал большими английскими садовыми ножницами: то откроет, то закроет. Он беседовал с кем–то, находящимся внутри сарая. Угол обзора не позволял видеть, с кем именно. Настя пыталась понять, почему движения железных челюстей выглядят так угрожающе. Может быть, угрожающий вид им придают усилия Калистрата?
— Никогда этого не будет, никогда, господин профессор!
Это возмущенное воскликновение оторвало внимание
Насти от садовых ножниц.
Генерал встал. Евгений Сергеевич, напротив, поудобнее откинулся в кресле и сказал отчетливо примирительным тоном:
— Я, кажется, вас задел, Василий Васильевич, поверьте, это не входило в мои планы.
— В этом я как раз не сомневаюсь, — усмехнулся вдруг генерал. — Сердить меня в данный момент вам крайне невыгодно.
Генерал грубо намекнул на финансовую подоплеку «семейного съезда».
Профессор озабоченно, можно даже сказать, растерянно посмотрел в сторону своей жены. Разговор из сферы абстракций внезапно перешел на практическую почву, и столичная знаменитость почувствовала себя неуверенно.
Зоя Вечеславовна, ни на секунду не растерявшись, подхватила эстафету.
— Вы абсолютно правы, дорогой мой дядюшка, — (Василий Васильевич был двоюродным братом хозяина имения Тихона Петровича Столешина и, стало быть, приходился двоюродным дядей его племяннице), — мы приехали сюда не для того, чтобы ссориться с вами, а с тем, чтобы наконец урегулировать раз и навсегда накопившиеся вопросы.
— Можно ли говорить об этом, когда Тихон Петрович так плох, — укоризненно сказал Афанасий Иванович.
— Вы правы, дядя Фаня, сейчас говорить об этом не стоит. И по соображениям морального порядка, и по соображениям порядка практического. Пока дядя находится в том состоянии, в котором он находится, приставать к нему с финансовыми разговорами не только жестоко, но и бессмысленно.
Всем было ясно, что Зоя Вечеславовна права, но при этом все испытывали острое чувство неловкости. Настя разочаровалась в Аркадии и его приятеле. Вместо того чтобы спешить к столу для спасения общесемейного чаепития, они полезли на яблоню, как бы подтверждая, что первое впечатление от их появления, когда они были столь похожи на обезьян, было не очень уж ошибочным. Напряжение разрядил профессор.