Пора ехать в Сараево
Шрифт:
— Вы известная провидица, — не скрывая насмешки, сказал генерал, — во всех почти газетах сообщено заявление господина Сазонова о том, что в случае уничтожения Австрией Сербии Россия непременно станет воевать. Такие заявления нельзя делать, не открыв подготовительных мероприятий для всеобщей мобилизации. Говорю вам это как профессиональный военный.
— Бывший профессиональный военный, — не удержалась Зоя Вечеславовна.
Василий Васильевич не нашелся сразу, что ответить, и разговором овладел Афанасий
— А я у вас вот что хотел спросить, э…
— Антон Николаевич.
— Да? Извините. С Калистратом все ясно, как я понял. Каторга ему полагается, как он и полагал.
— Вероятнее всего.
— Но, знаете, у нас есть еще один умник.
— То есть?
— Некто Фрол, Фрол Бажов. Здоровенный такой. Плотник. Говорит, что не убивец, но убить, знаете ли, обещает.
— Кого?
— Меня, естественно. — На лице говорившего появилась страдальческая улыбка.
— Я вам рассказывал, Антон Николаевич, — прогудел батюшка.
— Ах да. — Следователь озабоченно покивал.
— И что? — потянулся к нему всем существом Афанасий Иванович. — В свете случившихся событий такие обещания особенно пугают.
— Сказать честно, я, как и отец Варсонофий, придерживаюсь того мнения, что это какое–то психическое отклонение. Тут дело врача, а не полиции. Фрол этот, как мне донесли, поведения трезвого человек, уравновешенного.
— Мне, знаете ли, все равно, какая репутация у моего будущего убийцы.
— Дя–дя Фаня, — тихо–укоризненно сказала Настя.
— При чем здесь «дядя Фаня», — сказал злобно Афанасий Иванович, — надо говорить об этом «убивце»!
— Вы же все часы в доме переколошматили, неужели не успокоились? — усмехнулся профессор. Все засмеялись. Даже Настя, даже отец Варсонофий. Особенно сочно — генерал. Ему было приятно, что не он один находится в тяжелом положении. Только Зоя Вечеславовна не поддержала всеобщего веселья.
— Надобно вам всем заметить, что смеетесь вы зря.
— Зря?
— Да, господин генерал заштатный.
— Зоя, Зоя! — Евгений Сергеевич положил руку жене на плечо.
— Фрол Бажов действительно зарежет Афанасия Ивановича в «розовой гостиной» этого дома.
— Может быть, и когда именно это случится, скажете? — неудержимо бледнея, спросил дядя Фаня.
— Скажу.
Все заинтересованно смолкли.
— Почти ровно через четыре года. В июне, кажется. Афанасий Иванович встал, застегнул сюртук.
— Могли бы и поточнее. Как–никак мы родственники. Должны помогать друг другу.
— Ей — Богу, точнее не могу, — совершенно серьезно,
почти извиняющимся тоном сказала Зоя Вечеславовна, отдалив ото рта папиросу. — Точная дата мне не будет сообщена.
Дядя Фаня вышел из–за стола, спустился по ступенькам веранды на мокрый гравий под дождь.
— Чего это он? — прошептал кто–то. Словно в ответ на этот вопрос Афанасий Иванович подскочил на месте, выкаблучил какое–то тяжеловесное па, скорчил веранде рожу и прокричал:
— А часики–то тю–тю!
И удалился, разговаривая сам с собою. Генерал попытался разрядить создавшуюся мрачную неловкость:
— Браво, Зоя Вечеславовна. Вы можете не только судьбу
Сербии предсказывать. Судя по поведению нашего милейшего кузена, ваши предсказания очень влиятельны. Торжественно посему объявляю: верю любому вашему слову касаемо будущего. Когда, вы говорите, начнется всеевропейская война?
Зоя Вечеславовна спокойно, без тени кокетства, апломба и прочих психологических мерзостей сказала:
— Двадцать восьмого, кажется, числа Австрия объявит войну сербам. Первого августа Германия — России, третьего — Россия Германии. Сначала война будет для России успешна, мы займем часть Восточной Пруссии. Потом кайзер перебросит часть войск из Франции.
— Так Франция тоже будет воевать? — как можно более игриво поинтересовался генерал.
— И Франция и Англия.
— И когда же эта война закончится?
— Через несколько лет. В восемнадцатом году.
— А кто победит?
— Франция и Англия победят Германию.
— А мы?
— А Германия нас.
Василий Васильевич откровенно засмеялся.
— Но это же нелепость! Мы союзники с Францией и Британией. Если они победят, значит, и мы тоже. Элементарная логика так диктует.
— История редко подчиняется законам элементарной логики, — вступился за жену профессор. Побарабанив удивленно по стопке газет — никак не мог понять, почему никто вместе с ним не смеется над этой курящей дурой, — Василий Васильевич попытался налить себе чаю.
— Мадера, — тихо подсказала Настя.
— Ах да. Кто–нибудь еще желает, господа? Вы, отец? Отлично.
Проглотив стакан темно–янтарного напитка и разметав привычным движением бакенбарды по щекам, генерал понял, что ему одному придется атаковать демагогический бастион, воздвигнутый этой самодовольной бабенкой. Поскольку лобовая атака не удалась, придется зайти с фланга.
— Ну, хорошо, дражайшая Зоя Вечеславовна.
— Разве я дрожу?
— Что? Ах да, я забыл, вы же словесный тоже человек. Но не это сейчас в центре. Так, в европейской войне мы разобрались, ладно. Я, видя всю вашу проницательность, обращусь с корыстной просьбой.
— Я жду.
— Хотелось бы, пользуясь обществом такого оракула,
спросить о своей судьбе. Личной.
Зоя Вечеславовна извиняющимся образом вздохнула.
— Что так, дража… дорогая?
— И «дорогая» не говорите, так богатые волжские купцы обращаются к содержанкам. Василий Васильевич прижал руки к груди: