Пора надежд
Шрифт:
Это повергло нас в полное уныние, ибо до сих пор мама знала, что в крайнем случае она всегда может прибегнуть к помощи тети Милли. Несколько дней спустя, когда я занялся поисками работы и уже начал ходить по объявлениям о найме, я вдруг получил письмо от директора школы. Не могу ли я зайти к нему, спрашивал он, если я еще не нашел для себя «подходящий пост». Мама — при ее романтичности — тотчас воспылала надеждой. А что, если школа изыскала средства мне на стипендию?. А что, если меня все-таки пошлют в университет? Дело в том, что, изучив руководства о выборе профессии, которые я раздобыл, мама смотрела теперь на университет, как на землю обетованную.
Увы, горькая правда оказалась иной. Отдел народного просвещения местного муниципалитета попросил школу рекомендовать кого-нибудь из выпускников на должность младшего клерка. Эта должность была предметом вожделения многих моих товарищей, но директор в качестве награды решил предложить ее сначала мне. Жалованье до семнадцати лет мне положат фунт стерлингов в неделю, а затем оно будет ежегодно возрастать на пять шиллингов, пока не достигнет потолка — трех фунтов в неделю. Место спокойное, с перспективой весьма значительного продвижения по административной лестнице: если повезет, можно дослужиться до должности заведующего отделом с окладом четыреста пятьдесят фунтов в год. Ну а потом, конечно, пенсия. Директор очень рекомендовал мне согласиться. Сам он начинал свою карьеру в качестве учителя начальной школы в нашем городе, окончил экстерном Дублинский университет, а когда школа была преобразована в среднюю, на его долю выпала большая удача — он стал ее директором. Это был энергичный, сильный человек, сочувствовавший тем из своих учеников, которым приходилось собственными силами пробивать себе дорогу в жизни.
Я поблагодарил его и принял предложение. Ничего другого мне не оставалось.
Когда я сообщил об этом маме, на лице ее отразилось явное разочарование.
— О господи, — вздохнула она и тут же с напускной беззаботностью добавила: — А все же, сынок, это лучше, чем ничего!
— Конечно, — сказал я.
— Да, лучше, чем ничего, — повторила она.
Но она уже взяла себя в руки. Это было лишь еще одно из множества разочарований, которые она привыкла стоически переносить. Проявлением этого стоицизма была, в частности, и ее неистребимая вера в будущее, — вера, вскормленная надеждой.
Она принялась расспрашивать меня о моей будущей должности, о характере работы, о возможностях продвижения. Ей понравилось, что я буду служить в «местной администрации», — она так и скажет в разговоре с доктором и викарием; это звучало отнюдь не унизительно и даже приукрашивало мой скромный успех.
— А как ты сам считаешь, сынок? — спросила она, мысленно прикинув, какие выгоды я могу извлечь из этой должности.
— Это лучше, чем ничего, — не без иронии сказал я, повторяя ее слова.
— Ты ведь знаешь, я хочу для тебя чего-то большого и самого хорошего, — сказала мама.
— Конечно, знаю.
— Человек не может иметь все, чего ему хочется. Вот и у меня было далеко не все, чего мне хотелось. Но ты постараешься проявить себя как следует, хорошо?
— Конечно.
Она с тревогой посмотрела на меня; я прочел в ее взгляде сознание своей вины и одновременно укор.
— Но если тебе хочется заняться чем-то другим, еще не поздно отказаться, мой мальчик. Говори, не стесняйся. Может быть, надо замолвить за тебя кому-нибудь словечко, так я…
— Ничего не надо, мама, — ответил я, и больше к этому вопросу мы не возвращались.
В чувствах у меня царила полная сумятица. С одной стороны, я был рад и счастлив, хотя через какие-нибудь два-три месяца я не мог понять, чему я, собственно, так радовался. Однако в ту пору я действительно был рад тому, что скоро начну зарабатывать и что уже на следующей неделе у меня заведутся деньги. Мне было почти шестнадцать лет, и меня раздражало то, что я частенько сидел без единого шиллинга, а потому даже те гроши, которые могла принести эта работа, невероятно радовали меня.
Но, с другой стороны, должность клерка претила мне — я чувствовал, что ничего хорошего она мне не сулит. И все же работа меня интересовала, как интересует человека всякая новая перспектива или перемена в жизни. Порой мною овладевала злость на собственную беспомощность: будь я больше знаком с жизнью и с людьми, я бы устроился удачнее и никогда бы не стал клерком. Но этой злости не суждено было сломить меня. Я не был хорошим сыном, но все же был сыном своей матери: во мне, как и в ней, жила неистребимая надежда. И если что-то и могло меня непоправимо покалечить, то уж, во всяком случае, нечто более серьезное, чем работа клерка, — нечто такое, с чем я не мог бы примириться. Я был уверен, что в моем характере есть такие черты, которые помогут мне совладать с собой, что не очень удачное начало карьеры не испортит мне жизни. Я, как и мама, надеялся на лучшее будущее, но только более упорно, более неотступно. Я не сомневался, что найду выход из тупика.
Глава 7
ПОСЛЕДСТВИЯ РАЗДОРА
Тетя Милли была решительно против моей канцелярской службы.
— Вот до чего докатились! — громовым голосом выговаривала она маме. — Вырастили сына, чтобы он стал жалким клерком в какой-то канцелярии! Я, правда, не очень-то верю тому, что люди говорят о вашем сыне, но ума у него вроде больше, чем у многих других. А он — нате вам! — схватился за первую попавшуюся работу! Что ж, только потом не жалуйтесь, если он и в сорок лет будет торчать все на том же месте! Видно, правду говорят, что у нынешнего поколения ни на грош нет предприимчивости…
Мама с иронически-высокомерным видом рассказала мне об этой сцене и о том, с каким достоинством она отвечала на нападки тети Милли; она держалась с таким ироническим высокомерием, когда бывала чем-то очень расстроена. А расстраиваться было отчего. Прошел год, прошло полтора, а я все так же в восемь сорок утра садился в трамвай и отправлялся на службу, и мама начала подумывать, не совершили ли мы ошибку. Ей теперь было легче вести хозяйство, так как я давал ей десять шиллингов в неделю, но она все время ждала, все время надеялась, что, когда я стану взрослым, в нашей жизни неожиданно произойдет чудесная перемена, а этой перемены так и не происходило. Она была бы рада самой малости, за которую могла бы ухватиться со свойственным ей неистребимым оптимизмом. Если бы, скажем, я работал, чтобы поднакопить денег для поступления в университет, воображение мамы нарисовало бы ей, какой невероятный, фантастический успех ждет меня в университете, как она приедет ко мне, как разом осуществятся все ее надежды. Неважно, сколько лет пройдет до этой перемены, лишь бы было хоть что-то, чем могла питаться ее фантазия. Но дни шли за днями и месяцы за месяцами, складываясь в годы, а ничего такого, чем могла бы питаться ее фантазия, не появлялось.
Хотя мама не могла отрешиться от своих мечтаний о будущем, ей все же время от времени приходилось спускаться на землю. Она была по-своему проницательна и практична, однако малейший повод давал пищу ее воображению и она тотчас принималась рисовать себе, какие перемены могут произойти в ее жизни. Но мама была слишком проницательна и практична, чтобы видеть основание для радости в моей службе. Теперь она еще больше пристрастилась к газетным конкурсам. Здоровье мамы пошатнулось, новый сердечный приступ приковал ее к постели, и она всю весну не вставала с дивана. Все эти беды — болезнь, новые раны, нанесенные ее самолюбию, отдалявшееся осуществление мечты — она переносила с упорством и стойкостью, поистине удивительными при ее расшатанных нервах.