Пора волков
Шрифт:
– Отец мой, – сказал Матье, – вы должны меня выслушать.
Священник опустил веки и кивнул, Матье показалось, что он пытается улыбнуться. Быть может, он хотел сказать, что в этом нет необходимости?
Вошел цирюльник и сразу склонился над отцом Буасси. С минуту он смотрел на него, потом после двух новых приступов рвоты взглянул на Матье и прошептал:
– Это конец… Знаешь, долго он уже не протянет… А какой был крепкий… Но часто самые сильные первыми и уходят.
Священник, видимо, пытался сдержать стоны, рвавшиеся из груди и клокотавшие где-то в горле. Снова его стала мучить икота; он громко застонал,
Вошли обе женщины.
– Как подумаю, что некому даже причастить его перед концом, – сказала Эрсилия.
– Да, жаль, – отозвался цирюльник, – но он – святой человек. И я уверен, что он попадет прямо в рай. – Помолчал и добавил: – Но мы все же можем помолиться за него.
Хором они прочли «Отче наш». И собирались начать другую молитву, когда тело священника внезапно выгнулось дугой. Досок касались лишь затылок и пятки. Долгий хрип раздвинул губы, потом тело разом обмякло и тяжело упало.
Цирюльник перекрестился и закрыл веки священнику, но глаза снова раскрылись в предсмертном спазме.
С минуту царила тишина, потом снова зазвучали молитвы – приглушенно, обрывисто, сквозь рыдания.
Молитву прервал звук распахиваемой двери – вошел стражник. Он, пошатываясь, сделал два шага, посмотрел на распростертое тело и сказал:
– Преставился! Я знал, что мне не придется ему платить… Ей-богу…
Он расхохотался, и Матье, чувствуя, как в нем закипает гнев, шагнул было в его сторону. Но цирюльник, схватив возницу за руку, сказал:
– Нет, Гийон. Нет. Не делай этого… Ему бы это, сам знаешь, не понравилось.
И Матье снова стал молиться, а стражник, оставив дверь нараспашку и горланя пьяную песню, вышел.
25
Женщины принялись обмывать и обряжать покойного. Когда тело завернули в саван, Матье и цирюльник отнесли его в закуток, сооруженный по настоянию священника из кольев и веток, чтобы уберечь трупы от лис и волков. Пять покойников уже лежали там.
– Целых пять за один сегодняшний день? – осведомился Матье.
– Нет. – ответил мэтр Гривель, – это за два дня. С тех пор, как слег святой отец, хоронить стало некому. После твоего ухода стражник вырыл две ямы вместе со святым отцом. На том и кончилось.
Матье хотелось бы, чтобы тело отца Буасси отнесли в сторожевой барак и чтобы все они могли посидеть возле него эту ночь. Много раз он собирался сказать об этом, но в ушах его тотчас раздавался голос священника:
«В смерти все равны. Зачем устраивать пышные похороны? Важно не то, что делают с телом, а то, куда устремляется душа…»
Священнику бы не понравилось, если бы он провел последнюю ночь в доме, тогда как другие покойники лежат прямо на снегу.
И живые направились в сторожку, где храпел оглушенный водкой стражник.
– Стоило святому отцу свалиться, как этот негодяй снова принялся за свое, – заметил цирюльник. – Хорошо еще, что с наступлением холодов не приходится больше ездить за больными.
Пока
Когда цирюльник закончил свой рассказ о том, как обстояло дело в бараках, Матье, слушавший его, почти не слыша проговорил:
– Завтра пойду копать.
– Сегодня ночью будут еще покойники, – заметил мэтр Гривель.
– Я выкопаю большую яму.
Наступило молчание, и стало слышно, как у самых бараков затявкали лисы.
– Я все же надеюсь, – сказала Эрсилия, – что ты выроешь отдельную могилу для святого отца. По-моему, он ее очень даже заслужил!
– Само собой, я б так и сделал, – ответил Матье, – да только он сказал, что хочет быть вместе со всеми.
– Чего ты выдумываешь! – возмутилась толстуха.
– Это правда, – вмешался цирюльник. – Мне тоже он так говорил еще до того, как Гийон вернулся. «Я хочу покоиться вместе со своей паствой», – сказал он мне. А после засмеялся и добавил: «Вы же знаете, я слишком болтлив, чтоб обходиться без компании. В земле теперь, должно быть, не слишком тепло, так что одному невмоготу будет». Так и сказал… Меня даже удивило, до чего легко оп шутит со смертью… И я еще подумал, что смерть для него, верно, не так страшна, как для нас.
Матье промолчал, но вспомнил, как однажды иезуит сказал ему: «Смерть – ничто, когда ты к ней как следует приготовился. Страшно встретиться с нею, если думаешь, что за ней – пустота… Я стольким людям помогал умереть, что давно и хорошо ее знаю. Да и она, должно быть, неплохо знает меня».
Слова его тогда поразили Матье, который до этого ни разу не слышал, чтобы так говорили о смерти.
Женщины ушли, и цирюльник сказал:
– Ложись спать, мой мальчик. Завтра у тебя работы будет хоть отбавляй.
Матье несколько удивляло то, что никто не спросил его, где он пропадал, и он решил, что священник, должно быть, наказал не задавать ему вопросов. Они легли, и лишь только комната погрузилась во мрак, цирюльник уснул. Какое-то время Матье прислушивался к его ровному дыханию, потом бесшумно встал, накинул плащ и вышел.
Тучи, что поднимались из-за горизонта на закате, затянули теперь три четверти неба, но оттуда, где оно оставалось еще чистым, струился свет и заливал искрящуюся снежную равнину. Ветер стих, но от земли поднимался холод, не такой, правда, жгучий, как днем. Матье бросил по охапке сена лошадям и направился туда, где лежали покойники. Тишина была почти осязаемая, и он подумал, что это вечно безмолвная смерть, наверно, пришла сюда за святым отцом, а может, и за ним самим. Он толкнул дверцу, вошел и опустился на колени рядом с телом священника. Медленно перекрестившись, он сложил руки и попытался молиться. Прочел «Отче наш», и вдруг – словно бурный ручей переменил русло – вместо слов молитвы в памяти возникли другие слова. Вспоминались речи священника – то, что святой отец говорил ему наедине по пути сюда или когда они хоронили мертвых: