Порабощенная
Шрифт:
Он видел, что она не хочет или не может говорить, и решил, что господин велел ей возвращаться на виллу.
Когда они приехали, Диана направилась прямиком в баню. Келл, заметив ее состояние, послал к ней Силлу. Когда девушка пришла, Диану рвало в уборной. Она выкупалась, надела кремовый халат из тонкой шерсти и пошла к себе в спальню. Заперла дверь на тяжелый деревянный засов, чтобы никто не нарушил ее одиночества, и принялась в расстройстве вышагивать по комнате.
Она изо всех сил старалась не думать о том, что произошло в храме. Тяжелее всего ей было вспоминать не то,
Она не знала, как долго проплакала, но, когда выглянула в окно, уже сгустились сумерки. Умывшись, она почувствовала себя лучше: слезы помогли ей. Но в глубине души осталась горечь, от которой она не могла избавиться.
Маркус вернулся домой очень поздно. Он провел весь день в лазарете, стараясь устроить необычно большое число раненых легионеров, прибывших с Паулином в Аква Сулис на поправку. Но он знал, что выживет меньше половины. К концу дня его одежда настолько пропиталась кровью и грязью, что ему пришлось помыться в крепости, прежде чем отправиться домой.
Маркус благодарил богов за то, что его ждала Диана. Она могла развеять его печаль скорее, чем вино или опиум, который он иногда употреблял. Он понимал, что для него она больше, чем прелестная женщина, с которой можно забыться. Он наслаждался ее умом и чем-то еще, не поддающимся определению. Она была такой милой и невинной, такой безгрешной, что защитить ее ему хотелось даже больше, чем обладать ею.
Он огорчился, что Диана не встретила его в атриуме. Убеждая себя, что час уже поздний, он все же надеялся, что она дождалась его с ужином, хотя вполне допускал, что могла поесть и без него. Маркус не пошел, как обычно, в баню, а направился в триклиний. Там его приветствовал один Келл. После минутного разочарования он воспрянул духом. Разумеется, она ждет его в опочивальне.
— Келл, вели, чтобы ужин принесли наверх. Маркус побежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Открыв дверь, он обнаружил, что в спальне никого нет. Сердце у него упало. Где же она, черт побери? Везде пусто, даже ни одного раба не видно. Маркус направился в комнату с абрикосовыми стенами, где раньше спала Диана. Дверь оказалась закрытой. Он рванул ее и понял, что она заперта на засов.
— Диана, я вернулся, — позвал он, не пытаясь скрыть своего раздражения при виде закрытой двери. Когда он не получил ответа, его раздражение переросло в гнев. — Диана! — резко крикнул он.
— Уходи, — тихо попросила она.
Уходи? Он что, ослышался?
— Открой дверь! — приказал он. Гнев переходил в ярость. Вот что бывает, когда их балуешь! Не услышав ни малейшего шороха за дверью, он, к своему удивлению, понял, что она не откроет, не послушается его. В слепой ярости он ударил в дверь плечом и бил до тех пор, пока деревянный брус не разлетелся в щепки. Дверь распахнулась, и Маркус, сверкая глазами, ворвался в комнату.
Когда он увидел, насколько она бледна и подавлена, то сразу понял, что что-то случилось. Его сердце сжалось от страха; он рванулся
— Ты заболела? — Голос его прерывался от волнения.
— Я… мне было плохо. Теперь лучше.
На какое-то мгновение он возрадовался, решив, что она понесла от него, но тут же понял, что еще слишком рано. Он попытался нежно взять ее за руку.
Диана отшатнулась от него:
— Не трогай меня!
—Не трогать тебя? — Он повторил ее слова тихо и зловеще, и она не могла не понять, что играет с огнем.
Диана предпочла не заметить предостережения.
— Между нами слишком много различий! — воскликнула она. — Я ненавижу Рим; я презираю все, что он олицетворяет! Я испытываю отвращение к римлянам!
— Ты что, не в своем уме? Да Рим — центр мира! Он может похвастать лучшим правительством, образованием, культурой, философией. А что касается римлян, то мы не простые люди — мы патриции. Мы лучше всех образованны, цивилизованны, мы храбрее и благороднее всех живущих на земле.
Диана отшатнулась от него.
— Вы раса грубых и примитивных выродков! — Протянула ему золотую монету. — Забирай. Она меня оскверняет.
Маркус не обратил внимания на цепочку и схватил ее на руки.
— Я тебя оскверню, боги мне свидетели!
Напрасно Диана сопротивлялась. Его руки напоминали стальные обручи, грудь — каменную стену крепости. Чем больше она боролась, тем сильнее он злился и возбуждался. Бросив ее на кровать, он распахнул кремовый халат. Затем сбросил плащ и потянул через голову тунику.
Диана, дрожа от злости, с негодованием смотрела на него.
— Если ты принудишь меня, как хозяин рабу, то убьешь мою любовь к тебе. Ты лишь докажешь, что ты грубый и примитивный варвар, и мы навеки станем врагами. — Ее голос звучал так тихо и напряженно, что он остановился.
Маркус в полном недоумении взлохматил ладонями волосы.
— Что случилось сегодня? Отчего ты так переменилась? Рассказывай, женщина! — прогремел он.
Диана запахнула шерстяной халат, чтобы прикрыть наготу, и села, подобрав под себя ноги. Она осторожно подбирала слова.
— Когда я сегодня приехала в крепость, ты был занят, поэтому я пошла в храм. Там я увидела языческий ритуал жертвоприношения, который ужаснул меня.
Маркус с облегчением опустился на кровать.
— И это все? Диана, тебе не следовало туда ходить. Ты слишком мягкая, добросердечная, чтобы понимать такие вещи. Как ты думаешь, почему я никогда не водил тебя в храм?
Диана покачала головой:
— Дело не только в этом кровавом обряде жертвоприношения животных. Дело в различии между нами. Мне никогда не привыкнуть к вашему образу жизни. Мне никогда не смириться с твоими верованиями и обрядами. — Она сжалась, обхватив себя руками. Ладони чувствовали мягкость шерстяного халата. — Одежда, еда и язык — все это пустяки. Дело в твоем образе мыслей,
в твоей вере, твоих идеалах — с ними я не могу смириться. Ты считаешь, что имеешь божественное позволение править миром. Вся ваша империя зиждется на власти и насилии. Римляне — садисты по природе. Между нами слишком большие различия, нам их не преодолеть.