Порабощенная
Шрифт:
— Ты хочешь сказать, что тебя изнасиловали, Диана? — мрачно спросил он.
— Нет! Но ты должен понять, что я была рабой в его доме и полностью в его власти.
Марк сунул руки в карманы, чтобы не сжать их в кулаки.
— Значит, ты покорилась ему?
— Нет! Я отказалась выполнять его приказания, я даже отказалась признать себя его рабыней. — Уголки ее губ приподнялись. — Ты был в страшной ярости! Прости… Маркус был в страшной ярости.
— Он тебя бил?
— Маркус? Господи, да нет же! У него был надсмотрщик
«Она все придумывает и получает от этого огромное удовольствие», — подумал Марк.
— Он приказал мне мыть полы, пока я не соглашусь покориться ему.
— И тогда ты сдалась?
— Нет, я мыла эти проклятые полы!..
— Но ведь ты сказала, что потеряла невинность. Я полагаю, ты говорила о девственности?
— Да, о девственности. — Она улыбнулась воспоминаниям. — Тебя это просто завораживало, я хочу сказать — его.
Граф провел языком по верхней губе. Бог мой, до чего же она соблазнительна! Как же ему хотелось толкнуть ее на подушки, снять эту унылую белую ночную рубашку и овладеть ею!
— Поскольку я принадлежала ему и была полностью в его власти, я понимала, что рано или поздно мне придется ему повиноваться. Это было неизбежно.
— И ты покорилась?
— Нет! Я сделала то, чему научил меня ты: я стала торговаться.
Он сразу вспомнил тот вечер, когда привез ее к себе в дом, чтобы поторговаться.
— В тот вечер ты меня многому научил. Я узнала, например, что, если мужчина хочет добиться женщины, он пойдет на любые уступки.
Марк Хардвик почувствовал нарастающий гнев. Диана отказалась от его предложения, а теперь собирается рассказать ему, что приняла предложение другого мужчины.
Диана провела руками по спутанным волосам и откинула их за спину. Пальцы графа в карманах сжались. Ему хотелось погрузить их в эту светло-золотистую массу.
— Я сказала Маркусу Магнусу, что буду притворяться его рабой в присутствии посторонних, если он позволит мне чувствовать себя свободной наедине с ним и если он будет обращаться со мной как с леди. Он неохотно согласился.
— Взамен чего? — спросил Марк.
— Моей девственности, разумеется.
— Значит, он тебя изнасиловал?
— Да нет, я подарила ее ему. Не сразу, конечно, но после того, как он завоевал мое сердце.
— Не хочешь ли ты, чтобы я поверил, что варвар — римлянин может завоевать сердце женщины?
— Маркус не был варваром. — Она закрыла глаза, вспоминая. — Он был патрицием. Примипилом, суровым воином, у которого не было на женщин времени. Он вовсе не был сластолюбцем. И все же он ухаживал за мной так, как ни один мужчина. Физически он был великолепен, такой гибкий и сильный, что у меня сердце замирало при одном взгляде на него.
Особенно меня возбуждало, когда он был в нагруднике и латах. Наша любовь — это слишком личное и драгоценное, чтобы делиться
Марк Хардвик не помнил, чтобы он когда-нибудь в жизни был так возбужден. Ему казалось, что он не в спальне с Дианой Давенпорт, а в фешенебельном борделе, где куртизанка рассказывает ему о своих сексуальных фантазиях. Только леди Диана была не куртизанкой, а молодой незамужней титулованной леди, пережившей невероятные приключения. Черные глаза графа сузились от желания.
— И ты веришь, что я тот самый Маркус Магнус? — охрипшим голосом спросил он.
— Я знаю, что это так. — Она окинула его взглядом с головы до ног, задержавшись на его губах, потом широких плечах и наконец выпуклости в его паху. — Годы не были к тебе милостивы, лорд Бат.
Он оскорбленно застыл.
— Что ты хочешь сказать, черт побери?
— Ну, надменен ты не меньше Маркуса, те же властность и командирский тон, но семнадцать веков оставили на тебе малопривлекательный след. Ты слишком умудрен, циничен и себялюбив. А еще тщеславен и скучен. И, возможно, распутен. Другими словами, лорд Бат, ты слегка заезжен, и в этом нет ничего хорошего.
— Тогда я избавлю тебя от моего малоприятного присутствия!
— Прекрасно! Мне бы хотелось одеться. Я вовсе не инвалид.
— Ты ничего такого не сделаешь, черт возьми! Ты серьезно больна. Еще и не начала поправляться. Ты все еще…
— Не в себе? — мило спросила Диана.
— Да, не в себе! Я не стану говорить то, чего не думаю. Ты останешься в постели или…
Она подняла подбородок:
— Или что?
— Я не стану звать своего надсмотрщика. Я побью тебя сам. — В его темных глазах вспыхнул огонь, предупредивший ее, что граф вполне способен на это.
Диана улеглась поудобнее. До чего же чудесно снова слышать этот низкий мужской голос! Просто лежать и слушать его, родной и знакомый, отдающий властные команды, и знать, что вовсе не собираешься им подчиняться, несмотря на известный риск.
Марк уже взялся за ручку двери, но опять повернулся к ней:
— Ты не спросила о Питере.
— Питере? — непонимающе переспросила она.
— Твоем женихе, Питере Хардвике. Ты его помнишь?
Что это в его голосе, сарказм?
— К сожалению, — ответила она спокойно.
Он воспрянул духом и все же счел нужным выговорить ей:
— Ты поставила моего брата в ужасное положение своим исчезновением. Об этом писали во всех газетах. Он организовал тщательные поиски. Питер очень обрадовался, когда я тебя нашел, так что, судя по всему, его чувства к тебе не изменились, несмотря ни на что.
— Между мной и твоим братом нет абсолютно ничего. Я не стала отрицать обручения в ту ночь, когда ты нас застал вместе, поскольку считала, что он меня скомпрометировал. Я была излишне наивна.