Порфира и олива
Шрифт:
— Брось, пустяки, — отозвался Фуск.
Но Калликст, пренебрегая его словами, со всех ног поспешил туда, откуда доносился плач. У подножия одной из лестниц этого гигантского здания он обнаружил маленькую девочку. Она вскинула на него большие ясные глаза, в них сверкнуло изумление. Сначала он различил только размытое пятно на месте ее лица, обращенного к луне, и золотистые косы, падающие на плечи. Ей было, верно, лет двенадцать-тринадцать.
— Что с тобой? Почему ты плачешь?
Фуск, подошедший вслед за ним, дернул его за руку:
— Оставь, тебе говорят! Это наверняка алюмна. Воспитанница.
— Как ты сказал?
— Все же очень заметно, что ты не римлянин! Так называют подкидышей, детей, которых бросили, потому что они были не ко двору. Они становятся собственностью всякого, кто их подберет.
Прежде чем Калликст успел разобраться что к чему, у них за спиной раздался зов Коммода. Цезарь указывал на расширяющуюся полоску света над темной линией крыш.
— Уже рассвет... — пробормотал Калликст.
— Нет, солнце всходит из-за Целиева холма. А это Авентинский. Стало быть...
— Дом Дидия Юлиана! Это, наверное, он горит!
— Предзнаменование... — упавшим голосом пробормотал Фуск.
Коммод ринулся в носилки, на бегу выкрикивая слова команды и резким движением отшвырнув с дороги занавеску у входа. Калликст дернулся было, готовый бежать следом, но тут же остановился. В конце концов, какое ему дело до забот этих людей? В их мире он чужак, просто чудо, что за весь этот безумный день никто его так и не разоблачил. Не очень-то понимая, что теперь делать, он уселся рядом с девочкой.
— Ты в самом деле эта... ну, то, что сказал мой друг?
Вместо ответа она всхлипнула раз-другой, потом прошептала:
— Я хочу есть.
Раздраженный собственной беспомощностью, он отозвался несколько резко:
— Ничем не могу помочь.
И наступило молчание. Ночная тьма обступала их, они едва различали друг друга.
— У тебя в самом деле нет родителей?
Она смотрела на него, даже в потемках он угадывал, какая душераздирающая мука проступает в ее чертах. «Наверное, Фуск был прав», — подумалось ему.
— И давно ты тут сидишь?
— Три дня.
— Как три дня?! Без пищи?
Она замотала головой, словно щенок, когда он отряхивается, выскочив из воды. Ему захотелось утешить ее, ласково прижать к себе, как, бывало, отец, Зенон, так чудесно умел утешать... Но он не решился.
— Сейчас уже ночь, час слишком поздний (стоило бы прибавить: «И я совсем не знаю этого города»)... Но обещаю, что завтра у тебя будет что поесть.
Он это заявил с уверенностью, озадачившей его самого.
Тогда она придвинулась к нему, в ее глазах засиял новый свет, она чем-то напоминала зверька, почуявшего, что хозяин не прочь приласкать его. И, наконец, чуть слышно шепнула:
— Меня зовут Флавия.
Глава V
Остаток ночи они провели, приткнувшись друг к дружке под сенью портика. Флавия непрерывно вздрагивала, пугаясь всякий раз, когда по ближней улочке под уклон с грохотом проносилась повозка, а Калликсту приходилось ее успокаивать. Когда настало утро, ему отчаянно захотелось, чтобы Фуск вернулся: он-то наверняка бы сумел помочь им раздобыть что-нибудь съедобное. Но увы, Фуск не появлялся.
Блуждая среди доходных домов, Калликст присматривался к своей спутнице. Она казалась ему еще более хрупкой, чем накануне. Ее косы так расплелись, что она смахивала на растрепанную метелку из перьев вроде тех, какими пользовались рабы Аполлония. В сознании Калликста смутно промелькнул образ старика-римлянина, и он спросил себя, как тот воспринял его бегство.
Чем дальше они шли, тем более густая толпа наводняла улицы. Он крепко держал спутницу за руку, стараясь как мог заботливее оградить ее он беспорядочной толчеи прохожих.
— Я есть хочу.
На пути то и дело встречались таверны, да какой в этом толк, если у тебя нет ни единого асса?
— Смотри!
Они сами не заметили, как забрели в Пятый округ [12] на Целиев холм, и перед ними открылась обширная площадь со множеством богатых, разнообразных лавок. Трухлявая деревянная табличка гласила: «Ливийский рынок. Богатый выбор яств». Они как раз проходили мимо одной из многочисленных хлебных лавок, откуда доносился аромат горячего хлеба.
12
Рим в ту эпоху делился на четырнадцать округов.
Калликст тихонько наклонился к Флавии:
— Скажи, ты на все готова, только бы поесть?
— Ты хочешь сказать, готова ли я... украсть?
Тут они оба кивнули одновременно.
Они пробрались в глубь рынка, и Калликст наконец остановился перед корзиной, до отказа наполненной фруктами.
— Внимание, — шепнул он, — мы сейчас...
Он протянул руку к румяному персику. В мелькании чужих рук его жест остался незамеченным. Первый успех придал ему смелости, и несколько мгновений спустя он повторил попытку, а свои трофеи тут же скромно преподнес девочке.
Она с жадной торопливостью впилась зубами в сочную, плотную мякоть плода.
— Погоди немножко, нельзя же так быстро, — посоветовал он, обеспокоенный подобным недомыслием.
Девочка ничего не ответила, самозабвенно наслаждаясь своим лакомством, а когда покончила с ним, состроила выразительную мину, означавшую, что второй персик она предлагает ему.
— Нет, моему-то желудку никогда еще не доводилось пустовать целых три дня. Ешь сама, тебе это нужнее.
Она просияла благодарной улыбкой и, более не колеблясь, набросилась на свою добычу.
Солнце тем временем поднялось высоко над городом; никто, казалось, не обращал на них ни малейшего внимания. Он стал тащить, что подвернется — так по воле случая им достались хлебец, шмат сала и пригоршня оливок. Но у второй термополии — открытой придорожной корчмы — удача от них отвернулась.
Воздух вокруг этой термополии был напоен горячим, щекочущим ноздри запахом гарума [13] и жареной рыбы. На прилавках были разложены в ряд несколько круглых маленьких булок. Флавия схватила Калликста за руку.
13
Нечто вроде соуса, изготовленного на основе рассола, получаемого при вымачивании соленой рыбы, притом рыба должна быть с изрядным душком; римляне добавляли туда массу ароматических пряностей. Получалась великолепная приправа, весьма эффективно возбуждающая аппетит.