Порочная преданность
Шрифт:
— Ты рассказал Сесилии и Дэнни?
Я покачал головой.
— Нет. Не думаю, что они полностью поймут, если честно. А они сейчас так наслаждаются этим, что я не хочу свести все на нет. В конце концов, я им расскажу, когда неизбежно возникнет вопрос о возвращении. Но они дети, и у них нет глубокой привязанности к этому. Они поймут, когда разговор состоится.
Белла кивает. Она прикусывает губу, глядя на небо, а затем обратно в сторону виллы.
— Надо возвращаться, — тихо говорит она, и я слышу дрожь в ее голосе. Это расстроило ее, возможно, даже больше, чем я предполагал. И я ненавижу это, потому что никогда не
Всю обратную дорогу она молчит. Когда мы доходим до виллы, она поднимается наверх, оставляя меня на палубе, чтобы я стоял и смотрел на поместье, зная, что она хочет побыть одна некоторое время. Что ей нужно немного пространства, прежде чем я присоединюсь к ней.
Я также знаю, что даже когда я поднимусь наверх, все равно будет казаться, что между нами миллион миль.
И я ничего не смогу сделать, чтобы изменить это.
21
БЕЛЛА
Следующие несколько дней я с головой погружаюсь в работу над домом вместе с Агнес. Мы все ближе к завершению, уже начали привозить заказанные нами вещи, например — плитку для ванной комнаты, которую не удалось спасти, шторы и мебель для замены устаревшей, или поврежденной. Я вижу, как все это собирается воедино, и это было бы единственным светлым пятном в остальном мрачном и напряженном времени, если бы я не знала, что все это делается для того, чтобы продать поместье.
И все же работа отвлекает меня от многих вещей. Она отвлекает меня от людей, прибывших из Нью-Йорка, — еще пятнадцати охранников в придачу к тем, что уже следят за поместьем, присланные доном. Это отвлекает меня от того, что каждую ночь я сплю в постели рядом с Габриэлем и каждое утро просыпаюсь от того, что он прижимается ко мне, и так хочется отдаться всем чувствам, бушующим внутри меня.
Больше всего это отвлекает меня от томительного страха, от ощущения ожидания разразившейся бури. Если здесь больше людей, значит, Габриэль ожидает нападения. Предвидит, что грядет что-то плохое, что Игорь собирается сделать шаг. И какая-то часть меня почти желает, чтобы он просто сделал это. Ждать, пока он нанесет удар, — почти худшая пытка.
Думаю, он это знает, и это часть его игры.
Я чувствую то же напряжение в Габриэле каждый раз, когда нахожусь рядом с ним, напряжение из-за затянувшейся угрозы, напряжение из-за всего, что осталось между нами. Я вижу, как он вспоминает тот короткий поцелуй несколько дней назад в спальне, каждый раз, когда смотрит на меня, думая о том, куда еще это могло завести. И я тоже не могу не думать об этом.
Мы не занимались сексом снова, но это было очень близко. Иногда по утрам я чувствую, что едва могу выдержать, чтобы не перевернуться на спину и не прижаться к его рту, обхватить его и позволить ему делать со мной все, что он захочет. Иногда все, чего я хочу, — это сдаться.
Просто быть его, сколько бы это ни длилось. Что бы это ни значило. Даже если это не так много, как я хочу, даже если в конце концов это разобьет мне сердце.
Я напоминаю себе, что мы спим в одной постели только потому, что он хочет присматривать за мной. Потому что он не хочет путать детей еще больше, чем это сделал наш поспешный брак и, скорее всего, сделает наше расставание после всего этого. Это не имеет ничего общего с чувствами и имеет отношение к практичности.
Как и все остальное в нашем браке.
Поэтому я бросаюсь во все тяжкие, чтобы не думать о двух вещах, которые постоянно давят на меня — угрозе со стороны Игоря и моих чувствах к Габриэлю. Я занимаюсь домом, хожу на пробежки и стараюсь по возможности не оставаться наедине с Габриэлем. Но как бы я ни старалась сохранить дистанцию между нами, мне кажется, что нас постоянно тянет друг к другу. Когда он смотрит на нашу с Агнес работу над домом и хвалит ее, когда я вижу, как его взгляд скользит по мне каждый раз, когда я захожу в комнату, когда он улыбается мне и когда он втягивает меня в разговор — все это похоже на невидимую нить, которая тянет нас ближе друг к другу.
Я не понимаю, почему он разрушает свое семейное поместье. Как человек, выросший в холодном и бесчувственном доме, где не было никого, кроме отца, я не могу представить, что хочу расстаться с чем-то, в чем столько тепла и истории. Но я также знаю, что это не мое дело. Мне не нужно понимать, потому что, как бы мне ни нравилось здесь, как бы близка я ни стала к Габриэлю и его детям, я не являюсь частью этого. Габриэль обещал мне, что расторгнет брак, как только я окажусь в безопасности, если я этого захочу.
Но как бы часто я ни говорила себе, что мне нужна свобода, что я никогда не хотела быть запертой в браке по расчету и до сих пор не хочу, особенно если у меня есть чувства к мужчине, за которым я замужем, которых у него нет ко мне, — мне все труднее и труднее в это поверить.
Габриэль дал мне все инструменты, чтобы быть свободной. И как только мы вернемся в Нью-Йорк, когда Игорь оставит нас в покое, я впервые в жизни стану такой, если уеду. Впервые в жизни я буду независимой, с собственными деньгами, со всеми своими решениями. Это то, чего я всегда хотела.
Разве я не обязана себе это позволить? Хорошего ответа нет.
На следующий день после приезда охраны дона Габриэль заезжает на виллу за Сесилией и Дэнни, чтобы отвезти их в загон для уроков верховой езды. Мы с Агнес вешаем шторы в гостиной, а он ждет, прочищая горло.
— Белла.
С неохотой я поворачиваюсь. Я стараюсь избегать его как можно чаще, но это трудно. Он как будто хочет поставить себя на моем пути, хочет сделать так, чтобы нам пришлось поговорить, узнать друг друга получше. Я не знаю, что он от этого получает, кроме того, что нам обоим становится труднее.
— Что? — Я зацепляю конец левой портьеры, поворачиваясь на стремянке, на которой стою. — Тебе что-то нужно?
Мой голос резче, чем должен быть, я устала и истощена, у меня болят плечи, и все это изматывает меня. Но если Габриэль и замечает, то ничего не говорит об этом.
— Помнишь, я советовал тебе купить пару сапог для верховой езды? — Он озорно улыбается мне. — Спустись в конюшню через пару часов. Я хочу покататься с тобой верхом после того, как закончу урок с детьми.
У меня на кончике языка вертится мысль сказать ему нет. Я старалась не оставаться с ним наедине, прогулка верхом, даже с охраной, которая, несомненно, где-то рядом, как раз противоположное решение. Но я понятия не имею, сколько еще мы здесь пробудем. И какая-то часть меня хочет получить этот опыт, хотя бы раз. Думаю, Габриэль это знает, поэтому и подначивает меня.